- А что такое? - спросила она. - Преподобная мать тебя за что-то песочила?
Лорелин покачала головой, будто в сомнении.
- Песочила? Если бы так. Нет, она меня вызвала и велела мне подумать насчет пострига. Я ей сказала, что не хочу быть монахиней, но она велела мне не отказываться, а подумать. Монахини будут за мной смотреть, кормить, одевать и укрывать, если я приду жить с ними. Я понимаю, что она мне добра желает, Эйлия, и на самом деле у меня почти и нет иного выбора. Я сирота и бедна как церковная мышь. Но мне сама мысль об этом невыносима: сменить имя на какой-нибудь ужас вроде Чистота или Набожность и таскаться всю оставшуюся жизнь в рясе и покрывале.
Эйлия попыталась взять бодрый тон:
- Не так уж это ужасно - быть монахиней. Я сама об этом подумываю.
Светлые глаза Лорелин чуть не вылезли на лоб:
- Ты хочешь пойти в монастырь?
- А что такое? - ответила Эйлия с несколько излишним нажимом. - Чем это так уж хуже, чем выйти замуж и рожать детей, пока не помрешь от истощения? Будь я монахиней, я бы всю жизнь могла учиться - читать рукописи и диссертации. Может быть, даже сама написала бы свою…
Она замолчала - собственная горячность удивила ее самое.
- Ну, так ты же умная, - с некоторой завистью возразила Лорелин, - так потому тебе и все равно. А я вот тут как в клетке.
Она выглянула из окна на высокие закрытые ворота внутренней цитадели, и на лице ее явно читалось отвращение.
- Монастырь - не тюрьма, - начала было Эйлия.
- А с виду не отличить. И вообще, я думаю, что для пострига нужно это… как ты его называешь? Прозвание.
- Призвание, - поправила Эйлия. - Может, у тебя оно есть, только ты его еще не осознала.
Лорелин помолчала недолго.
- Есть одна вещь, - сказала она, - о которой я точно знаю, что хотела бы это делать, только монастырь здесь ни при чем. И если меня здесь запрут, это никогда не получится.
Эйлия не поняла:
- А что же это такое? Лицо Лорелин погасло.
- В том-то и беда. Я не знаю - просто чувство такое. Помнишь тот вечер, когда я говорила, что хорошо бы быть рыцарем? Вот тогда мне казалось, что еще чуть-чуть - и я пойму, зачем я здесь. - Она стояла неподвижно, глядя в пространство. - Сражаться, защищать что-то. Если бы я только знала, что именно!
- Не понимаю.
Долговязая девушка вздохнула:
- Сама не понимаю. И это самое худшее. И никто мне тут помочь не может.
Эйлия поискала слов утешения, но не нашла. Через секунду Лорелин резко повернулась и зашагала прочь, грустно ссутулив плечи.
- Я не могу согласиться, святой отец, - ответил Дамион аббату. - Все это просто безумие.
Они стояли вдвоем в пустой церкви, залитой солнцем. На худом морщинистом лице пожилого аббата в тревоге сошлись брови.
- Так говорят некоторые из монахов. Разумеется, те, что знают. Такая тайна не может не быть бременем. Но священные обеты, они… священны, и весь сказ. Братья веками хранили в тайне расположение катакомб, даже когда там не осталось ни паладинов, ни немереев. Мы обязаны чтить наше обещание.
Дамион обернулся к нему:
- А тайна исповеди? Ее мы обязаны чтить или нет?
- Ты все еще думаешь, что наш добрый приор ее нарушил? Дамион снова отвернулся:
- Я не хочу в это верить. Он клялся всем святым, что не нарушал. Но если связать все вместе, святой отец, какое еще может быть объяснение? Единственный человек, которому я рассказал сон, помимо приора, - это Каитан Атариэль, и у него-то точно ничего не может быть общего с этими людьми!
- Второе Зрение, - спокойно сказал аббат. - Так называют его у меня на родине, в Риалайне. Очень многие риалайнийцы рождаются со Зрением. У нас его считают даром Божиим.
Дамион уставился на него:
- Но я слыхал и мнение, что это - работа Врага!
- Некоторые так думают, но я лично в нем ничего плохого не вижу. В Риалайне те, у кого есть Зрение, помогают другим - например, ищут потерявшихся детей. У моей родной матушки, благослови ее Господь, часто бывали предчувствия. А разве у святых пророков не было видений будущего? Как же тогда может Зрение быть злом?
Но Дамион не хотел разговаривать с человеком, верящим в ясновидение. Ему надо было, чтобы кто-то сказал: да, все это чушь, Ана и ее последователи - мошенники, никто из них ничего общего с ним не имеет и иметь не может…
Почему он так старается во все это не поверить?
"Потому что это все меняет, - подумал он с внезапной ясностью. - Мне хочется быть как Каитан: верить, что Бог - это всего лишь синоним справедливости, Вера - дисциплины, упорядоченной вселенной, которая повинуется Разуму… И если я дам себе поверить в ясновидение, я поверю вообще во все - волшебство и чудеса, в абсолютное Добро… в абсолютное Зло".
Он поежился.
В эту ночь ему снова снился сон - красивый и тревожный одновременно.
Аббат смотрел на него понимающими глазами.
- Немереи - наши братья, Дамион. Я выполняю их обряды уже много лет, и они так же далеки от черной магии или поклонения демонам, как наши. Но есть на свете люди, которые хотели бы видеть всех их в тюрьме. Первый среди них - патриарх Норвин Зима из Высокого Храма. Он бы возродил инквизицию, будь то в его власти. Ныне он всюду высматривает еретиков. Ездит по окрестностям под охраной группы зимбурийцев…
- Зимбурийцев? - Дамион похолодел.
- Да. Новообращенные нашей веры, беженцы от правления царя Халазара. Так они, по крайней мере, говорят.
- Знаю я таких новообращенных! Куда вероятнее - лазутчики. Соглядатаи. Может быть, они приехали украсть свиток для своего царя!
- Это правда. И попытка будет не первой. Но патриарх Зима не желает расставаться со своей стражей. Он, говорят, поглядывает на трон верховного патриарха, поскольку святой старец весьма дряхл. И ему приятно глядеть на обращенных язычников у ног своих. У людей создается впечатление, что это он их обратил. - Старик пошел прочь по проходу, качая головой. - Если он станет верховным патриархом, неспокойные нас ждут времена.
Дамион нахмурился. Беспокойство насчет колдунов и ясновидения исчезло, прогнанное более реальной и непосредственной угрозой. Несколько мгновений он постоял, борясь с собой. Потом зажег свечу и открыл дверь, ведущую в склеп, к катакомбам.
Обширный и мрачный лабиринт туннелей был пуст, но Дамион слышал далекие голоса и пошел на звук в ту комнату, где лежал свиток. Там на стуле возле самодельного алтаря сидела Ана. Перед ней сидел на корточках деревенский дурачок Ральф, испуская свои траурные чаячьи крики и мотая головой.
Ана внимательно слушала, кивая иногда или вставляя реплики - будто это нормальный разговор! Когда Дамион подошел ближе, Ральф повернулся и завыл, показывая синюю щеку и фонарь под глазом.
Ана улыбнулась Дамиону.
- Кажется, сегодня у меня день посещений. Буквально одну минуту, святой отец.
Она взяла ладонями левое предплечье Ральфа. Чуть выше локтя Дамион увидел кровоточащую рану, а ладонь была забинтована.
Ожидая, пока Ана закончит с лечением, он оглядел комнату. Темное, едва освещенное свечами пространство было забито предметами, которых он в первый раз не заметил. Сейчас он узнал в них ящики и прочую скромную меблировку жилища Аны в пещере. Волк лежал на полу неподалеку, Метелка сидела у ног старухи. При виде Дамиона здоровенный пес заворчал низко и угрожающе, но кошка встала и направилась прямо к священнику, ластясь к его ногам всем телом. Дамион подошел взглянуть на рану Ральфа, большую и рваную, багровеющую по краям и заполненную какой-то белой массой в центре. Он чуть не помянул Господа всуе, но прижал руку ко рту и отшатнулся с отвращением. В открытой ране шевелился клубок белых извивающихся личинок.
Ана пробежала пальцем по краям раны, потом кивнула:
- Отлично. Заживление идет очень хорошо, Ральф. Дурачок еще раз издал лающий звук и захлопал свободной ладонью. Дамион глядел, стараясь подавить омерзение. Разве она не видит?
- Ана, у него рана полна червей…
- Я знаю, - прервала она его. - Это я их туда посадила.
- Посадила?
- Чтобы вычистить рану. - Она спокойно взяла личинку двумя пальцами, оторвала от раны. Открыв деревянную коробочку на столе, она бросила червячка туда. - Они выедают мертвую ткань, и их присутствие останавливает заражение. Сейчас они свою работу сделали, Ральф. Так, теперь кисть.
Она вытащила из раны последнего червяка и положила в коробочку, потом взяла левую руку Ральфа и размотала бинт. Ладонь была вся в шрамах, большой палец распух и побагровел. Кожу у его основания удерживали грубые швы.
- Ему, видишь, почти отрезало палец. Непростая была работа - пришить его обратно. Но кровь в нем не течет как надо, все время забиваются сосуды. Надо поставить тебе пару пиявок, - сказала она Ральфу.
Испытывая тошноту, но слишком завороженный, чтобы отвернуться, Дамион смотрел, как она из дальнего угла вытащила бадейку и запустила туда руку. В бадейке плавали какие-то темные существа. Одно Ана вынула - что-то скользкое, зеленое, с красными полосками по бокам, похожее на слизняка. Дамион счел своим долгом воспротивиться:
- Ана, сейчас уже никто пиявок не применяет!