* * *
Вообще-то где-то существует правило, что на переговоры люди приходят без оружия. Наверное, это правило соблюдается тогда, когда стороны переговоров относительно равны или одна из сторон выставила белый флаг – символ отказа от сопротивления. У нас все было иначе. Как мне стоило вести себя в этой ситуации? С одной стороны я откровенно приглашен для переговоров. С другой стороны, соваться в логово врага, не имея при себе никакого аргумента, кроме словесного, мне тоже показалось неправильным. И все, чем я был нагружен, я понес на себе. "Планшетник" показал мне, что я должен войти в центральное устье пещеры. В то самое, откуда выходил высокий бандит. В левом, самом широком устье, была сплошная темнота и тишина, в правом, прямо недалеко от самого устья, что-то клокотало и булькало, словно варилось и кипело в громадном котле. Из центрального наружу выходил слабый, рассеянный по полу, как рассыпанный, свет, невидимый издали. Я сам увидел его, только на тропу, поперек склона идущую, ступив. И, видимо, свет был холодным, потому что на него не реагировал и тепловизионный прицел.
Именно к средней пещере я и двинулся сразу. Мне не было сказано, куда идти. Как мне подумалось, намеренно не было сказано, хотя причину такой намеренности я и не понимал. Или меня проверяли на находчивость, или не видели другого варианта. Бывает так, что для тебя какой-то вариант кажется единственно возможным и безоговорочно понятным, а другие этого не понимают. Но я опирался еще и на показания своего "планшетника". И пошел без сомнения.
Перед устьем лежало четыре больших валуна. Дорогу перегораживали. Валуны были настолько высокие, что с грузом перебираться через них было даже мне сложно. Между камнями протиснуться – тоже. Не знаю, высокий бандит перебирался через камни или их позже наложили, перед моим приглашением или сразу после него. Я задумался только на секунду, потом поднял РПГ-29, и сделал выстрел. Один из двух центральных камней рассыпался в щебень. То ли это, то ли тяжелый, быстро обрастающих эхом звук выстрела, но что-то заставило высунуться из устья две крупные и отвратительные седые паучьи головы. Я не знаю, как пауки вообще, в нормальной паучьей жизни, показывают свое удивление. Но этих то ли выстрел не впечатлил, то ли они не пожелали удивления продемонстрировать, то ли просто я их удивления не понял. Между собой пауки, впрочем, переглянулись. Но их полностью черные глаза, состоящие, похоже, из одного зрачка, выражать какие-то чувства просто не умели. А если и умели, то заметно, кроме пауков, это не было никому. Но следом за головами высунулись и лохматые паучьи лапы, и жесты недвусмысленно показывали, куда мне следует идти. Я пошел, и обратил внимание, что из-под оставшихся валунов торчат обломанные и придавленные ветки папоротника. Ветки еще завять не успели. Видимо, камни положили совсем недавно. И положены они были так, что наводили на мысль, что здесь готовились к обороне. Только главный вопрос оставался открытым – кто готовился? Пауки или местные бандиты? У пауков должно быть соответствующее их уровню технологии оружие, с которым им такой противник должен показаться не страшным. Значит, бандиты? Но сами они были бы не в силах эти камни сюда положить. Они что, пауками командовали?
Но ответ на этот вопрос лежал только в глубине пещеры. И я подумал, что не зря взял с собой оружие. А, если внутри и есть бандиты, то после выстрела из "Вампира" они должны были впечатлиться, и понять, что шутить я не намерен. Я перезарядил гранатомет, и шагнул в устье пещеры, куда меня настойчиво приглашали седые паучьи лапы.
* * *
Свет в пещере исходил, казалось, из-под земли. Но я не сумел найти взглядом никаких осветительных приборов, и впечатление складывалось такое, будто свет дают кристаллы песка под ногами. Впрочем, даже если это было и так, то удивляться не приходилось. Наверное, шлемы умели и это делать. Я вошел, посмотрел на пару пауков у входа. Они своим поведением и внешностью походили на настоящих привратников в нескольких поколениях. Стояли застывшими жуткими истуканами, и не смотрели на меня. Тем не менее, мне казалось, они меня прекрасно видели своими множественными глазами, сосчитать которые можно было, пожалуй, только забравшись паукам на шею.
Мохнатые лапы почти вежливо показывали мне направление. Но здесь и спутать было невозможно. Сквозь скалы от устья шел только один тоннель, которым я и двинулся, за ненадобностью сняв с головы очки ночного видения, но оставив на голове паучий шлем. Так я миновал два входа в темные гроты, и свернул только в третий, откуда шел все тот же низкий свет.
Это был большой грот, у дальней стены которого лежал очень крупный плоский валун, и на валуне стоял, возвышаясь над всем окружающим, лохматый паук. Я вообще-то так и не научился различать пауков по внешности. Для меня все одни были, грубо говоря, на одно лицо. Тем не менее, я сразу осознал, что передо мной Гжнан, сын Амороссэ, тот самый паук, которому я отдал шлем, и, тем самым, спас его, гибнущего. Я сам затруднялся сказать, откуда у меня появилась такая уверенность. Но, видимо, шлем на моей голове продолжал работать, и именно он дал мне информацию. Этот грот, в отличие от пещерной галереи, зарос травой до уровня человеческого колена. Обычно, насколько я знаю, трава не может расти без солнца, и никогда не вырастает в пещерах. Должно быть, собственная земля цивилизации ктархов травянистая, и здесь, в гроте, был искусственно создан кусок ландшафта, свойственный иному миру.
Вокруг лежало еще множество плоских валунов поменьше. На них сидели бойцы моего взвода и офицеры группы "Зверинец" во главе с майором Медведем. У каждого на голове был паучий шлем. Все смотрели молча перед собой, не обращая один на другого внимания, словно игнорируя то, что они были некогда одной боевой группой. Сейчас они, кажется, один другому не доверяли. По крайней мере, мне так показалось. И никто не встал, чтобы поприветствовать меня. Только рядовой Пашинцев почесал седой затылок прямо через шлем. Это у Пашинцева привычка. Он, помнится, часто даже боевой шлем снимал, чтобы затылок почесать. Там у рядового было целых четыре макушки, и потому короткие волосы лезли в разные стороны и чесались. Мягкий шлем позволял чесать голову, его не снимая. Это движение меня порадовало. Значит, хотя бы рядовой Пашинцев – настоящий. Что касается остальных, то у меня были сомнения, и, наверное, вполне обоснованные, потому что только несколько минут назад поддельные майор Медведь и старший сержант Камнеломов по моей настойчивой просьбе активировали взрыв светошумовой мины. И у меня не было гарантии, что и присутствующие здесь солдаты и офицера – настоящие. Как и у них самих, впрочем, такой гарантии, не было.
Гарантии! Подумалось вдруг.
– Камнеломов!
– Я, товарищ старший лейтенант! – старший сержант прыжком вскочил с камня.
– Ко мне.
Николай подскочил стремительно и даже радостно.
– А скажи-ка мне, старший сержант, с кем ты сейчас поддерживаешь связь через шлем?
– Он уже не поддерживает. – как гром в гроте прогрохотал! Такой голос! За Камнеломова ответил паук Гжнан, сын Амороссэ. – Я отключил эту связь, чтобы твой подчиненный не испытывал боли. Он оказался очень чувствительным.
Я повернулся к пауку вместе с тубой "Вампира", которая смотрела ему в грудь. Выстрел просто проломил бы эту грудь, и голова, лишенная опоры, упала бы под камень. Гжнан, сын Амороссэ, отреагировал на мое движение:
– Троица, ты должен лучше меня знать, что запрещено наводить заряженное оружие на людей. Я попрошу не возражать мне в этом, и рассматривать меня, как человека, несмотря на мою нечеловеческую внешность. Я видел, как твой выстрел разнес камень у входа. Меня он разнесет еще сильнее. А я здесь главный твой союзник. Союзников следует беречь.
– Где ты, Гжнан, сын Амороссэ, научился так разговаривать по-человечески? – спросил я, опуская в пол тубу гранатомета. – Совсем недавно ты с трудом подбирал слова. Да и те произносил с сильным акцентом.
– Да, ты, Троица, наблюдательный человек. Но я знал, что ты это заметишь. Все просто. Сначала я общался только с людьми из местных жителей. А они все разговаривают с акцентом. Потом я прослушал множество разговоров тебя и твоих людей с другими людьми, даже находящимися далеко. И с людьми, которые находятся и сейчас здесь. Я выучил ваш язык. Это не сложно. Ктархи всему учатся легко.
– Это хорошо. Но ты понимаешь правильно значение слова союзник? – спросил я. – Ты назвался союзником. Я не против того, чтобы такого союзника иметь. Но ты правильно понимаешь значение этого слова?
– Да, я твой союзник.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
– Союзники не предпринимают друг против друга враждебных действий, – высказал я укор. – А ты и твои люди такие действия предпринимали.
– Это не мои люди. – голос ктарха грохотал и бил по ушам. Но у меня были с собой беруши, которые я снял только перед входом в пещеру. Однако пользоваться ими я пока не пожелал. – Ситуация сложилась простая и, одновременно, сложная. Я тебе сейчас все объясню.
– Подожди со своими объяснениями, – ответил я почти грубо. – Мне самому хочется кое-что узнать у своего подчиненного. Камнеломов.
– Я, товарищ старший лейтенант.
– С кем ты поддерживаешь, то есть, поддерживал связь?
– Его зовут Али. Один из помощников эмира Арсамакова. Али потерял слух и зрение. Ему было очень больно и страшно. Он не знал, куда идти. Сначала дал очередь, сам не понимая, куда и зачем стреляет. Потом подумал, что может убить своего напарника. И просто сел на землю. Когда между нами пропала связь, он сидел, и плакал.
– Ты понял, что с ним случилось?