Человек бросил пистолет на песок и, подбежав к лежащему без движения Андрею, положил руку с приборчиком, который я принял за часы, ему на лоб. Тогда я догадался, что никакие это не часы, а просто ЭСКУЛАППП. Значит, Человек этот был Врач.
Едва Врач приложил ЭСКУЛАППП ко лбу Андрея, как на приборе засветилась тонкая зеленая черточка. Затем ЭСКУЛАППП негромко, но внятно заговорил:
Семьдесят восемь болевых единиц по восходящей. Летальный исход предотвратим. Внутренних повреждений нет. Состояние, по Мюллеру и Борщенко, - альфа семь дробь восемь. Делать искусственное дыхание типа А три. Делать искусственное дыхание. Летальный исход предотвратим.
- Ну, это уж я сам знаю, - сказал Врач, обращаясь не то к прибору, не то к нам, не то к самому себе, - и стал делать Андрею искусственное дыхание по всем медицинским правилам.
Вскоре Андрей начал подавать признаки жизни. Врач снова приложил ЭСКУЛАППП к его лбу. Зеленая черточка на приборе теперь не дрожала, она стала шире. Прибор снова заговорил:
Летальный исход предотвращен. Одиннадцать болевых единиц по нисходящей. Данные, по Степанову и Брозиусу, - бета один плюс зет семь. Больному нужен полный отдых четверо суток. Питание обычное. Летальный исход предотвращен.
Андрей тем временем совсем ожил. Он только был очень бледен после пережитого.
- Пусть он полежит еще немного, - сказал Врач. - Потом отведите его в ту избушку, и пусть он отоспится. А затем его надо как следует накормить. Моя помощь больше не нужна. Сейчас мне предстоит куда более неприятное дело, пойду убивать зайца. Понимаете, я только прицелился - и вдруг ваш вызов…
- А вас-то за что наказали охотой? - спросил я Врача.
- Меня? А разве вы не слыхали об этом ужасном случае в районе Невского? Там умер Человек девяноста шести лет от роду. Не дожил до МИДЖа целых четырнадцати лет! А я - Врач-Профилактор, я отвечаю за длительность жизни Людей в этом районе. Я сам на собрании Врачей потребовал себе наказания.
- А почему вы избрали такое неудобное орудие убийства? - спросил я. - Ведь из ружья легче попасть.
- У меня есть друг - Смотритель Музея Старинных Предметов, он дал мне этот пистолет и научил из него стрелять. Пистолет легче носить.
Врач поднял свое оружие и направился в лес, а мы с Ниной остались возле Андрея. Вскоре он почувствовал себя настолько хорошо, что смог передвигаться. Я навьючил на себя рюкзак, затем мы с Ниной взяли моего друга под руки и речным берегом повели его к озеру, где среди валунов виднелась старинная деревянная избушка в одно окно.
- Постойте! - спохватился я и, быстро вернувшись к месту происшествия, разделся и нырнул в омут, где довольно быстро отыскал рюкзак Андрея.
Вскоре мы добрели до избушки. Она была очень старая. Внутри там были печь, стол, стул, а на полу толстым слоем лежало сено - оно здесь хранилось для зимней подкормки лосей. На чердак вела лестница. Там тоже лежало сено.
- Чур, я на чердаке ночую! - крикнула Нина. - Здесь так уютно.
- О ночлеге думать еще рано, - резонно возразил я. - Прежде всего нам надо обсохнуть и поесть. Ты, Нина, иди на ту сторону избушки и раздевайся там, а мы расположимся по эту сторону.
Вскоре мы с Андреем уже лежали голышом на песке, а наша одежда была расстелена рядом. Я лежал на спине и смотрел на небо. Оно было светло-голубое, даже белесоватое, как всегда в жаркие безоблачные летние дни. Я думал о том, что это легкое, невесомое небо, как бы состоящее из ничего, всегда остается самим собой, а вот на прочной вещественной Земле все меняется.
- Пока ты бегал вытаскивать мой рюкзак, Нина мне рассказала, как все произошло, - прервал мои размышления Андрей. - Мне обязательно надо выучиться плавать…
Я знал, что Андрей благодарен мне, но в наше время выражать благодарность было уже не принято. Ведь если А благодарит Б за то, что тот поступил как должно, то этим самым А как бы предполагает, что Б мог поступить и иначе.
Из-за избушки послышался смех Нины. Потом она закричала:
- Он бежит к вам, он мой платочек утащил!
- Кто бежит? - крикнул я. - Никого тут нет.
- Ежик! Подошел и платочек унес! Такой хитрый. Действительно, из-за угла избушки показался еж. На его иглы был наколот платочек. Я взял этот платочек, еж сердито зафырчал, потоптался на месте и пошел в лес.
Вскоре у всех у нас одежда просохла, и мы втроем принялись за еду. Рюкзак Андрея промок, но в нем, к счастью, лежали консервы, а им ничего не сделалось. Хлеб же и дорожная посуда находились в моем рюкзаке. Лесные птицы летали и прыгали возле нас, собирая крошки, которые мы им бросали.
Девушка у обрыва
Утром я проснулся поздно, очень хорошо было спать на сене. Когда я открыл глаза, то увидел, что Андрей сидит у окна за столом и что-то пишет. Он почувствовал мой взгляд и обернулся ко мне.
- Ничего, что я взял из твоего рюкзака тетрадь и рознял ее на листы? - спросил он. - В моем рюкзаке была бумага, да она вся промокла.
- Работай, работай, - ответил я. - Только там у меня записаны кое-какие мысли по поводу "Антологии", ты не вздумай делать поверх них свои записи.
- Нет, что ты! - сказал Андрей. - Я пишу на другой стороне.
Я встал и подошел к нему. Весь стол был покрыт исписанными листками.
- Только цифры, формулы, знаки и значки и ни одного человеческого слова, - сказал я. - И давно ты встал?
- С рассветом, - ответил Андрей. - Я спал очень крепко, но потом меня словно что-то толкнуло. Я проснулся и сел сюда.
- Ты уже хорошо себя чувствуешь?
- Физически - не очень. Есть еще какая-то слабость, усталость. Но голова работает хорошо. Знаешь, я, кажется, прихожу к важному решению.
- Ты уже много раз приходил к разным важным решениям, а потом оказывалось, что это ошибки.
- Нет, теперь - нет. Кажется, на этот раз я поймал черта за хвост. Совсем неожиданный вывод. Я даже сам не понимаю, как я мог до этого додуматься.
- По-моему, тебе надо как следует выспаться, отлежаться. А потом, на свежую голову, ты опять можешь заняться этим делом, - осторожно посоветовал я.
- Ты, кажется, думаешь, что я свихнулся? - засмеялся Андрей. - Если я и свихнулся, то со знаком плюс. Ты знаешь, если взять сто электронных машин и перед заданием расшатать их схемы, то девяносто девять машин впадут в технический идиотизм, а сотая может впасть в состояние гениальности и дать какое-то парадоксальное, но верное решение…
.- Не буду спорить с тобой, - мягко ответил я. - А Нина все еще спит?
- Нет. Она на озере. Вот она стоит.
Я выглянул из окна. Нина стояла на невысоком песчаном обрыве и смотрела куда-то через озеро, вдаль. Ветер чуть шевелил ее платье. Солнце освещало ее сбоку, и она была очень хорошо видна.
- Девушка у обрыва, - сказал вдруг Андрей. - Как в одном стихотворении.
- Что за стихотворение? - поинтересовался я.
- Просто там девушка стоит у обрыва и смотрит вдаль. Перед ней озеро, кувшинки в воде; за ней - лес и утреннее солнце. А Она стоит и смотрит вдаль. И кто-то смотрит на нее и думает: "Вот девушка стоит у обрыва и смотрит вдаль. Теперь я ее буду помнить всегда. Она уйдет в лес, а мне все будет казаться, что она стоит у обрыва. И когда я состарюсь, я приду к этому берегу и увижу: девушка стоит у обрыва и смотрит вдаль…"
- Не понимаю, чего хорошего нашел ты в этом стихотворении? Не люблю этих сантиментов… В Двадцатом веке и то лучше писали.
Андрей что-то пробормотал в ответ и уткнулся в свои записи, а я пошел на озеро. У самого берега росли в воде водяные лилии и купавы. Я прошел по шатким деревянным мосткам к открытой воде и долго умывался. Затем я пошел к Нине. Она все еще стояла на невысоком песчаном обрыве и бесцельно смотрела куда-то через озеро.
- Нина, ты хорошо спала? - спросил я.
- Очень хорошо. Вначале мне мешали летучие мыши. Они все влетали в окошечко и вылетали. Но они совсем бесшумные. Сейчас они там спят вниз головой - такие забавные. А ведь когда-то Люди боялись их.
- Нина, а ты не забыла об "Антологии"? - напомнил я. - Нам надо возвращаться в город.
- Нет, я останусь здесь на четыре дня, - спокойно ответила она. - Андрею нужно четыре дня покоя. Я буду готовить ему еду.
- Ну, не так уж он слаб, чтобы ему нужно было готовить еду, - возразил я. - Больной Человек не встанет с рассветом и не сядет за стол, чтобы выводить какие-то бесконечные формулы. Если Человек болен, он лежит и не рыпается.
- Что-что? - переспросила Нина. - Лежит и что?…
- Не рыпается, - повторил я. - Это такое идиоматическое выражение Двадцатого века.
- Но я все-таки останусь, - сказала Нина.
- Что ж, поступай так, как считаешь нужным, - ответил я. - Как-никак, мы живем в Двадцать Втором веке и знаем, что разубеждать решившегося - недостойное дело. Если зрячий идет к пропасти - останавливающий его подобен слепцу.
- Ах, не читай мне школьных прописей, - досадливо ответила Нина. - И к пропасти я пока что не иду. - Она спрыгнула с невысокого обрыва на береговой песок и, сбросив туфли, вошла в воду и стала рвать кувшинки.
- На, тебе! - крикнула она, бросая мне цветок. - И не делай строгого лица.
Я вернулся в избушку. Андрей все корпел над своими формулами.