"Нет, это было бы непрактично. Для того, чтобы максимально упростить коды, новые ошейники шифруют цветами недавно умерших и погибших граждан. В противном случае пришлось бы кодировать с применением девяти, десяти, даже одиннадцати цветов - а чем сложнее коды, тем более трудоемкой становится их регистрация".
Этцвейн задумался, спросил: "Нельзя ли привлечь работников какой-нибудь другой, менее важной отрасли?"
"Все радиоприемники и передатчики в Шанте производятся теми же мастерскими - как побочная продукция".
"Остается один выход, - решил Этцвейн. - Если нас всех перебьют рогушкои, ошейники некому будет носить. Реквизируйте цеха, производите рации. Молодым людям придется погулять на свободе, пока мы не покончим со вторжением".
"В принципе, я пришел к тому же выводу", - кивнул Донейс.
"Чуть не забыл, - сказал Этцвейн напоследок. - Аун Шаррах назначен заведующим закупкой и доставкой материалов в масштабах всего континента. Что бы вам ни потребовалось, обращайтесь к нему".
Технист ушел. Полуразвалившись на диване и прикрыв глаза, Этцвейн напряженно думал: "Допустим, война продлится десять лет. Подростки, готовые надеть ошейники, их не получат еще десять лет. Когда кончится война, они вырастут, повзрослеют, обзаведутся семьями. Согласятся ли привыкшие к безответственности, неприрученные "граждане" добровольно поступиться свободой, стать заложниками правительства? Или на разоренную войной, отягощенную несовместимыми предрассудками страну ляжет дополнительное бремя обуздания целого поколения распоясавшихся хулиганов?" Этцвейн нажал кнопку, чтобы вызвать Тирубеля Архенвея... Нажал еще раз. Вместо секретаря-лейтенанта в кабинет вошла секретарша - та, что ставила на стол букет цветов.
"Где пропадает Архенвей?"
"У него полуденный перерыв. Вышел освежиться бокалом вина, скоро вернется. Между прочим, - добавила девушка будто невзначай, - в приемной сидит очень, очень внушительный господин. Вполне может быть, что он пришел поговорить с главным дискриминатором, хотя я, конечно, не уверена, потому что Архенвей не дал на этот счет никаких указаний".
"Будьте добры, пригласите его зайти. Как вас зовут?"
"Дашана. Я из семьи Цандалее. Меня устроили помощницей Архенвея".
"И давно вы здесь работаете?"
"Всего три месяца".
"С сегодняшнего дня на мои вызовы отвечаете вы. Архенвей недостаточно расторопен".
"Сделаю все возможное, чтобы содействовать исполнению любых указаний вашего превосходительства".
Уходя, она бросила через плечо взгляд, свидетельствовавший о многом или ни о чем - в зависимости от предрасположения и самомнения наблюдателя.
Секунду спустя Дашана из семьи Цандалес постучала в дверь и скромно заглянула внутрь: "Его высокоблагородие Октагон Миаламбер, высший арбитр Уэйльский".
Этцвейн вскочил. Вошел Миаламбер - невысокий, крепко сбитый, но узковатый в груди человек в строгой серой мантии с белым отложным воротником. Величественно-портретный полуоборот привыкшей к парику головы не вязался с ежиком жестких седых волос. Октагон взирал на Этцвейна с подозрением, даже осуждающе - у такого собеседника трудно было искать сочувствия.
Дашана Цандалес ждала, не закрывая дверь. Этцвейн догадался: "Будьте добры, позаботьтесь о закусках". Повернувшись к Октагону, он пригласил: "Пожалуйста, садитесь. Не ожидал, что вы прибудете так скоро. Очень сожалею, что вас не провели ко мне сразу".
"Вы - главный дискриминатор?" - Миаламбер говорил резким басом, взгляд его сверлил Этцвейна, подмечая и оценивая недостатки.
"В данный момент я не главный дискриминатор, а исполнительный директор, назначенный Аноме. Меня зовут Гастель Этцвейн. Говоря со мной, вы, по сути дела, говорите с Аноме".
Взгляд Миаламбера стал еще острее и напряженнее. Как судья, выслушивающий показания, он не делал никаких попыток продолжить разговор, но молча ждал дальнейших замечаний.
"Вчера Аноме познакомился с вашими комментариями в "Спектре", - сказал Этцвейн. - На него произвели выгодное впечатление глубина и ясность ваших умозаключений".
Открылась дверь. Дашана Цандалес вкатила столик на колесах - с чайным прибором, хрустящими хлебцами, морскими цукатами и бледно-зеленым цветком в узкой лазуритовой вазе. Она доверительно прошептала Этцвейну через плечо: "Архенвей в бешенстве - ругается, как извозчик".
"С ним я поговорю позже. Будьте добры, обслужите нашего достопочтенного гостя".
Дашана налила чаю и поспешно удалилась.
"Скажу вам откровенно, - продолжал Этцвейн, - бразды правления Шантом в руках нового Аноме".
Миаламбер угрюмо кивнул - подтвердились какие-то его расчеты: "Как произошла смена власти?"
"Опять же, не стану ничего скрывать - пришлось прибегнуть к принуждению. Группа граждан, встревоженных пассивной политикой бывшего Аноме, настояла на передаче полномочий. Теперь бремя обороны Шанта возложено на нас".
"Еще немного, и было бы слишком поздно. Чего вы хотите от меня?"
"Совета, рекомендаций, сотрудничества".
Октагон Миаламбер плотно поджал губы: "Прежде, чем брать на себя обязательства, я хотел бы знать, каковы ваши намерения, каких принципов вы придерживаетесь".
"Мы не руководствуемся определенными политическими убеждениями, - ответил Этцвейн. - Тем не менее, война неизбежно приведет к изменениям, и мы хотели бы направить эти изменения в русло, отвечающее разумным представлениям о цивилизации. Например, можно было бы воспользоваться возможностью ограничить влияние самых диких предрассудков на Одиноком Мысу, в Шкере, Буражеске и Дифибеле".
"Здесь излишняя самоуверенность может только повредить, - заявил Миаламбер. - Внутренняя независимость кантонов - традиционная основа существования Шанта. Несомненно, насильственное внедрение той или иной доктрины централизованной властью приведет к перераспределению сил - не обязательно к лучшему".
"Я это понимаю, - поспешил согласиться Этцвейн. - Без проблем не обойдется. Чтобы их решить, нужны способные, компетентные люди".
"Хм... И сколько же таких людей вам удалось найти?"
Этцвейн отхлебнул чаю: "Численное превосходство на стороне проблем".
Миаламбер неохотно кивнул: "Можете рассчитывать на мою помощь, хотя безусловного выполнения любых распоряжений я не обещаю. Задача привлекает и отпугивает своей сложностью".
"Рад это слышать! - Этцвейн опустил чашку. - Я временно остановился в гостинице "Фонтеней". Мы могли бы там встретиться, чтобы подробнее обсудить дальнейшие шаги".
""Фонтеней"?, - спросил Миаламбер скорее удивленно, нежели неодобрительно. - Таверна на набережной, если не ошибаюсь?"
"Она самая".
"Как вам угодно, - Миаламбер нахмурился. - А теперь я вынужден вспомнить о практических соображениях. Моя семья в Уэйле состоит из семи человек, а доход юриста невелик. Грубо говоря, мне нужны деньги, чтобы платить по счетам. Иначе шериф пустит мой дом с молотка, и я стану крепостным".
"Ваш заработок будет более чем достаточным, - заверил его Этцвейн. - Этот вопрос мы решим сегодня же вечером".
Этцвейн обнаружил Финнерака за столом в конторе главного архива. Тот с мрачным терпением выслушивал оправдания двух дискриминаторов высшего ранга - каждый старался завладеть его вниманием, каждый в чем-то убеждал его, предлагая в подтверждение стопки документов. Заметив Этцвейна, Финнерак отпустил обоих движением руки - те удалились, пытаясь сохранить остатки достоинства. Финнерак заметил: "Аун Шаррах попустительствовал слабостям персонала. У меня это не пройдет. Эта парочка - ближайшие помощники Шарраха. Они останутся в городской Дискриминатуре".
Этцвейн удивленно приподнял брови. По-видимому, Финнерак взял на себя реорганизацию ведомства, существенно превысив полученные полномочия. Финнерак перешел к подробной оценке достоинств и недостатков других служащих Дискриминатуры. Этцвейн слушал, больше интересуясь применявшимися Финнераком критериями, нежели результатами оценки как таковой. Методы Финнерака отличались прямизной наивности - что само по себе вызывало ужас и почтение в искушенных жизнью гарвийских чиновниках, способных воспринимать простоту только как свидетельство безграничной власти, а молчание - как предвестие нелицеприятных разоблачений. Этцвейн внутренне веселился. Дискриминатура была типичным столичным учреждением - изощренным клубком связей и взаимных обязательств, многолетних тайных интриг, продвижений по протекции, более или менее случайных последствий решений, принятых под влиянием взятки или просто по наитию. Финнерак рассматривал такую ситуацию как личное оскорбление. Музыкант Этцвейн почти завидовал стихийной самонадеянности бывалого каторжника.
Финнерак закончил доклад: "Вы хотели проверить внешность агентов?"
"Да. Если среди них окажется вчерашний шпион, искренность Ауна Шарраха не стоит ломаного гроша".
"Это еще цветочки, ягодки впереди! - таинственно предупредил Финнерак, взяв со стола одну из многочисленных папок. - Других вопросов нет? Значит, можно начать, не откладывая".
Никто из присутствовавших служащих Дискриминатуры не напоминал человека с хищным носом и близко посаженными глазами, замеченного Этцвейном в окне дилижанса.