* * *
Капитан проснулся, разбуженный, оторвавшись от пиршества в царстве грез, где рекой лилось пахучее вино, и столы ломились от медовых пирогов и свежих фруктов, где его ждала кровать, застеленная шелковыми простынями, и пригожая дама, готовая разделить с ним постель. В реальном мире она умерла несколько лет назад.
Наяву его ждал завтрак из хлеба и куска колбасы, которые можно было запить лишь теплой водой. Туранец не мог определить, чье мясо использовали, чтобы сделать эту колбасу, но после третьего кусочка он решил, что не хочет этого знать. Аппетит, однако, взял свое, и он доел колбасу, которая, словно кирпич, плюхнулась на дно его желудка…
Капитан подправлял усы, когда вошел сержант Бэрак.
- Пленник-великан проснулся.
- Как он перенес путешествие?
- Здоровья у него хватает на то, чтобы ругать стражей последними словами, или, по крайней мере, я так слышал.
- Хороший признак. А другие?
- Афгулы?
- Как они? Ведь они так далеко забрались от дома… я был удивлен.
Заявление капитана граничило с ложью. Он был поражен и потрясен. Сюрпризом оказалось то, что у киммерийца оказалась связанная клятвой стража из афгулов, если в историях об Афгулистане, что ходят последние два года, есть хоть крупица правды.
К тому же для того, чтобы скрыть свои чувства, у капитана имелась веская причина. Он хотел знать, может ли кто-то из его людей узнать пленного. Скорее всего, немногие, и то в лучшем случае через какое-то время.
- Я пойду, навещу гиганта. Держи вино и колбасу наготове, когда я войду в палатку. Афгулам пригрози, как мы делаем обычно с пленниками, но не позволяй никому причинять им вред, и проследи, чтобы сами они себе чего не повредили.
- Как капитан пожелает, - ответил Бэрак.
Снова офицер понял, что в словах сержанта таится вежливый упрек.
- Люди недовольны?
- Нет, даже те, кто потерял своих друзей, не озлобились. Но все сгорают от любопытства.
Неудовлетворенное любопытство могло превратиться в досаду. А тогда мятеж вспыхнет быстрее, чем ветер пустыни сдует плохо закрепленную палатку. Капитан однажды уже попадал в подобную ситуацию и выжил лишь благодаря тому, что всегда держал нос по ветру. Какую-то секунду лицо его ничего не выражало.
- Я должен как можно быстрее поговорить с нашим пленником, чтобы удовлетворить свое любопытство, - сказал капитан. - Когда я получу ответы на свои вопросы, я все объясню людям.
Сержант кивнул. Он выглядел скорее безропотно покорившимся, чем счастливым, но сержанты так всегда смотрят на начальство и на планы начальства, которые не понимают.
Капитан закончил подправлять свои усы, почистил зубы, потом оделся надлежащим образом, в том числе надел под кольчугу тунику, поверх которой натянул рубашку и металлическую юбку, а стальной шлем спрятал под тюрбаном. Из оружия он взял с собой лишь кинжал.
Если ему удастся заключить договор с пленником, оружие ему и вовсе не понадобится. А если нет - никакой меч, топор или лук его не спасут.
* * *
Только Конан решил, что за ним не наблюдают и что пришло время попытаться вырвать клепки цепи, как громко хлопнул полог палатки. Вошел капитан туранцев, с головы до ног одетый в шелка. За пояс у него был заткнут кинжал, украшенный драгоценностями.
"Еще одна высокородная собачка Ездигерда", - такой была первая мысль Конана.
Потом он разглядел, что шелковые одежды достаточно поношены, покрыты пятнами и заштопаны после долгой службы. Кушак выглядел слишком тонким, чтобы в нем можно было спрятать нож, а клинок кинжала, возможно, стоил столько же, сколько украшающие его Драгоценности. Но вошедший держал себя как дворянин, походил на молодого волка и был на голову ниже киммерийца.
- Хорошо, Конан. Не скажу, что встреча наша получилась очень любезной, но должен спросить тебя: помнишь ли ты меня?
Конан знал туранский язык достаточно хорошо, чтобы писать на нем стихи, если, конечно, у него когда-нибудь возникло бы такое странное желание. Акцент капитана выдавал в нем дворянина самых высоких кровей - столь высокородного, что он вполне мог бы играть роль комнатной собачки Ездигерда.
Киммериец внимательно оглядел своего гостя. Он начал вспоминать, где видел его раньше, и решил, что этот туранец раньше был тоньше, и борода его не так выцвела в лучах солнца пустыни, но…
- Кром!
- Нет, это я, Конан. И я не сижу на ледяном троне в холодной пустыне, глазея на всех тех, кто осмеливается просить меня хотя бы о минимальном покровительстве. Или на ледяном троне теперь сидит какой-то другой киммерийский бог?
- Ты почти верно угадал, Хезаль, сын Ахлброса… или близнец Хезаля, если такой у него был.
- Был только один Хезаль, и он перед тобой.
- Тогда садись. Я не хотел бы когда-нибудь рассказывать о том, как мой друг стоял в моем присутствии, даже когда я не в том положении, чтобы оказать ему положенное гостеприимство.
Какая-то тень проскользнула по лицу Хезаля, когда его назвали "старым другом". Конан не мог понять, что это. Может, туранец по-иному оценивает то, что было раньше между ними? Хотя, быть может, он объяснит, что планирует и какая роль в этих планах отводится киммерийцу?
Хезаль сел. Он сменил непреклонность на добродушие.
- Новые планы, Хезаль? Разве с годами старость не берет тебя?
- Конан, я на три года моложе тебя, так почему же мне надо становиться сумасбродом, дремлющим у домашнего очага. С каких пор твоя речь стала глупой и оскорбительной?
Если Конан раньше и сомневался, Хезаль перед ним или нет, то теперь сомнения его рассеялись. Уклончивая речь была в духе того молодого капитана, который сражался рядом с Конаном против зверей, созданных Волшебными камнями. Десять лет, что прошли с тех пор, сделали манеры туранца лучше, отточив его умение сидеть в седле, но в нем все же можно было признать того самого юношу.
- Если это вопрос, то пусть гончие Эрлика покусают тебя. Что с моими людьми?
- Троих мы похоронили с соответствующими обрядами, а двоих держим как почетных пленников. Остальные бежали.
- Могу я увидеть тех, что в плену?
- Когда мы…
- Сейчас.
- Конан, ты определенно не в том положении, чтобы диктовать условия.
- Не согласен. Я в отличном положении. Ты чего-то от меня хочешь. Пока я окончательно не откажусь от твоего предложения, ты в худшем положении, чем я.
- На самом деле твое положение может стать намного хуже…
- Каким образом тебе удастся это сделать, не рискуя моей жизнью? А смерть одного человека не поможет осуществиться планам другого, оставшегося в живых. Уверен, тебе-то это объяснять не нужно.
Хезаль пробормотал что-то, что можно было расценить как воззвание то ли к богам, то ли к демонам. Конан рассмеялся.
- Я не собирался начинать нашу встречу с ссоры. Но видно, между нами когда-то была дружба, как я и представлял себе, иначе я проснулся бы с перерезанным горлом. Однако мы поссоримся, если я не смогу увидеть своих людей.
- Конан, во имя Эрлика, Митры, Вашти и Крома, так мы и, правда, чего доброго, дойдем до ссоры. Послушай, ногами Дессы и великолепными грудями Пайлии клянусь, твои люди в полной безопасности.
Конан рассмеялся:
- Я почти поверил твоей клятве… Как дела у прекрасных дам?
Лицо Хезаля стало печальным.
- Пайлия умерла. Рассказывают, что она вызвала на соревнование какую-то молодую соперницу, поспорив о том, кто утомит больше мужчин за одну ночь. Она выиграла, но умерла.
- Вспоминая характер Пайлии, я, пожалуй, поверю в это. А Десса?
- Она держит свою таверну. До этого несколько лет помогала Пайлии. Когда в последний раз я ее видел, она преуспевала и надеялась, что ей никогда не придется выходить замуж за какого-нибудь скучного чиновника.
- В моем сердце она осталась распутницей…
- Ты прав. Но ведь мы с тобой никогда не были чиновниками.
- Нет, и я не скоро попаду в их лапы, независимо от того, станешь ты мешать мне или помогать.
- Конан, если бы я был хозяином своей судьбы…
- Сын одного из Семнадцати Прислужников не хозяин своей судьбы? Расскажи мне, что младенец распевает похабные баллады, и я поверю этому с большей легкостью.
Лицо Хезаля стало напряженным и мрачным. Конан понял, что задел туранца слишком глубоко, пусть даже и в шутку. Киммериец много слышал о делах, творящихся в Туране с тех пор, как Ездигерд уселся на трон, но поверить в то, что даже такой человек, как Хезаль, мог оказаться отлученным от двора… Но иначе зачем же он бродит по пустыне с конным туранским патрулем, вместо того чтобы править одной из провинций великого королевства?
- Извини меня, Хезаль… Я высказался слишком поспешно… Но афгулы принесли мне клятву, я не могу бросить их.
- Не сомневаюсь. Я же поклялся защищать Туран от всех его врагов, среди которых и ты. Если я нарушу клятву, то, чем меньше узнает об атом людей, тем лучше. Доносчики всегда найдутся, а в казне много серебра, чтобы развязать им языки. Чем меньше тебя будут видеть, тем лучше.
Конан тоже слышал о том, что теперь Туран наводнен шпионами, так же как грязная кухня тараканами. Если Хезаль рисковал чем-то большим, чем авторитетом среди своих людей (на самом-то деле он рисковал свой жизнью), ведя переговоры с Конаном, его стоило выслушать. К тому же давным-давно он был боевым товарищем киммерийца, а Конан о таких вещах не забывал.
- Пусть будет так, как ты хочешь, Хезаль. Скажи, чего ты хочешь от меня, а я попытаюсь довериться тебе.
- Ты говоришь это без насмешки?
- Я? Может, мне стоило бы стать лицедеем в храме Язычников, чтобы лучше владеть своим лицом.