- Позвольте, я запишу это на фонокристалл, - убийственно вставил Фант и полез в сумку. (Интересно, что он мог оттуда выудить? Я думаю, что, если бы блеф не удался, все, что ему оставалось сделать, это извлечь махровое полотенце и изо всей силы шлепнуть противного заместителя дожа по голове.)
- Нет-нет, не надо, - заторопился вспотевший толстяк, беспомощно оглядываясь по сторонам. Он очень боялся ответственности. Он вдруг подумал, что перед ним не писатель, и уж совсем не авантюрист, а совершенно наоборот - некий ловкий инспектор, задумавший как-то коварно использовать его слова. И хоть вины за собой страж не чувствовал, в его взбудораженном мозгу всплыла бредовая картина товарищеского суда, где в качестве вещественных доказательств представлены фонокристаллы. - Я коротко. В двух словах. Высокотемпературные линзы в океанах действительно играют важнейшую роль в погодообразовании. Знаете, зарождение циклонов и прочее…
- Конечно. Я много читал об этом, - важно изрек Фант.
- Метеорологический отдел нашей Обсерватории - в числе прочих задач - изучает эти линзы, рассчитывает пути перемещения воздушных масс и температурных фронтов и выдает рекомендации. Вот и все, что я знаю. Извините, я сейчас. - И толстяк резво побежал вверх по лестнице.
Фант торжествовал победу. Но Иоланта была в ярости.
- Позорить меня вздумал? - жарко зашептала она. - Вот беда-то на мою голову! А если он сейчас настоящего специалиста-синоптика приведет? О чем я с ним говорить буду? О дождике в четверг? Совсем заврался, пис-с-с-сатель!
Слышал бы читатель, сколь разнообразное содержание вложила Иоланта в это последнее слово! Между прочим, буквально последнее, ибо она поджала губы и надолго замолчала. Подавленно молчал и Фант. И неизвестно, как долго безмолвствовали бы мои горемыки, если бы по лестнице не скатился снова изменившийся толстяк. Он опять лучился довольством.
- Директор-то на месте! И как это я его проглядел?! Пройдите наверх, вдруг выгорит.
Самое интересное, что за все время, пока Фант с Иолантой были в Обсерватории, створки лифта ни разу не раздвигались и оттуда никто не выходил.
Фант поднялся ярусом выше. Здесь обстановка была более деловой, хотя с прежними претензиями: полированное светлое дерево, путаница одинаковых безликих дверей, в которые хотелось униженно скрестись с каким-нибудь прошением. Молчаливые экраны вместо окон. И секретарша за терминалом. Фант закрыл глаза. Он решил, что неким чудом перенесся на, положим, сто пятнадцатый этаж одного из нью-йоркских небоскребов и без проволочек попал в правление какого-нибудь "Чейз Манхэттэн Бэнк". Сейчас выйдет моложавый седовласый директор и вежливо осведомится, сколько миллионов долларов уважаемый клиент желает положить в банк. "Двадцать пять рублей", - честно ответит Фант, вытащит всю свою сегодняшнюю наличность и смело откроет глаза. И, может быть, успеет еще, перед тем как его спустят с лестницы, увидеть мельком в экране-окне краешек Гудзонова залива или даже далекую Статую Свободы с толпящимися в факеле туристами.
Наш герой передернул плечами и отбросил мистику. Он знал понаслышке, что в небоскребах нет лестниц - сплошные лифты.
Секретарша коротко посмотрела на Фанта и кивнула на одну из дверей. "Директор Обсерватории, - прочел Фант. - Прекрасная должность… И главное, звучит. Хотел бы я быть Директором Обсерватории? Нет, наверное. Все-таки мелко. Если уж руководить, так жилсектором Орпоса. Или микроволновым пучком. Или орбитой. Директор Орбиты - вот это по мне. Обязательно подам заявление на конкурс…" С этой мыслью Фант переступил порог кабинета…
Десяток белых телефонов, видеопанель, обзорный экран во всю стену, терминал и умопомрачительный сейф. Всем сейфам сейф. В этом никелированном амбаре, очевидно, хранились планы работы Обсерватории на ближайшее тысячелетие и еще оставалось место для раскладушки на случай непредвиденной ночевки.
- Садитесь, пожалуйста. - Директор Обсерватории даже привстал, чтобы почтить появление Фанта. - Итак, вы…
- Писатель.
- Очень, очень приятно. И вы хотите…
- …попасть в обсервационный зал.
- А командировочного предписания у вас…
- …нет. - Фанту очень не понравилась манера Директора вести разговор. Она оставляла минимум возможностей для перехвата инициативы и походила на игру скучающего гроссмейстера с первой доской окраинного микрорайона.
- А вы знаете… у нас санитарный день, - Директора словно осенило. Казалось, он и сам до последнего момента не очень-то сознавал, сколь важное мероприятие лежит на его плечах.
- Увы, знаю… - молвил Фант, - но…
Не стоит повторять все доводы нашего героя. Они остались без изменений. Добавим разве, что причину отсутствия предписания он несколько видоизменил. На этот раз документ был затребован в КПШ - контрольно-пропускной шлюз: на предмет разрешения вылета на ближайшие сопредельные станции - ГеоСат и КомСат. Сведущий читатель понимает, что для искушенного человека подобный мотив - опять-таки детский лепет. Но Директор, между прочим, слушал вполуха. Он больше доверял глазам. А глаза его смотрели на петушиную рубашку Фанта. И что они думали, эти глаза, пока неизвестно.
- Голографии, говорите? - наконец задумался Властитель Обсерватории. - Что ж, готовы помочь. У нас есть вполне профессиональные снимки Земли из космоса, голографии интерьера обсервационного зала. Жанр тоже найдется: люди у телескопов, у экранов, у терминалов компьютеров. Снимал один журналист из самой Москвы в прошлом году. Часть отснятого материала оставил на память.
- О, вы очень любезны, - отшатнулся Фант. - Но, видите ли, профессиональная гордость… Я предпочитаю собственные голографии. Понимаете, мне нужно, очень нужно самому снять Землю из космоса. По-моему, это дело чести каждого землянина - запечатлеть на голограмме, но прежде всего в сердце, вид родной планеты с высокой орбиты.
- Да-а, мечтать не вредно, - , Директор забарабанил пальцами левой руки по столу, а правую положил на телефон. "Решительно непонятно, зачем ему все-таки десять белых телефонов, - подумал Фант. - Вроде бы компьютерная сеть работает исправно, сбоев не дает. Ах, белый телефон, белый телефон - древний, но такой живучий символ власти и небожительства…" - Санитарный день, санитарный день, - пропел Директор. - Вот что, снимайте с экрана, мы сейчас включим наводку.
- Зачем же с экрана? Какой еще экран? Мне бы прямо сквозь купол.
- Так ведь темновато у нас в обсервационном зале. Мягко говоря, не светло.
- У меня хорошая камера.
- Наша?
- Японская.
(Ох этот сумасшедший Фант!)
- Все равно не выйдет. Света почти совсем нет.
- Земля яркая. Да и пленка отличная, высокочувствительная, - "ГолоКодак"! - Фант уже опух от вранья, но все-таки держался.
- Кодак-шмодак, - непонятно проговорил Директор. И - с полнотой власти: - Нет, сударь, санитарный день - это санитарный день. По инструкции не положено никого пускать.
- Значит, так? - Фант встал, дрожа от злой жалости к безвинно казненному времени. - Значит, помочь Союзу писателей вы не хотите? Значит, реклама, которую обеспечит моя книга, для вас ничего не значит? - И вдруг - без перехода: - А моя спутница - ну, писательница, которая осталась внизу, - она, да будет вам известно, жертва Неприятности!
Директор насупился.
- Ну а я, положим, изотопник. Что дальше? Она жертва какого взрыва: Бискайского или Варангерского?
- Бискайского.
- А я - дитя Чернобыля! Видите? - Директор поднялся из-за стола и резко задрал рубашку. Фант не смог сдержать гримасы: грудь командира астрономии была испещрена шрамами. - Малоприятно, правда? Это следы радиационных ожогов. Вон сколько лет прошло, а рубцы - как свеженькие. Так что давайте не будем считать, кто сколько ран получил в детстве. Это к делу не относится. А что касается рекламы, милый вы мой… - Директор снова сел в кресло. - Мы от этой рекламы не знаем куда деться. Желающие и без нее валом валят. Мешают науке, мешают работе. Я хоть не астроном - простой административный работник, специалист по матобеспечению, - а и то понимаю: где много праздношатающихся, там наука далеко не уйдет. Нет-нет, не обижайтесь, я не вас имел в виду, вы, разумеется, не праздный человек, а совсем наоборот - и вообще, писатели у нас в почете. Но войдите в мое положение! Я не могу, не имею права делать для вас исключение. Ох, прямо беда! Свалились на мою голову. Взрывы припоминаете, время тратите почем зря, и свое, и мое, вот что бы вам… - тут глаза жреца астрономической матчасти зажглись каким-то нежным блеском, а голос приобрел вкрадчивый оттенок, - что бы вам прийти, как нормальному посетителю, в положенное время, заплатить, как все, положенные двадцать пять рублей за экскурсию, - и мы вас впустим. Даже - в плане исключения и в знак уважения к Союзу писателей - помимо экскурсии, в индивидуальном порядке. Да что говорить, хоть сегодня пустим, но все-таки светосвод не сможем включить - он на профилактике.