Я, правда, не совсем одет… – сказал экс-почтальон, шагая по квартире. Затем он уселся и покосился на Керекеша, наливавшего в рюмки коньяк. – Несчастье, могу сказать, было предотвращено, – заявил он, когда рюмки стояли уже на столе.
– Прошу вас! – пригласил его Керекеш. – Много времени Уделить вам, правда, я не могу, так как должен вернуться в клинику. Ваше здоровье!
– Это я принимаю, потому как вполне заслужил. Ваше здоровье! – сказал почтальон и осушил рюмку залпом. – Если б не я, дом бы сгорел…
– Мы страшно вам благодарны, господин Липтак! – нетерпеливо прервал его Керекеш. – Вы, я видел, сопровождали милицию. Что-нибудь уже выяснилось?
– Я, извиняюсь, запах дыма почуял еще там, внутри. И так спокойно подумал: жгут, мол, фитиль. Дым-то шел снизу, вам понятно? Из дымохода-то дым идти не мог, дымоход-то на крыше, вы понимаете?
– Понимаю, – сказал Керекеш.
– Вот тут меня это забеспокоило, крепко, скажу вам, забеспокоило.
– Что именно? – спросил Керекеш.
– А то, что с утра жгут фитиль.
– Но ведь горел не фитиль.
– А кто его знал, что там горит, господин главный врач! Это я уж после узнал, а тогда крепко забеспокоился…
– Скажите, господин Липтак, ищейка что-нибудь обнаружила?
– Так ведь тогда она где была, извиняюсь, ищейка? Не было ищейки. Был я один. И, само собой, без промедления спустился вниз поглядеть…
– Дым шел из подвала, это мы знаем! – так же нетерпеливо сказал Керекеш.
– Ах, господин Липтак, нам очень хочется знать, кто мог это сделать. Возможно, кто-нибудь из жильцов забыл зажженную свечу… – вмешалась в разговор мужчин Магда, заметив, что Керекеш совсем теряет терпение и лоб его покрывается красными пятнами.
– Вот и я про то же хотел бы знать: кто это сделал?! Но тогда еще, извиняюсь, вопрос не стоял, кто сделал, а кто не сделал. Тогда, извиняюсь, валил тучей дым, и я, покамест прибыл в подвальный этаж, совсем и начисто задохнулся. Надо было тушить, извиняюсь, пожар. А когда у тебя перед глазами пожар, ты, извиняюсь, не думаешь, что да как, а берешься этот пожар тушить. Само собой, ежели можешь. Ежели, значит, можешь. Ну, прав я, по-вашему, или неправ?
– Правы, – процедил сквозь зубы доктор Керекеш, призывая взглядом на помощь жену.
Магда пожала плечами.
– Позвольте налить вам еще, господин Липтак, – любезно предложил Керекеш.
– Потребляю я это редко. Но сегодня я заслужил. Да.
– Вам благодарен весь дом, – сказала Магда.
– Время мое, к сожалению, истекло! – Керекеш вскочил и схватил портфель.
Липтак перепугался и вмиг изменил тактику.
– Много всякого плетут люди. И про вашу семью тоже плетут, господин главный врач. А вернее, про Жолта. Сами понимаете – бабы. Ну, и судачат, мелют языком без толку, без умолку.
Керекеш потянулся за своим пиджаком.
– Ну, я милиции так и сказал, – продолжал Липтак, – об жильцах нашего дома чтоб ни гугу.
Рука Керекеша остановилась, держа на весу пиджак.
– Я прямо так и сказал: не такой он парень, этот Жолт.
– Что значит «не такой»? – спросил сквозь зубы Керекеш.
– Ну, как прошлый вон год был еще взрыв… потом похищение персиков…
– Каких персиков?
– Э-э, господин главный врач! Кому есть дело до каких-то там, извиняюсь, дерьмовых персиков… И было всего-то их несколько штук, и давно это было, а может, и вовсе не было. Только вот мадам Гечеи дала показания, и записали ее показания в протокол. Вот в чем беда. Записали, что Жолт любит поджоги и что Гечеи видела, как он прилаживал шнур.
– Шнур?
– Ага, шнур. Запальный шнур. Веревку обмазал варом…
– Но ведь это было на прошлогоднее рождество, когда он хотел устроить бенгальский огонь, – перебила Липтака Магда. – Я поговорю с мадам Гечеи.
– Мы ни с кем говорить не будем! Хватит! – дрожащим голосом сказал Керекеш.