Экипаж остановился. Маккласки оказалась права: отель выглядел абсолютно таким же, каким Стэнтон видел его последний раз, только без строя черных лимузинов перед входом.
Возница соскочил с козел и открыл дверцу. Из малого рюкзака Стэнтон достал маркированный цветом конверт, в котором была турецкая валюта начала двадцатого века. Кивнул на плед – мол, забираю себе – и дал вознице сумму, в пять раз превышавшую его стоимость. Тот не стал отказываться от своего счастья, лишь помог выгрузить Маккласки из экипажа.
Из дверей отеля выскочили носильщики. Стэнтон купюрами отогнал их от спутницы, указал на багаж и в сопровождении коридорного с сумками провел Маккласки в отель.
Стойка администратора была в ином месте, нежели вчера, а вот "Восточный бар" располагался в том же углу огромного атриума. Именно там Маккласки пила аперитив перед "тайной вечерей".
Тайная вечеря? Да уж. Подлая старая иуда.
Поддерживая спотыкающуюся Маккласки, Стэнтон подошел к стойке администратора. К счастью, в этот поздний час холл был безлюден, лишь коридорный и портье засвидетельствовали прибытие странных постояльцев.
– Матушка неудачно упала, – по-английски сказал Стэнтон, громко и властно. – Нам нужны смежные апартаменты. В номерах есть ванные?
– Да, конечно, сэр, – тоже по-английски ответил портье.
– Тогда мы возьмем двухкомнатный номер. Самый лучший. Еще нужен лед, найдется он в ваших подвалах? Немедленно пришлите два ведерка.
Поначалу у портье возникли кое-какие сомнения. Маккласки в пледе вместо юбки отнюдь не выглядела светской дамой, а куртка Стэнтона даже отдаленно не походила на смокинг. Однако у них были письма британского министерства иностранных дел, в которых настоятельно предлагалось оказывать им всяческое содействие. Когда Стэнтон, небрежно поигрывая золотым совереном, потребовал управляющего, ему тотчас предоставили апартаменты. В конце концов, англичане на весь свет славились своей эксцентричностью и наплевательством на мнение иностранцев. Наверное, в те времена полоумные английские старухи в компании своих сынков, одетых как альпинисты, были не таким уж редким зрелищем в лучших европейских отелях.
Роскошным лифтом поднялись на восьмой этаж, коридорный внес багаж в номер.
Стэнтон сунул чаевые, получил невнятную благодарность и оглядел неуемное эдвардианское великолепие гостиной: кругом позолота и малиновый бархат.
Стоп, надо сосредоточиться на конкретной минуте. Маккласки тряслась в ознобе, бормоча что-то нечленораздельное. Стэнтон отвел ее в ванную и промыл рану на голове. Глубокое рассечение кровоточило обильно. Воротник кофты затвердел от засохшей крови.
Стэнтон усадил Маккласки на унитаз, посмотрел ее зрачки, прислушался к дыханию.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Профессор Сэлли Маккласки. – Ответ был невнятный, но уверенный.
– Где вы работаете?
– В Кембридже. Я декан Тринити-колледжа.
Стэнтон хотел спросить, какой сейчас год, но раздумал: ответ мог взбаламутить даже не ушибленный мозг. Маккласки подтвердила свою способность соображать; будем надеяться, отделается дикой головной болью, если удастся избежать отека мозга. Пока ей ничем не поможешь, нужен лед.
Но как уложить ее в постель? Задача не из легких. Она в сознании, однако размундириться и вскарабкаться на кровать не сможет, слишком толстая и старая. Стэнтон начал ее раздевать: долго возился с башмаками, шнурки которых затянулись в узлы, потом стянул толстые шерстяные колготы, опасаясь, как бы не уронить старуху с унитаза. Добравшись до невероятных размеров бюстгальтера и неподдающихся описанию панталон, он решил на том остановиться.
Пришла мысль заглянуть в ее сумку, и от бесстыдства старой обманщицы Стэнтон аж присвистнул. Она подготовилась полностью. В сумке лежали три смены белья, старомодное длинное черное платье и ночная сорочка из хлопка с начесом – все аккуратно сложено в скаутской манере. Английские и немецкие банкноты и что-то похожее на казначейские облигации. Всевозможные лекарства и, что самое удивительное, карманный револьвер – шестизарядный "ругер" из розового армированного полимера. Поразительно, как Маккласки сумела его провезти. Пусть девчачьего цвета, револьвер обладал достаточной убойной силой, особенно с близкого расстояния. Стэнтон открыл барабан, вытряхнул патроны и спрятал в карман. Скверно, что старуха увязалась за ним, а теперь она еще и контужена. На какое-то время столь непредсказуемую спутницу лучше оставить безоружной. Как всякая женская сумка, эта казалась бездонной, но у Стэнтона не было времени выяснять пределы двуличной наглости его старой профессорши.
Стэнтон все же исхитрился облачить ее в ночнушку и доставить в спальню, смежную с гостиной. Прибыл лед. Из полотенца и наволочки соорудив холодный компресс, Хью оценил ситуацию. Если лед воспрепятствует отеку, все будет в порядке. Для человека семидесяти с лишним такой удар не шутка, но Маккласки, несмотря на весьма нездоровый образ жизни, крепкая боевая лошадь. С долей удачи выкарабкается. И потом, это не его забота. Ишь, разлеглась, мошенница и предательница. Это ж надо – ради собственных удовольствий поставила под удар всю миссию. Конечно, ему не все равно. Он всегда ее любил. И раз уж вместе совершили путешествие, самое удивительное за всю человеческую историю, пусть она увидит свой дурацкий балет, о котором так мечтала.
Маккласки дышала ровнее. Похоже, задремала. Помимо всего прочего они на ногах с четырех утра вчерашнего дня. Стэнтон посмотрел на великолепные каминные часы – 2.15 ночи. С учетом двухчасовой разницы со среднеевропейским временем они бодрствуют двадцать с лишним часов.
И сто одиннадцать лет.
Неудивительно, что Маккласки сморило.
А проснется – ошалеет. Он сам еще не до конца все осознал. Но пора. Ньютон оказался прав. Подступал рассвет 1 июня 1914 года.
От прежней жизни не осталось ни кусочка.
Если не считать Маккласки, что было слабым утешением.
Стэнтон достал смартфон и посмотрел, нет ли сигнала, хотя прекрасно знал, что его не может быть. Но вдруг? Что, если университетские умельцы снабдили аппаратом, который способен преодолеть разные измерения в пространстве и времени? Нет, не снабдили – на месте вчерашних четырех делений пустота.
Стэнтон кликнул раздел "Музыка" и прокрутил список мелодий. Может, что-нибудь послушать? Пожалуй, не стоит. Слишком странно.
Он вышел на балкон и оперся на перила. Район Пера был на холме, с которого открывался обзор всего Стамбула и вод Золотого Рога. Мерцали и гасли огоньки: город, который теперь назывался Константинополь, отходил ко сну.
Если история пойдет своим курсом, меньше чем через три месяца в городе разразится война. Европа погрязнет в бойне, самой кровавой и чудовищной спокон веку. Об этом знали только он и Маккласки, и только он мог что-нибудь с этим сделать.
Маленький и слабый.
Спать не хотелось. Стэнтон всю ночь просидел на балконе. Лишь иногда проверял Маккласки и менял лед, пока тот весь не растаял. Около пяти утра на далеком горизонте забрезжил рассвет.
Стэнтон решил прогуляться. С Маккласки, похоже, все в порядке. Ее уже не лихорадило, она спала крепко и спокойно, организм ее справлялся с потрясением. Стэнтон поменял ей повязку, поставил на тумбочку чашу с фруктами, на подушке оставил записку:
НЕ ПУГАЙТЕСЬ! Ньютон оказался прав, все произошло, как он предсказывал. НЕ выходите из комнаты. На тумбочке фрукты, вода и батончик "Марса" (нашел в Вашей кофте). Я вернусь к обеду. Ваши часы переведены, еще есть каминные. Вы ужасная женщина, но, боюсь, от Вас никуда не деться.
Хью.
И чуть не приписал: P. S. Если что, я на мобильном.
Окровавленные кофту и шарф Стэнтон связал в узел, чтобы потом выбросить. Взял малый рюкзак, вышел в коридор, запер номер. Повесил на дверь табличку "Не беспокоить" и направился к лифту.
Он решил дойти до Босфора и с Галатского моста посмотреть восход солнца.
В ближайшие часы он спасет молодую мусульманскую семью и чуть не сорвет свою миссию, в кафе схлестнувшись с британскими офицерами.
История началась заново. Будущее уже менялось.
16
"Восточный бар" тонул в табачном дыму. Стэнтон глубоко вдохнул. Как будто куришь, не нарушая клятву. Он заказал второй "Лафройг". В "Пера Палас" наливали щедро, но алкоголь не брал. Сама ситуация так пьянила, что куда там спиртному.
Вернувшись с насыщенной событиями прогулки по Старому городу, Стэнтон дважды поднимался в номер к Маккласки. Похоже, она медленно шла на поправку, значит, травма была не такой уж тяжелой. В 2025-м он бы сразу отвез ее в травмопункт, где ей сделали бы томографию, но сейчас он мог лишь плотнее задернуть шторы, дать ей покой и надеяться, что не будет никаких осложнений. Еще пару дней она наверняка проваляется в постели, что очень некстати. После опрометчивой стычки с представителями британской общины лучше поскорее убраться из города.
Как оказалось, Стэнтон недооценил жизненные силы старой профессорши.
– Будь любезен, Хью, закажи своей престарелой матушке "Кровавую Мэри".
В дверях стояла Маккласки. Она выбралась из постели, самостоятельно оделась, отыскала лифт и прямиком отправилась в бар, точно почтовый голубь. И вот она тут как тут. Платье до пят создавало ей сносный облик имперской леди, собранные в пучок волосы прикрывали рану на затылке. Бледная, однако губы тронуты помадой, а скулы румянами. Походка слегка шаткая, но уверенная.
– Господи, вы десять часов были в отключке, вам надо лежать, – сказал Стэнтон, когда Маккласки, хватаясь за стулья, добрела до стойки.