Потускневший взгляд Бакстера ничего не выражал. Уэйту это не нравилось. Он поднялся на ноги и побежал. Через несколько ярдов остановился, скинул вторую кроссовку, что еще оставалась у него на ноге, и побежал дальше.
Уэйт бежал широким шагом, в полную силу, вдыхая сырой холодный воздух. Слышал он только тяжелый глухой стук - стук своих ног по твердой земле. Однако вскоре он почувствовал, что раньше двигался быстрее. В юности бег не стоил таких усилий. Вскоре в бок вонзился острый клык спазма Уэйт пытался дышать как можно глубже, но воздуха в легких все равно не хватало. Наверное, из-за курения. Он опустил голову и продолжал бежать, закусив губу и стараясь не думать о том, насколько быстрее он бежал бы, если бы не боль в боку. Уэйт оглянулся и увидел, что преодолел лишь несколько сот ярдов - машина еще была видна. Он снова заплакал. Он бежал и молился. Слова вылетали свистящим шепотом с каждым выдохом.
- Пожалуйста, Господи, - шептал он в февральской темноте.
Он бежал и бежал, но не чувствовал, что приближается к шоссе. Такую же беспомощность он испытал в тот раз, когда на бейсбольном поле его загнали в ловушку; такое же ощущение падения в неизбежность. Он молил:
- Пожалуйста, сделай так, чтобы я бежал быстрее. Чтобы я сумел бежать, как раньше.
Дорога сделала поворот, и показалось шоссе 17К - всего в четверти мили. На перекрестке стоял фонарь, а под ним - машина. Это была коричневая "краун-виктория" с полицейскими огнями на крыше, сейчас выключенными. Джип полиции штата, с облегчением подумал Уэйт. Забавно - он ведь только что вспоминал о том, как его загоняли, выводя из игры. Может быть, это машина Трита Ренделла. Из джипа вышел человек - с такого расстояния различался лишь темный силуэт - и встал у капота. Уэйт закричал и стал махать руками, призывая на помощь.
ПЛАЩ
Мы были детьми.
Я играл в Красную Молнию и забрался на сухой вяз в дальнем углу двора, спасаясь от брата, который не желал ни в кого играть, а был просто собой. К нему собирались прийти друзья, и он хотел, чтобы я перестал существовать. Но с этим я ничего не мог поделать: я существовал.
Я взял старую маску брата и заявил, что, когда его друзья придут, я раскрою им его истинную сущность. Он сказал, что мне не жить, и стал бросать в меня камнями, но делал он это как девчонка, и я быстро взобрался повыше, куда он не попадал.
Он стал слишком взрослым, чтобы играть в супергероев. Случилось это внезапно, без предупреждения. Перед Хэллоуином он сутками напролет носил свой костюм Человека-Ветра, такого быстрого, что земля плавилась у него под ногами. А потом Хэллоуин закончился, и он перестал интересоваться героями. Более того: теперь он хотел, чтобы все забыли, что когда-то он был героем. Он и сам хотел бы забыть, но из-за меня не мог, поскольку я сидел на дереве с его маской, когда вот-вот должны появиться его друзья.
Вяз засох много лет назад. В плохую погоду ветер обламывал ветки и разбрасывал их по газону. Слоистая кора крошилась и ломалась под моими кроссовками. Брат за мной не полез - считал это ниже своего достоинства, и как же было здорово улизнуть от него!
Сначала я бездумно лез выше и выше, куда еще никогда не забирался. Я впал в некий транс, ведомый пьянящим чувством высоты и собственной семилетней ловкостью. Потом я услышал крики брата, что ему на меня наплевать (значит, на самом деле не наплевать!), и вспомнил, с какой целью решил взобраться на вяз. Я приметил длинную горизонтальную ветку - на нее можно сесть, свесить ноги и довести брата до белого каления, не опасаясь возмездия. Я откинул плащ за спину и дальше лез уже целенаправленно.
Мой плащ начал свою жизнь как голубое детское одеяльце и сопровождал меня по жизни с тех пор, как мне исполнилось два года. Со временем одеяло выцвело и из ослепительно голубого превратилось в серое (цвета усталого голубя). Мама сшила из него накидку вроде плаща Супермена и пристрочила посередине красную стрелу молнии из куска войлока. Место нашлось и для флотской нашивки, принадлежавшей моему отцу. На ней изображалась девятка, пронзенная красной молнией. Нашивка прибыла к нам в дом из Вьетнама вместе с другими отцовскими вещами, а сам отец не приехал. Мама вывесила над крыльцом черный флаг с надписью "Военнопленный", но даже я знал, что в плену отца никто не держит.
Я надевал свой плащ, как только возвращался из школы, я сосал обшитый атласом подол, пока смотрел телевизор, я вытирал им рот за столом и засыпал, завернувшись в него. Мне было больно снимать этот плащ. Без него я чувствовал себя голым и беззащитным. Плащ был довольно длинным - я наступал на подол, если был невнимателен.
Я добрался до намеченной ветки, перекинул через нее ногу и уселся верхом. Если бы того, что случилось в следующие минуты, не видел и мой брат, я бы не поверил собственным ощущениям. Потом я бы убедил себя, что от страха у меня разыгралась фантазия и мой мозг создал иллюзию под влиянием ужаса и шока.
Никки стоял на земле в шестнадцати футах от меня. Он задрал голову и рассказывал, что сделает со мной, когда я слезу. Я поднял его маску - черную повязку с прорезями для глаз - и помахал ею в воздухе.
- Чего же ты ждешь, Человек-Ветер? Вот он я!
- Так и знай, тебе придется остаться на этом дереве навечно.
- Человек-Ветер, не пускай ветры!
- Ну все. Теперь ты точно покойник, - сказал он. Мой брат отвечал на колкости так же неудачно, как бросал камни.
- Ветер, ветер, ветер! - запел я, потому что само его прозвище было насмешкой.
И я пополз по ветке, напевая новую дразнилку. Плащ соскользнул с одного моего плеча, и в какой-то момент я прижал его к ветке ладонью. Когда после этого я попытался продвинуться, зажатый плащ меня не пустил, и я потерял равновесие. Раздался звук рвущейся материи. Я грудью плюхнулся на ветку и оцарапал подбородок, я размахивал руками. Ветка подо мной согнулась книзу, потом выпрямилась, согнулась… и я услышал треск, сухой хруст, прорезавший морозный ноябрьский воздух. Брат побелел.
- Эрик, - крикнул он. - Эрик, держись!
Зачем он велел мне держаться? Ветка обламывалась - нужно скорее слезать с нее. Был ли он слишком напутан, чтобы сообразить это, или какая-то глубоко спрятанная часть его сознания хотела моего падения? Я замер, лихорадочно решая, что делать дальше. Но пока я колебался, ветка рухнула.
Никки отскочил. Обломившийся сук, все пять футов, приземлился прямо у его ног и содрогнулся, разбросав вокруг прутья и кору. Надо мной завертелось небо. Желудок совершил тошнотворный кувырок.
Я не сразу осознал, что не упал. Что я смотрю на двор сверху, словно по-прежнему сижу на ветке дерева.
Я бросил недоуменный взгляд на брата. Тот смотрел на меня снизу, разинув рот.
Мои колени были поджаты к груди. Руки - раскинуты в стороны, словно для равновесия. Я парил в воздухе, меня ничто не поддерживало. Меня покачнуло вправо. Потом накренило налево. Я колебался, как яйцо на краю стола, когда оно все никак не скатится на пол.
- Эрик? - слабым голосом произнес брат.
- Никки? - ответил я таким же голосом.
Порыв ветра набросился на голые ветви вяза, они забились, застучали друг о друга. Плащ у меня на спине вздулся.
- Спускайся, Эрик, - попросил брат. - Спускайся.
Я собрал все свое мужество и заставил себя поглядеть поверх коленей прямо на землю. Брат вытянул руки к небу, словно хотел ухватить меня за щиколотки и стянуть вниз, хотя до меня было очень высоко и стоял он не под деревом, а гораздо дальше - бесполезно тянуть руки.
Краем глаза я заметил какой-то блеск прямо под собой и опустил голову, чтобы посмотреть. Мой плащ держался на мне при помощи золотистой булавки, продетой в два противоположных угла одеяла. Но пока я полз по суку, булавка прорвала один из углов и теперь беспомощно висела на другом. Тут я вспомнил звук рвущейся ткани, который слышал, когда падал на ветку. Плащ просто лежал на мне, его ничто не удерживало.
Под очередным порывом ветра застонал вяз. Ветер взъерошил мои волосы и подхватил со спины плащ. Я видел, как плащ поплыл прочь, извиваясь, будто кто-то дергал его за невидимые нити. Вместе с ним уплыла и сила, поддерживавшая меня в воздухе. В следующий миг я полетел вперед, и земля набросилась на меня столь стремительно, что я даже не успел вскрикнуть.
Удар был сильным. Я приземлился на упавшую ветку, превратив ее в крошево обломков. Одна длинная щепка воткнулась мне в грудь, прямо под ключицу. Когда рана зажила, от нее остался блестящий шрам в форме полумесяца - самая интересная отметина на моем теле. Я сломал малую берцовую кость, раздробил левую коленную чашечку и пробил череп в двух местах. Кровь шла из носа, рта и глаз.
Я не помню, как приехала "скорая помощь", хотя говорят, что полностью я сознания не терял. Зато помню белое испуганное лицо брата, склонившееся надо мной во дворе. В руках он комкал мой плащ. Бессознательно вязал на нем узлы.