– А я нет. У меня наверняка закружилась бы голова.
– В этом твоя беда.
– В чем?
– Ты вечно боишься, что закружится голова. Ты только об этом и думаешь, больше в башку тебе ничего не приходит.
Простояв несколько минут, поезд медленно пополз дальше. Путевые рабочие хмуро смотрели на пассажиров.
Из-за поворота, окруженная рощей, появилась станция Зебегень. Они приехали.
Жолт ринулся в прежнее купе, сдернул сверху туго набитый рюкзак и схватил с сиденья свою легкую сумку. Старичок, клюя носом, дремал.
– Скорей, Жолт! А то мы останемся! – крикнул Дани.
Они спрыгнули уже на ходу.
Дани еще впрягался в свой страшный рюкзак, а Жолт, беззаботно размахивая сумкой, уже двинулся к лестнице виадука. Его горло и грудь были словно в хмелю – так переполнила его жажда странствий. Друзья быстро миновали белые уютные домики, пестревшие цветами и зеленью улицы и вышли на дорогу, которая вилась параллельно Мельничьему ручью.
– Жолт, – сказал Дани, – да будет тебе известно, что ручей журчит где-то здесь.
– Не беда, – сказал Жолт, – он мне не мешает.
– Можешь включить это в свое сочинение.
– Что ручей журчит? – спросил Жолт с отвращением. – За кого ты меня принимаешь? Вот указатель.
– А вот прихотливо извивающаяся долина Мельничьего ручья, – торжественно процитировал Дани.
– Что такое? Это ты объясняешь мне? Как извивается долина? – спрашивал Жолт, глядя с некоторым смущением на четыре ореховые веснушки Дани, они светились довольно весело.
– Я хочу знать, видишь ли ты то, на что смотришь, – сказал Дани, и очки на носу у него подпрыгнули.
Жолт размышлял, где тут кроется западня, потому что Дани всегда обставлял его по дотошности.
– Не долина извивается, старик, а ручей, – сказал Жолт не очень уверенно.
– Ты, старик, глубоко заблуждаешься. Я ведь спрашиваю тебя о другом. Кто кого сотворил: ручей долину или долина ручей, вот в чем вопрос.
– Ты победил, – признал честно Жолт, но настроение его слегка понизилось.
– И это еще не все! – засмеялся Дани. – Ты понятия не имеешь, по каким местам сейчас шествуешь, где помахиваешь своей мерзостной допотопной сумкой.
– Где? По долине Мельничьего ручья. Вот по каким местам я шествую. Не станешь же ты это отрицать?
– Привязался ты к этой долине! А где свежие зеленые побеги?
– Сразу видно, что толстый рюкзак придавил твои свежие зеленые мозги. Откуда быть свежей зелени осенью?
– Здесь, старик, море свежих зеленых побегов, которые тебе не видны, потому что ты тупо плетешься, как вол по проселочной дороге.
Тут Жолт неожиданно взял реванш.
– Послушай, Даниэль. Как только ты выучишься читать по слогам, ты уже знаешь, что следует видеть. Ясно? Стоит, скажем, поднять тебе вверх глаза, и над тобой сразу же начинает синеть небесный купол и сиять вон тот желтый шарик, который, конечно, не что иное, как наше старое доброе теплое солнышко.
– Ты растешь, развиваешься, – сказал Дани, – и постепенно начинаешь замечать, что долина, например, не прямая, а извилистая.
– Для того чтобы это заметить, надо раскрыть любой дурацкий путеводитель, – торжествующе объявил Жолт, – где все чудеса расписаны как по нотам.
– Хочешь, я открою тебе страшную тайну? Эта книжица написана для слепых.
– И кретинов. Пусть кретины тоже читают!
– Жолт, ты не только слеп, но ты еще глух, как пень! Просто тебе повезло. Потому что путеводитель написан и для глухих. Мы бредем с тобой по долине, и если ты еще до конца не оглох, то чуть позже наслушаешься всяких чудес.
– Сгораю от любопытства.
– Каких, например?
– Например, что ветви все время колышутся.
– Не может быть!!
– Может. В этом нет никаких сомнений.
– Значит, ветви все время колышутся.