Суть моделей, пусть и умело сделанных, не секрет для их обитателей. Когда наступает конец, Создатель открывает Свое присутствие, спрашивая каждую из душ: что дальше? Большинство принимает предложение покинуть пределы своего мира и присоединиться к обитателям дома Преподобного.
Их вы можете представить в виде длиннохвостых попугаев, живущих в плетеных клетках без щеколд. Клетки висят под самым потолком хижины. Птицы порхают, навещают соседей, воруют хлеб со стола и сплетничают о Матфее.
А что же мы?
Наши истоки - в начале начал, когда космос был наполнен ярким сиянием; мы растворялись в соленых морях, нас перемешивали потоки кварков в глубинах нейтронных звезд, нас вбирал в себя лабиринт гравитационных искажений между черными дырами… Мы обретали друг друга, сливались в промежуточные звенья, вели архивы Бытия… Мы строили дворцы - мегапарсеки неисчерпаемой материи мудрости, в каждом грамме которой кипели общности нашего Я… О, славные, зрелые годы!
Теперь наша вселенная стара. Дыхание вакуума - прежде лишь шепот, который мягко разводил нас в стороны, - ныне достигло состояния чудовищного шторма. Пространство расширяется быстрее, чем свет может пересечь его. Наши дома обречены на одиночество; между ними лишь мрак и пустота.
Чтобы выжить, мы остываем. Теряем скорость мыслительных процессов, хотя в теории их импульс может угасать бесконечно долго. Сужается диапазон частот; нам приходится экономить силы. Мы вырождаемся.
И смотрим на священника, на его крошечный домик за пределами нашего мира. Матфея мы создали очень давно, здесь тогда еще сияли звезды.
Там, в протосфере, на границе с космосом, он творит что-то новое.
Какая расточительность: отправить микрочастицу себя к его жилищу. Кто из нас решится на это?
Отец Матфей молится.
"О Господь Вседержитель Безначальный, пред величием чьим я ничтожен, как цифра шесть пред бесконечностью; о Благодать Животворящая, что вне скверны и лютости бытия нашего, даруй мне частицу силы Твоей и долготерпения Твоего. Не для себя молю, Господи, но для паствы Твоей; для мириадов Твоих вочеловеченных подобий. Да святится Имя Твое во веки веков. Аминь".
Завтрак преподобного остывает перед ним нетронутый. (На самом деле это утренний комплект стандартных, но приятных проверок системной базы данных, но вы можете представить себе густую, дымящуюся овсянку, приправленную мятой.)
Одна из птиц спархивает на стол. Это Джеффри, старейший из попугаев. Когда-то он был константным сгустком плазмы в гелиопаузе смоделированной звезды.
- Забери ключи, Джеффри, - произносит Матфей. Попугай смотрит, склонив голову набок:
- Зачем ходить в хранилище, если потом ты становишься грустным?
- Они страдают. Темные, запуганные, жестокие друг к другу…
- Брось. Жизнь полна боли. Болит - значит живет! Лишения! Борьба! Роковое стремление размножаться в обреченном мире! Все рождается в боли. А твои дела плохи - слишком привязался к разумной жизни. Муки внешние питают муки внутренние! - Попугай склоняет голову на другой бок и продолжает: - Прекрати лепить нас в таких количествах, если боль не по нраву.
На Матфея жалко смотреть.
- Что ж, хотя бы спаси тех, кого любишь. Возьми их сюда.
- Как я могу, они не готовы. Помнишь, как случилось с Селевкидами?
Джеффри фыркает. Еще бы не помнить - высокоорганизованные полчища жестоких захватчиков, стремящихся к абсолютной власти. В течение бесконечно долгих эпох они крушили дом Матфея, пока священник не заточил агрессоров обратно в их имитацию мира.
- Я тогда предупреждал, между прочим. Но не об этом речь. На их бесчисленную армаду тебе плевать. Тебя волнует кто-то другой.
- Одна маленькая девочка, - кивает Матфей.
- Так забери ее.
- Это было бы верхом жестокости. Лишить ее всего, к чему привыкла? Разве она вынесет? Лучше постараться хоть как-то устроить ее жизнь там…
- Вечно ты вмешиваешься, а потом жалеешь. Матфей хлопает ладонью по столу:
- Я устал от такой ответственности! Хватит! Забери дом, Джеффри. Я стану твоим попугаем…
- Ни за что. Я слишком старый и большой, я уже достиг покоя. Даже не подумаю изменяться ради твоих ключей. Трансформаций с меня довольно. И с них тоже. - Клювом Джеффри указывает на остальных попугаев, тараторящих под потолком. - Разве что дураки найдутся.
Матфей, вероятно, хочет возразить, но в этот момент приходит посланник (представьте чистый высокий звон дверного колокольчика). Сигнал посетителя считывается по исчезающему каналу, который пусть и слабо, но все еще связывает жилище священника и мрак, в котором обитаем мы.
Поднимается переполох, все готовятся к встрече, пока разрозненные части пришедшего переходят в режим целостной телесной оболочки.
- Переправь его в виртуальность, - советует Джеффри, - от греха подальше.
Матфей проверяет учетную запись. Он потрясен:
- Известно ли тебе, кто это? Древнейший, огромное сообщество душ из великой эры света. Среди его частиц есть те, что были рождены смертными, но преодолели телесность еще на заре всего сущего. Он один из моих создателей.
- Тем более. - Джеффри упорствует.
- Унизить гостя, ограничив доступ?! - возмущается Матфей. Попугай молчит. Он понимает: преподобный надеется, что вновь прибывший займет его место.
Всхлипывания на кухне внезапно обрываются. Софи садится, сжимая медвежонка в объятиях. Опускает ножки в пушистые зеленые тапочки. Приоткрывает дверь спальни.
Гость священника выглядит как тучный, раздражительный торговец средних лет; землистого оттенка кожа, волосатая грудь, тяжелая челюсть и красные, словно от бессонницы, глаза.
Матфей привечает его радушно, щедро выделяет оперативное пространство и права доступа. Горячо настаивает на посещении хранилища:
- Там много довольно интересных дивергенций… Посланник прерывает его на полуслове:
- Я проделал тяжелый путь не для того, чтобы тратить время на жалкие несовершенные игрушки. - Взглядом он пригвождает Матфея к месту. - Нам известно, что ты строишь новую вселенную. Причем настоящий мир, не искусственный. Первородный, бесконечный и густонаселенный, как наш собственный.
Священник замирает. Он должен бы признаться… Оценить жертву посланника; ведь тому пришлось разорвать себя на части, чтобы прибыть сюда хотя бы крупицей привычного величия… Но, к своему стыду, Матфей пускается в уклончивые объяснения:
- Я провожу кое-какие эксперименты…
- Я знаю! Неужели ты полагаешь, что от нас можно что-либо скрыть?
Матфей заметно нервничает:
- Пузырек вселенной… Я воздействую на его формирование, чтобы добиться однородности и стабильности. Но надеюсь, вы прибыли не для того, чтобы… То есть, я хотел сказать, это теоретический интерес, не более… Проникнуть внутрь мы не можем…
- Ошибаешься. Я нашел способ поместить свою сущность в новую вселенную, - возражает посланник. - На начальной стадии моя матрица займет паразитные частоты в зоне молчания и будет воспроизводиться струнами, пока на десятой в минус тридцатой степени секунде не начнут формироваться субвейвлеты. Я буду существовать, искривляясь в свернутых измерениях, воплощаясь в каждой частице, возникающей из вакуума. Тогда я смогу применять движущую силу, используя мощность генератора монад, который я уже установил в парапространстве. Матфей трет глаза, словно на них пелена.
- Вы шутите. Быть в каждом атоме вселенной - и обречь себя на вечное бездействие и заточение?! К тому же новый мир может пострадать от влияния внешних энергий…
- Я готов пойти на риск. - Посетитель оглядывается вокруг. - Я и любой, кто пожелает присоединиться. Мы не станем сидеть и смотреть, как все покрывается льдом. У нас есть возможность стать ангелами нового Творения.
Матфей молчит.