Минуту-другую Стэнтон разглядывал свой дом. Интересно, там есть дети и любящая жена, поджидающая мужа? Наверняка. Видно, что в доме живет семья. Конечно, есть и слуги, уж двое – точно. В этом бесспорное отличие.
Может, подождать? И пока что съесть припасенное яблоко. Вдруг удастся хоть мельком увидеть далеких предшественников его собственного семейства? Но тут он заметил полисмена, обходившего свой участок. Вот уж здесь перемена разительная: во времени Стэнтона не осталось дружелюбных бобби, их сменил безумолчный вой сирен по ночам. Этот бобби смотрел подозрительно. Немудрено: здоровый мужик с двумя вещмешками. Чего это он топчется перед зажиточным домом?
Не дай бог, полисмен спросит, что у него в мешках, – быть беде. Пора сваливать.
– Прощай, Кэсси, – чуть слышно шепнул Стэнтон. – Прощайте, Тесса и Билл.
И пошел прочь.
19
Вопреки устрашающей репутации наиболее жестокого и опасного европейского шпиона, человек, известный как Апис, организовал, а вернее провалил, организацию самого неуклюжего убийства в истории.
Вывод этот напрашивался снова и снова, когда жарким июнем рокового лета 1914 года Стэнтон, изнывая от мошкары, одиноко бродил по Западным взгорьям, где был устроен его уединенный бивуак, и размышлял о деталях сего события.
Это обескураживающее умозаключение не давало покоя и в поезде, когда через пол-Европы он направлялся в Сараево. Стэнтон лежал в уютном купе и смотрел в светящийся монитор единственного на земле компьютера. Эпохальное покушение выглядело чистой воды фарсом и вообще удалось лишь по стечению злосчастных обстоятельств.
Почти все шло наперекосяк. Собственно исполнители были жалкой кучкой плохо вооруженных и нерешительных мямлей. Если б не ошибка в маршруте и заглохший мотор, два самых главных выстрела столетия, распалившие Великую войну, вообще никогда не прогремели бы.
Нельзя недооценивать противника. Стэнтон помнил это мудрое правило, но вместе с тем понимал, что для него, бывшего десантника-спецназовца, уделать этих рохлей все равно что на сладкое съесть кусок торта с вишенкой.
Растянувшись на плотных полотняных простынях (невидаль в двадцать первом веке), он чуть-чуть расслабился – впервые с полуночи первого июня.
Во все время его восхитительного путешествия по Европе пригревало солнышко. Лето 1914 года выдалось отменным, о чем поминали буквально все исторические книги, сравнивая чудесную погоду с золотым веком имперской Европы, который вот-вот столь резко и страшно закончится. Сейчас Стэнтон видел это воочию и понимал уместность метафоры. Казалось, весь континент испускал глубокий вздох полного удовлетворения. Конечно, в трущобах и фабричных цехах жизнь виделась иначе, но когда за окном проплывали бескрайние плодородные поля, деревни и городки, словно сошедшие с открыток, Европа и впрямь казалась напоенной солнцем идиллией, какой ее всегда представляли историки романтического склада.
В полумраке спального вагона Стэнтон, убаюканный ритмичным перестуком колес, переполнялся взволнованной радостью, что именно ему выпало спасти этот рай от гибели.
Он вспоминал распечатку, хранившуюся в бумажнике. Письмо Кэсси.
Я гордилась тобой, когда в миротворческих миссиях ты рисковал жизнью, спасая детей, так похожих на наших.
Теперь он исполнял данное ей обещание стать прежним. Пусть даже она не успела его услышать.
– Это ради тебя и малышей, Кэсс, – прошептал Стэнтон, засыпая.
Чтобы попасть в Боснию и Герцеговину, надо было пересечь неделимую территорию двух великих тевтонских держав, Германии и Австрии, с которыми вскоре (если позволить истории следовать прежним курсом) Британия вступит в войну. Всего через несколько недель конфликтующие стороны будут исходить ненавистью друг к другу, что найдет отражение в прессе, но в июне британский турист был самым желанным гостем, и Стэнтон тотчас получал штемпель в паспорте.
– Добро пожаловать, господин! – салютовали пограничники. – Благодарим, что своим визитом вы почтили Германию!
Что они знали? Ничего. Знал только Стэнтон. Лишь он и еще несколько спятивших сербских националистов знали, что пока дымящие пароходы и паровозы доставляют счастливых европейских туристов, то бишь желанных гостей, к местам назначений, в Сараево и его окрестностях затаилась террористическая ячейка. Шестеро убийц, завербованных "Черной рукой". Эти сербские националисты, вооруженные и спущенные с поводка мрачным Аписом, вскоре совершат деяние, из-за которого через восемь недель мир и добрососедство сменятся кровавой бойней.
Но теперь этого не произойдет. В поезде, уже громыхавшем между Франкфуртом и Мюнхеном, ехал Стэнтон, чтобы помешать злодеям.
В Сараево он прибыл во второй половине дня 27 июня и сразу поселился в центральном отеле, где телеграммой из Лондона туристическое агентство Томаса Кука забронировало ему номер. Потом прогулялся по городу и перекусил в ресторанчике у реки. Удивительное чувство – знать, что где-то рядом притаились две группы исполнителей покушения, которые уже были в городе и намечали первую встречу. Трое заговорщиков были местные, остальные, включая Принципа, приехали из Белграда. В отличие от поездки Стэнтона их путешествие было тяжелым и длилось почти месяц: бесчисленные конспиративные квартиры, пароли, агенты и даже подземный ход. И вновь Стэнтон, запивая пивом шницель, подивился тому, что исполнить тщательно спланированное покушение Апис доверил кучке малодушных дилетантов. Видимо, взыграла спесь. Апис решил, что ему все дозволено, и стал беспечным. Вот спесь-то таких и губит.
Стэнтон посмотрел на часы. Наверное, встреча заговорщиков уже началась и вскоре они отправят боснийскому шефу "Черной руки" открытку с известием, что все в порядке. Очередная несусветная глупость. Упомянутый шеф скрывался во Франции и никак не мог повлиять на завтрашнее событие. Зачем же группа рисковала конспирацией только ради того, чтобы он был в курсе дела? Это навеки останется тайной.
Стэнтон не знал, где заговорщики проведут ночь, и не пытался их выследить. Главное, они уже в городе. Он сядет им на хвост только утром. Что хорошо. Чем позже вмешаться в ход дела, тем меньше вероятность его преждевременной регулировки.
Укладываясь в постель, Стэнтон пытался проникнуться грандиозностью завтрашнего события. По воле покойного гения ему предстояло изменить течение истории, не допустить один известнейший факт двадцатого столетия и тем самым предотвратить самую бедственную войну. Он пытался, но вышло совсем не то, к чему он стремился. Всплеск взволнованной радости, охватившей его в поезде, угас. Вот если б этим поделиться с Кэсси. Или даже с предательницей Маккласки. Не с кем. Рядом никого. Он один. Всегда один. И никогда не сможет быть по-настоящему откровенным. Стоит с кем-нибудь поделиться главным секретом его жизни – сказать, что он прибыл из будущего, – как его тотчас сочтут сумасшедшим.
20
Наутро Стэнтон встал рано и снарядился.
Он заранее продумал, что ему может понадобиться.
Теоретически даже пистолет был не нужен. Не требовалось ничего, кроме осведомленности. Он знал совершенно точно, что нынче произойдет, и надо было внести в этот день одну крохотную поправку, которая изменит ход всего века.
Всего-то и нужно – не дать Принципу выстрелить в эрцгерцога.
Известно местоположение злоумышленника, известно, что время для атаки будет крайне быстротечным. Достаточно в нужный момент перегородить убийце обзор машины эрцгерцога – и он даже не увидит предполагаемую жертву. И никогда не поймет, что упустил свой шанс.
Так в теории, однако на практике все выходит иначе, и надо быть готовым к любым неожиданностям. Как показала история, объект вооружен и горит желанием убить. Если что не так, придется его застрелить. И потому в карман куртки, висевшей на спинке стула, Стэнтон положил свой "глок". Следует учесть, что подобное вмешательство произойдет на глазах уймы до зубов вооруженных солдат и полицейских, уже взбаламученных неудавшейся попыткой бомбиста. Если вдруг между Стэнтоном и Принципом начнется перестрелка, весьма вероятно, что к ней подключатся и другие. Значит, и в этом надо себя обезопасить. Стэнтон решил надеть бронежилет. Он слегка сковывал движения, но единственный человек на свете, знавший, как предотвратить глобальную катастрофу, непременно должен остаться в живых. Вот потому-то Хронос и снабдил его бронежилетом.
В снаряжение Стэнтона входили только лучшие военные разработки двадцать первого века. Ему не раз доводилось надевать подобные доспехи: грудь укрыта тефлоновыми пластинами, пах – полипропиленовыми; такой жилет противостоял убойной силе боеприпасов, какие появятся лишь через девяносто лет, и давал стопроцентную гарантию от ручного огнестрельного оружия образца 1914 года.
Стэнтон надеялся, что пистолет и броник не пригодятся, но подстраховаться не мешало. Вспомнилось присловье его первого наставника, полкового сержанта: "Лучше перебдеть, чем недобдеть". Пожалуй, оно больше подходило для девиза спецназа, нежели "Дерзай и побеждай". Надевая бронежилет, Стэнтон усмехнулся. Сержант терпеть не мог тот официальный девиз.
"Если дерзать без хорошей подготовки и натаски, ни хрена не победишь, – говаривал он. – Сам сдохнешь, да еще нормальных людей с собой утащишь".
Поверх жилета Стэнтон надел рубашку и куртку. Повязал галстук.