Тут автобус так тряхнуло, что Володя больно прикусил себе язык и уже молчал потом всю дорогу.
Но все его муки, все, что перетерпел он и в детском саду, и дома, и в дороге, — все было забыто, когда он вручил наконец Ване Гриценко круглую коробку под стеклом.
— Это что у тебя? — удивился Ваня.
— А вот то, что я в воскресенье говорил! — торжествуя, пояснил Володя и сдернул бумагу с коробки. — Ртутные часы! Раз сказал — значит, уж точка. Я не из таких, что обещают, а потом не делают. На, бери!
Ваня бережно принял из Володиных рук коробку, заглянул в нее, чуточку наклонил. Ртутная лепешечка, меняясь мгновенно в своей форме, словно гримасничая и подмигивая, покатилась по коробке и запала в одно из нумерованных отверстий.
— Восемь, — прочел Ваня.
Володя осторожно наклонил коробочку в другую сторону, ртуть побежала и затекла в другую дырку.
— Двенадцать! — объявил Володя. — Значит, я выиграл.
— Ну ладно, потом сыграем, а сейчас пойдем, куда хотели.
— Это туда?.. — понимающе и многозначительно, сразу переходя на шепот, спросил Володя. — Все припас?
— А то нет, тебя дожидался!
— Как уговор был. У тебя готово?
— За тобой дело, если не струсишь.
— Это кто? Я? Сам, гляди, назад не подайся.
— Чего? Ты говори, да не заговаривайся!
— Я не заговариваюсь. У меня раз сказано — все! Сказал я в прошлый раз: достану ртуть из градусника. Видишь — тут!
— Ну и у меня тоже: раз уговор был — точка.
Поговорив в таком духе минут пять, позадававшись друг перед другом сколько полагается и почувствовав себя окончательно достойными великих дел, на которые они решились, приятели наконец пришли к общему выводу.
— Ну и хватит! — отрезал Володя.
— И будет! — подтвердил Ваня.
Он осторожно огляделся, потом поманил к себе пальцем Володю, мотнул головой в сторону сарая, и оба мальчика исчезли в нем.
— Вова! Ваня! Пошли на море гулять, — позвала Валя, сбегая с крыльца во двор. — Дядя Ваня лодку обещал взять… Ребята, где вы?
Никто не откликнулся на ее зов, и она, обиженно пожав плечами, вернулась в дом.
Вышел сам дядя Гриценко, покричал мальчиков, обошел двор, заглянул и в сарай. Вани и Володи нигде не было. Не было их и в сарае. Но если бы дядя Гриценко пригляделся повнимательнее, он заметил бы, что из сарая исчезли также два фонаря «летучая мышь» и большой моток толстых бельевых веревок, обычно висевших на стене.
Тем временем приятели наши уже спускались по наклонной галерее, которая вела от обвалившегося шурфа в глубину каменоломен. Мальчики обвязали себя веревкой, зажгли фонари. Ваня, как старший, шел впереди.
После яркого солнечного дня подземный сумрак, сгущавшийся С каждым шагом, показался мальчикам непроглядным и зловещим. По мере того как они продвигались вперед, опускаясь и опускаясь под землю, мрак обступал их все плотнее. Светлое отверстие входа осталось уже давно позади, а сейчас вокруг друзей была сыроватая, чуточку затхлая темень. Тусклый свет фонарей вяз в этой тьме, метались по стенам крылатые тени, воздух становился все более холодным и влажным. Иногда казалось, что холодные лапы тьмы неслышно елозят по щекам. Тогда мальчики быстро поднимали фонари над головой, и черные щупальца отпрянувшей тьмы на мгновение выпускали ребят, соскальзывали в углы подземного коридора, таились за выступами камня, слабо освещенного фонарем. В одном месте Володя, подняв фонарь, увидел у самого своего лица два комочка, прицепившихся к стене. Они были похожи на крохотные сломанные зонтики, размером в кулак. То были летучие мыши — нетопыри. Вспугнутые светом Володиного фонаря, они закружились вокруг мальчиков. Щеки ребят чувствовали шелковистое касание воздуха, стекавшего с крыльев нетопырей. Мальчики отмахивались фонарями; тени и крылья, казалось, заполнили все пространство.