– Может быть. – задумчиво произнес я, чуть-чуть повернулся, сдвигая плечо вместе со стволом автомата, и тут же из подмышки дал короткую очередь в бок собеседнику. На боку, под рукой, расположены места, не прикрытые бронежилетом. А, когда руки протянуты вперед, и лежат на руле, эти места открыты совсем. Очередь была точной. Он упал грудью на руль, свесив вперед голову, и резко начал меняться. Кровь, видимо, еще пульсировала в нем, и, одновременно с этой пульсацией, какими-то ударами, рывками, пропадали грубые черты лица майора Медведя, и проявлялись еще более грубые черты лица эмира Арсамакова. Но эмир был еще жив, и боролся за свою жизнь. И даже пытался на меня воздействовать. Я почувствовал сильную головную боль, которая сковывала меня, а другая неведомая сила блокировала правую руку, не позволяя еще раз нажать на спусковой крючок автомата. И резким усилием, переборов боль и сопротивление, я выбросил левую руку, которая сбила с головы эмира очки ночного видения, и сжал пальцы, стягивая с него шлем. И только тогда, когда я с трудом подтянул к себе собственную руку, с чьей-то внешней подачи понимая при этом, что совершил кощунственный акт святотатства, и прижал шлем к себе, боль отступила, все пришло в норму, а эмир полностью сник, и свалился вбок. Будь это нормальный автомобиль, я бы открыл дверцу, и выбросил его тело наружу. Но это был скутер, помнил я, глядя вперед, за стекло "фонаря" кабины. Но тут же сообразил, что скутер у нас только снаружи, а изнутри это автомобиль с теми же дверцами, с той же системой управления, и даже с ремнями безопасности, которыми мы не воспользовались. Протянул руку над телом, открыл дверцу, и сбросил с высоты то, что раньше звалось эмиром Арсамаковым. Его крика, естественно, я не услышал – мертвые редко орут благом матом. И даже не благим. Я же сказал тихо:
– Эмир, я умею держать обещания.
И тут же, закрыв со стуком дверцу, сам двинулся на водительское сидение, снял свой шлем, и надел шлем Арсамакова, поскольку он был более сильным, чем мой. Он был командирским шлемом. И, не успей я вовремя выбросить руку, эмир сумел бы ожить после моей очереди, и восстановиться. И тогда. Что произошло бы тогда – я мог только гадать, а я этого делать не люблю. Я – человек конкретный.
Я надел шлем, и тут же послал скутер вперед, на стоянку. Теперь, оставшись в одиночестве, мне требовалось вдвойне ускорить свои действия, чтобы никто не успел задуматься, и что-то конкретное предпринять. Но разгонять скутер здесь было уже негде. Пока продолжался плавный полет, я думал о том, когда же настоящего майора Медведя подменили эмиром. Судя по всему, в момент, когда майор надел шлем. Это был какой-то недоступный для земного разума акт телепортации и подмены. Может быть, и со мной благодаря этому шлему произойдет какая-то метаморфоза, но я еще по первой примерке этого атрибута управления желаниями понял, что человеческая воля умеет противиться его настояниям. Медведь противиться не сумел, скорее всего, потому, что не был готов к подобным метаморфозам, а я теперь готов. И пусть они попытаются сломать мою волю. Это пока еще удавалось только одному человеку – мне самому.
И тут же я почувствовал присутствие настоящего майора Медведя, командира нашей группы. Если правомочен такой термин, это было отдаленное присутствие. Его не было со мной рядом, но он словно бы стал частью меня. Нас, как я понял, воедино связывал шлем. Иначе, не трудно было догадаться, и быть не могло. Эмир Арсамаков говорил его голосом, обладал его информацией, и поступал так, как должен был бы поступить настоящий майор Медведь. Значит, майор был жив, и это не могло не радовать.
– Сволочь. Ты вернешься, и я придушу тебя, я глотку тебе перегрызу, и борода тебя не спасет, я даже ею не побрезгую. Ты поймешь, что такое настоящий медведь. – думал майор, а я легко воспринимал его мысли.
И так же легко сумел ответить на них. Тоже мысленно, надеясь, что мысли мои никто не прослушает, как мог бы прослушать слова:
– Командир, это я, Троица. Я убил эмира. Обещал ему, и убил.
– Опять ты меня обмануть надеешься! Не пролезет!
– Это я – старлей Троица.
– Скажи мне, как тебя зовут в бригаде, тогда я поверю.
– Обычно зовут Власанычем. Но мне это прозвище не нравится. Лучше уж по фамилии.
– Троица! Ты умница! Как ты его расколол?
– Эмир сам несколько раз "прокололся". Один "прокол" мог бы стать случайным, но четыре – это уже система обмана. Помните, товарищ майор, вы показывали мне свой "планшетник" перед тем, как отдать его младшему сержанту Твердоглазых. Вы там на фотографии, на заставке, рядом с машиной. Вы сказали, что это ваш белый "Порше Кайен". Я тогда еще только подумал, сколько же такая машина стоит, а вы объяснили, что жена наследство получила от дяди-бизнесмена. И потому я сообразил: если бы вы мысленно делали автомобиль из скутера, вы сделали бы обязательно свою машину. Вы с ней фотографировались, вы свою машину любите. А тут человек в вашем обличье сделал вместо "Порше" простую "Шевроле Ниву", как у эмира Арсамакова. Я же изучал всю его биографию, просмотрел множество его фотографий. Он тоже любил свою машину. Более того, он на салонное зеркало мысленно подвесил четки с полумесяцем. А на одной из фотографий он сидит за рулем, и хорошо видно эти четки. Тогда у меня и зародилось сомнение. Это первый его "прокол", но он в голову запал. Я стал осторожно присматриваться. Следующий прокол касался того скутера, который сумел восстановиться после того, как мы его подбили. Эмир направил его в Грузию к Омало. Сказал, что слева от Омало стоят грузинские "Буки", которые скутер подстрелят.
– Да. Он вытягивал из меня эти сведения. Просто читал в моей голове, как в своей собственной памяти. Я не сумел это никак прикрыть.
– Я понял это. Я видел на вашей, товарищ майор, карте. И эмир видел, наверное, раньше, когда ваш "планшетник" рассматривал. "Буки" стоят справа от Омало. Но он желал сберечь жизнь паука на скутере. И не предполагал, что его собьют пограничники простым ПЗРК. Я видел, как он скривился, когда командующий сообщил это. Лицо держал строгое, а глаза его выдали. Это был второй прокол.
– Как здорово, что ты все замечаешь, Троица. Только у меня есть подозрения, что тебе вместо командующего подсунули для разговора одного из пауков. Я слышал ваш разговор. Эмир его слушал, значит, слушал и я. Только я не имел возможности слово вставить. Но все понимал. Твой собеседник несколько слов произнес не так, как произносит командующий. И еще.
– Он словно бы не знал, что захвачены все, кроме нас. – перебил я, понимая, о чем майор скажет. – Правда, я подумал, что у полковника помимо нас много забот, и не наши заботы – главные, потому и забыл. Но в голове эту ошибку держал.
– Правильно заметил, Троица. Ты молодец!
– Я, товарищ майор, замечаю только то, что положено замечать офицеру спецназа ГРУ. Школа велит. И третий прокол. Я хотел припугнуть его калибром винтовки снайпера, когда с ним разговаривал. У Ассонова есть вторая винтовка – "ORSIS T-5000", калибра "шесть и восемь на семьдесят миллиметров". Там патроны убийственные. И он вспомнил про эти патроны. Но вы-то, товарищ майор, знали, что в командировке у Ассонова с собой была винтовка ВСК-94. Вы сами из нее стреляли, и знаете, что там патрон "девять на тридцать девять". Это уже уверило меня, что со мной рядом кто угодно, только не майор Медведь. Правда, я сначала на паука подумал. А потом и четвертый "прокол" случился, который все по своим места расставил. Когда я разговаривал с эмиром, желая отправить его под приглядом младшего сержанта, он обмолвился словом, что оставляет за собой попытку убежать. Я пообещал, что мой солдат убьет его при первой же попытке к бегству. Сказал, что я дам солдату такой приказ. Эмир возразил, что и солдаты тоже не бессмертны. Тогда я выключил микрофон, и очень мягко пообещал ему, что из-под земли достану, если с моим солдатом что-то случится. Достану, и размажу по местным горам. Этого никто, кроме эмира не слышал. Но он этого не знал. Думал, что у меня микрофон был включен. И потому повторил мне эти слова от вашего имени. Тогда я окончательно убедился, кто рядом со мной, кто меня в ловушку заманивает. И дал очередь подмышку. А потом просто выбросил его с высоты из скутера. По скалам размазал, как и обещал.
– Это все прекрасно, Троица. Но что ты сможешь сделать один, когда тебя здесь уже ждут?
– На меня, товарищ майор, работает прекрасная служба разведки.
– Ты имеешь ввиду меня?
– Так точно. Если эмир Арсамаков, объединившись в какой-то мере, с вами, знал все о вас и ваших делах, то, я надеюсь, обратный процесс тоже шел в том же ключе.
– Конечно.
– На меня устроена засада. Где?
– На посадочной площадке. В каждом из скутеров сидит по вооруженному бандиту. Один, которого они пожелали принести в жертву, остается снаружи. Насколько я понял, это грузинский дезертир с погранзаставы. Сами пауки при этом желают остаться с "чистыми", как они надеются, руками, и не пожелали участвовать в убийстве, предоставив это бандитам. Пауки на посадочную площадку не пошли. И вообще мне не все понятно с этими пауками. Даже из того, что знал о них Арсамаков, мне не все понятно. С этим еще предстоит разбираться. И, скорее всего, не мне и не нам с тобой.
– Где вы сейчас находитесь, товарищ майор?
– В пещере. Меня телепортировали, как только я надел на голову шлем. Ты стоял ко мне спиной. Я хотел было дать тебе знать, но не успел. Просто потерял, похоже, сознание, и в себя пришел уже в пещере, в каком-то тесном выдолбленном в камне гроте, на полу остатки костра, вход залеплен толстой паутиной. Я лежу на каком-то подобии каменного подиума, полностью связан той же паутиной.
– Коммуникатор. – вспомнил я. – Коммуникатор забрали?