Я, пожалуй, успел привязаться к графу Ролдеро из Сталако, хотя он, надо сказать, выказывал наибольшую кровожадность, когда речь заходила об элдренах. Джон Дэйкер наверняка назвал бы его реакционером, но и Джону Дэйкеру граф Ролдеро понравился бы. Это был человек огромного роста, мужественный, честный, который всегда говорил то, что думает, и ожидал того же от других, проявляя при этом поразительную терпимость и надеясь, что и остальные проявят ее по отношению к его собственной точке зрения. Когда я однажды сообщил ему, что он, по всей вероятности, признает лишь два цвета - черный и белый, он устало улыбнулся и ответил мне так:
- Эрекозе, друг мой, если бы ты прожил столько, сколько я, и видел все то, что случилось за мою долгую жизнь на нашей Земле, ты бы тоже воспринимал все либо в черном, либо в белом цветах. О людях можно судить только по их поступкам - не по словам. Они совершают поступки либо во имя добра, либо во имя зла, и те, кто совершает их во имя зла, плохие люди, а те, кто не жалеет своей жизни во имя добра, хорошие.
- Но ведь люди порой, сами того не ведая и имея самые дурные намерения, могут совершить добро - и наоборот, они могут совершить страшное зло, имея самые добрые побуждения, - сказал я, приятно пораженный его уверенностью в том, что он жил дольше и видел больше, чем я, - хотя, по-моему, он все-таки демонстрировал мне эту свою уверенность шутки ради.
- Вот именно! - воскликнул граф Ролдеро. - Как раз об этом я и говорю! Мне совершенно безразлично, как я уже говорил, что именно люди заявляют на словах. Я сужу их по результатам их действий. Вот возьмем, например, элдренов…
Я засмеялся и, подняв руку, прервал его:
- Я уже знаю, какие они зловредные и хитрые. Мне каждый твердит об их хитрости, коварстве и колдовстве.
- Ах вот в чем дело! Ты, видимо, решил, что я вообще всех элдренов ненавижу. Это совсем не так. Насколько я знаю, по отдельности они могут быть удивительно добры к своим детям, способны горячо любить своих жен, хорошо обращаться со своими животными. Я же не говорю, что все они и каждый по отдельности какие-то чудовища. Их следует непременно рассматривать целиком, как некую общую силу - и действие этой общей силы расценивать по результатам. Наше отношение к ним должно основываться на понимании общей угрозы, исходящей от них: угрозе того, что они попытаются удовлетворить свои амбиции.
- И как же ты сам оцениваешь эту "общую силу"? - спросил я.
- Прежде всего, они не люди, а потому и цели у них не людские. Следовательно, исходя из собственных интересов, они непременно должны стремиться уничтожить нас как противостоящую силу. А это значит, что весь их род угрожает роду человеческому уже самим своим существованием. Как, впрочем, и мы угрожаем их роду. Они прекрасно это понимают и постараются стереть нас с лица земли. Мы тоже прекрасно понимаем это и должны постараться стереть с лица земли их прежде, чем они сумеют нас уничтожить. Понимаешь?
Эти доводы казались достаточно убедительными для того прагматика, каковым, согласно моим собственным представлениям, я являлся. Но тут в голову мне пришла одна мысль, которой я и поделился с Ролдеро:
- А ты случайно не забыл об одной простой вещи? Ты же сам сказал: элдрены не являются людьми. Но допускаешь, что цели и интересы у них вполне человеческие…
- Они тоже из плоти и крови, как и мы, - сказал он. - Они в такой же степени животные, как и мы. И у них в точности те же инстинкты и устремления, как и у нас.
- Но ведь многие разновидности животных умудряются жить бок о бок в относительной гармонии, - напомнил я ему. - Львы не ведут постоянной войны с леопардами, лошади - с коровами, и даже внутри собственного вида животные редко убивают друг друга, даже если им этого и очень хочется.
- Но они бы непременно делали это, - ничуть не смущаясь, заявил граф Ролдеро, - непременно, если бы способны были предвидеть события. Они бы убивали друг друга, если бы способны были оценить, с какой скоростью соперничающий с ними род поглощает запасы пищи, размножается, расширяет свои территории.
Я сдался. Я чувствовал, что мы оба ступили на зыбкую почву. Мы сидели с Ролдеро в моей каюте и через открытую настежь дверь любовались очаровательным закатом и спокойным морем Я налил графу еще вина из своих быстро уменьшающихся запасов (я уже привык напиваться незадолго до того, как лечь в постель, чтобы сон мой не нарушали всякие там видения и воспоминания).
Граф Ролдеро залпом выпил вино и поднялся.
- Поздно уже. Мне пора возвращаться на корабль, иначе команда моя решит, что я утонул, и отпразднует сие великое событие. Я вижу, у тебя совсем мало вина, мой друг. В следующий раз захвачу с собой парочку бурдюков. Ну, дорогой Эрекозе, прощай. В целом, я уверен, ты мыслишь правильно. Но что бы ты там ни говорил, а с сентиментальностью тебе еще надо бороться.
Я улыбнулся.
- Спокойной ночи, Ролдеро. - Я поднял свой наполовину опустошенный кубок. - Мы с тобой еще выпьем за мир, когда все это будет кончено!
Ролдеро фыркнул.
- О да, мир - как между коровками и лошадками! Спокойной ночи, друг мой! - и он удалился, сопровождаемый раскатами собственного хохота.
Изрядно захмелев, я содрал в себя одежду и рухнул в постель, глупо хихикая над прощальными словами Ролдеро насчет коровок и лошадок. Он прав! Кому захочется вести подобную жизнь? Война, война! Ура! И я швырнул свой кубок в раскрытую дверь каюты, захрапев, по-моему, еще до того, как глаза мои успели закрыться.
И мне приснился сон.
Но на этот раз мне снился тот кубок, что я швырнул в открытую дверь каюты. Мне казалось, я вижу, как его перекатывают волны, как поблескивает его позолота и вделанные в стенки драгоценные камни. А потом течение подхватывает его и уносит далеко-далеко от наших кораблей, в открытое море, в такие края, куда никогда не приплывают суда, где никогда не бывало людей, и след его там теряется.
В течение всего месяца, что мы плыли к берегам Мернадина, море было спокойным, ветер - попутным, а погода в общем тоже вполне благоприятной.
Уверенность наша в собственных силах росла. Благополучное путешествие мы сочли добрым знаком. Настроение у всех было отличное, за исключением Каторна, конечно, который по-прежнему ворчал, что это всего лишь затишье перед бурей и что мы еще хлебнем лиха, когда встретимся с элдренами лицом к лицу.
- Они ведь хитрые, - твердил он. - Хитрые и подлые. Они, вполне возможно, уже все знают про нас и замышляют такие маневры, каких мы совсем не ожидаем. Может, это из-за них и погода такая стоит…
При этих словах я никак не мог сдержать смех, и он, разумеется, тут же разъярился.
- Мы еще посмотрим, лорд Эрекозе! Посмотрим!
И как раз на следующий день возможность посмотреть на элдренов нам представилась.
Судя по картам, мы приближались к берегам Мернадина. Мы увеличили число вахтенных, перестроили корабли из походного порядка в боевой, проверили вооружение и немного сбавили скорость.
Утро текло медленно: мы ждали, обвисли флаги на мачтах, застыли поднятые весла.
И где-то около полудня дозорный с верхушки мачты крикнул:
- Корабли прямо по курсу! Пять парусников!
Король Ригенос, Каторн и я стояли на носу, вглядываясь в морскую даль. Я взглянул на короля и нахмурился:
- Пять кораблей? Всего пять?
Король Ригенос покачал головой:
- Возможно, это вообще не элдрены…
- Да нет, это суда элдренов, сразу видно, - проворчал Каторн. - Да кто тут еще станет плавать - в этих водах? Никто из людей никогда не торговал с этими тварями!
И тут снова донесся крик дозорного:
- Вижу десять парусников! Двадцать! Это флот - флот элдренов! Они идут к нам на большой скорости!
Мне показалось, что и я вижу, как что-то белое мелькнуло на горизонте. Может, всего лишь гребень волны? Нет, это парус, я был уверен.
- Посмотрите, - сказал я королю, - вон там. - И показал, куда нужно смотреть.
Ригенос прищурился и прикрыл глаза рукой от солнца.
- Ничего не вижу! Вам это просто кажется. Не могут они идти с такой скоростью…
Каторн тоже вглядывался в указанном направлении.
- Да, вижу! Парусник! Но до чего быстро идет! Клянусь морским божеством - не иначе как колдовство им помогает!
К предположению о колдовстве король Ригенос отнесся скептически.
- У них суда гораздо легче наших, - напомнил он Каторну, - да и ветер им благоприятствует.
Но Каторна было не переубедить.
- Конечно, все может быть… Может быть, вы и правы, сир…
- А раньше они колдовством пользовались? - спросил я Каторна. Я готов был поверить чему угодно. Мне это было просто необходимо, если я должен был верить тому, что произошло со мной самим!
- Еще бы! - сплюнул Каторн. - Сколько угодно! Самым различным! Ух, я прямо-таки чую: колдовством пахнет!
- Когда именно? - продолжал расспрашивать я. - И каким колдовством? Мне необходимо знать это, чтобы иметь возможность противостоять неожиданности.
- Иногда они могут становиться невидимками. Говорят, что именно благодаря этому они и смогли захватить Пафанаал. Они могут ходить по воде… летать по воздуху…
- И вы видели, как они это делают?
- Сам не видел. Но много слышал об этом. От таких людей, которые, как я знаю, не лгут.
- А эти люди сами испытали на себе воздействие их колдовства?
- Нет. Но они хорошо знали людей, которым от этого колдовства досталось.
- Значит, это всего лишь слухи, - заключил я.