Дауге очень хорошо представил себе этот разговор Марии Юрковской с пятнадцатилетними пареньками и девчонками из районной школы. Где уж тебе понять, подумал он. Где тебе понять, как неделями, месяцами с отчаянием бьешься в глухую стену, исписываешь горы бумаги, исхаживаешь десятки километров по кабинету или по пустыне, и кажется, что решения нет и что ты безмозглый слепой червяк, и ты уже не веришь, что так было неоднократно, а потом наступает этот чудесный миг, когда открываешь наконец калитку в стене, и еще одна глухая стена позади, и ты снова бог, и Вселенная снова у тебя на ладони. Впрочем, это даже не нужно понимать. Это нужно чувствовать. Он сказал:
- Они тоже хотят прожить жизнь так, как им хочется. Но вам хочется разного.
Она резко возразила:
- А что, если права я?
- Нет.- Дауге помотал головой.- Правы они. Они не задают вопроса: зачем.
- А может быть, они просто не могут широко мыслить?
Дауге усмехнулся. "Что ты знаешь о широте мысли?" - подумал он.
- Ты пьешь холодную воду в жаркий день,- сказал он терпеливо.- И ты не спрашиваешь - зачем? Ты просто пьешь, и тебе хорошо…
Она прервала его:
- Да, мне хорошо. Вот и дайте мне пить мою холодную воду, а они пусть пьют свою!
- Пусть,- спокойно согласился Дауге. Он с удивлением и радостью чувствовал, как уходит куда-то противная гнетущая тоска.- Мы ведь не об этом говорили. Тебя интересует, кто прав. Так вот. Человек - это уже не животное. Природа дала ему разум. Разум этот неизбежно должен развиваться. А ты гасишь в себе разум. Искусственно гасишь. Ты всю жизнь посвятила этому. И есть еще очень много людей на Планете, которые гасят свой разум. Они называются мещанами.
- Спасибо.
- Я не хотел тебя обидеть,- сказал Дауге.- Но мне показалось, что ты хочешь обидеть нас. Широта взглядов… Какая у вас может быть широта взглядов?
Она допила свой бокал.
- Ты. очень красиво говоришь сегодня,- заметила она, недобро усмехаясь,- все так мило объясняешь. Тогда будь добр, объясни мне, пожалуйста, еще одну вещь. Всю жизнь ты работал. Всю жизнь ты развивал свой разум, перешагивал через простые мирские удовольствия.
- Я никогда не перешагивал через мирские удовольствия,- сказал Дауге.- Я даже был изрядным шалопаем.
- Не будем спорить,- сказала она.- С моей точки зрения, ты перешагивал. А я всю жизнь гасила разум. Я всю жизнь занималась тем, что лелеяла свои низменные инстинкты. И кто же из нас счастливее теперь?
- Конечно, я,- сказал Дауге.
Она откровенно оглядела его и засмеялась.
- Нет,- сказала она.- Я! В худшем случае мы оба одинаково несчастны. Бездарная кукушка - так меня, кажется, называет Володя? - или трудолюбивый муравей - конец один: старость, одиночество, пустота. Я ничего не приобрела, а ты все потерял. В чем же разница?
- Спроси у Гриши Быкова,- спокойно сказал Дауге.
- О, эти - Она пренебрежительно махнула рукой.- Я знаю, что скажут они. Нет, меня интересует, что скажешь ты! И не сейчас, когда солнце и люди вокруг, а ночью, когда бессонница, и твои осточертевшие талмуды, и ненужные камни с ненужных планет, и молчащий телефон, и ничего, ничего впереди.
- Да, это бывает,- сказал Дауге.- Это бывает со всеми.
Он вдруг представил себе все это - и молчащий телефон, и ничего впереди,- но только не талмуды и камни, а флаконы с косметикой, мертвый блеск золотых украшений и беспощадное зеркало. "Я свинья,- с раскаянием подумал он. -Самоуверенная и равнодушная свинья. Ведь она просит о помощи!"
- Ты разрешишь мне прийти к тебе сегодня? - сказал он.
- Нет.- Она поднялась.- У меня сегодня гости.
Дауге отодвинул нетронутый бокал и тоже поднялся. Она взяла его под руку, и они вышли в вестибюль. Дауге изо всех сил старался не хромать.
- Куда ты сейчас? - спросил он.
Она остановилась перед зеркалом и поправила волосы, которые совершенно не нужно было поправлять.
- Куда? - переспросила она.- Куда-нибудь. Ведь мне еще не пятьдесят и мой мир принадлежит пока мне.
Они спустились по белой лестнице на залитую солнцем площадь.
- Я мог бы тебя подвезти,- сказал Дауге.
- Спасибо, у меня своя машина.
Он неторопливо натянул шлем, проверил, не дует ли в уши, и застегнул плащ.
- Прощай, старичок,- сказала она.
- Прощай,- сказал он, ласково улыбаясь.- Извини, если я говорил жестоко… Ты мне очень помогла сегодня.
Она непонимающе взглянула на него, пожала плечами, улыбнулась и пошла к своей машине. Дауге смотрел, как она идет, покачивая бедрами, удивительно стройная, гордая и жалкая. У нее была великолепная походка, и она была все-таки еще хороша, изумительно хороша. Ее провожали глазами. Троица каких-то модных парней с рыжими бакенбардами уперлась в нее нахальными глазами. Дауге подумал с тоскливой злобой: "Вот. Вот и вся ее жизнь. Затянуть телеса в дорогое и красивое и привлекать взоры. И много их, и живучи же они".
Когда он подошел к машине, Гриша Быков сидел, упершись коленями в рулевую дугу, и читал толстую книгу. Приемник в машине был включен на полную мощность: Гриша очень любил сильный звук.
Дауге залез в машину, выключил приемник и некоторое время сидел молча. Гриша отложил книгу и завел мотор. Дауге сказал, глядя перед собой:
- Жизнь дает человеку три радости, тезка. Друга, любовь и работу. Каждая из этих радостей отдельно уже стоит многого. Но как редко они собираются вместе!
- Без любви, конечно, обойтись можно,- вдумчиво сказал Гриша.
Дауге мельком взглянул на него.
- Да, можно,- согласился он.- Но это значит, что одной радостью будет меньше, а их всего три.
Гриша промолчал. Ему казалось нечестным ввязываться в спор, безнадежный для противника.
- В институт,- сказал Дауге,- и постарайся успеть к часу. Не опоздаем?
- Нет, я быстро. Машина выехала на шоссе.
- Дядя Гриша, вам не дует? - спросил Гриша Быков. Дауге повел носом и сказал:
- Да, брат. Давай-ка поднимем стекла.
1. Мирза-Чарле. Русский мальчик
Дежурная по пассажирским перевозкам очень сочувствовала Юре Бородину. Она ничем не могла помочь. Регулярного пассажирского сообщения с системой Сатурна не существовало. Не существовало еще даже регулярного грузового сообщения. Грузовики-автоматы отправлялись туда два-три раза в год, а пилотируемые корабли - и того реже. Дежурная дважды посылала запрос электронному диспетчеру, перелистала какой-то толстый справочник, несколько раз звонила кому-то, но все было напрасно. Наверное, у Юры был очень несчастный вид, потому что напоследок она сказала с жалостью:
- Не надо так огорчаться, голубчик. Очень уж далекая планета. И зачем вам надо так далеко?
- Я от ребят отстал,- расстроенно сказал Юра.- Спасибо вам большое. Я пойду. Может быть, еще где-нибудь…
Он повернулся и пошел к выходу, опустив голову, глядя на стертый пластмассовый пол под ногами.
- Постойте, голубчик,- окликнула его дежурная. Юра сейчас же повернулся и пошел обратно.- Понимаете, голубчик,- сказала дежурная нерешительно,- случаются еще иногда специальные рейсы.
- Правда? - с надеждой сказал Юра.
- Да. Но сведения о них в наше управление не поступают.
- А меня могут взять в специальный рейс? - спросил Юра.
- Не знаю, голубчик. Я даже не знаю, где об этом можно узнать. Возможно, у начальника ракетодрома? - Она вопросительно посмотрела на Юру.
- К начальнику, наверное, не пробиться,- уныло сказал Юра.
- А вы попробуйте.
- Спасибо,- сказал Юра.- До свидания. Я попробую.
Он вышел из управления перевозок и огляделся. Справа над зелеными купами деревьев поднималось в жаркое белесое небо здание гостиницы. Слева нестерпимо блестел на солнце исполинский стеклянный купол. Этот купол Юра увидел еще с аэродрома. С аэродрома только и видно было, что этот купол и золотой шпиль гостиницы. Юра, конечно, спросил, что это такое, и ему коротко ответили: "СЭУК". Что такое СЭУК, Юра не знал.
Прямо перед зданием управления проходила широкая дорога, посыпанная крупным красным песком. На песке виднелись следы множества ног и рубчатые отпечатки протекторов. По обеим сторонам дороги тянулись бетонированные арыки, вдоль арыков густо росли акации. Шагах в двадцати от входа в управление в тени акаций стоял маленький квадратный белый атомокар. Над блестящим ветровым стеклом неподвижно торчали большие голубые каски с белыми буквами: "International Police. Mirza-Charlie".
Минуты две Юра стоял в полной нерешительности. Сначала на дороге никого не было. Потом откуда-то справа появился, широко шагая, рослый, докрасна загорелый человек в белом костюме. Поравнявшись с Юрой, он остановился, стащил с головы огромный белый берет и обмахнул лицо. Юра с любопытством посмотрел на него.
- Ш-жарко! - сказал человек в белом костюме.- А как ты? - Он говорил с сильным акцентом.
- Очень жарко,- согласился Юра.
Человек в белом костюме нахлобучил берет на выгоревшую шевелюру и извлек из кармана плоскую стеклянную флягу.
- Ви-пьем? - сказал он, раздвигая рот до ушей. Юра помотал головой.
- Не пью,- сказал он.
- Я тош-же не пью,- объявил человек в белом костюме и сунул флягу обратно в карман.- Но я всегда имею виски на случай, если кто пьет.
Юра засмеялся. Человек ему нравился.
- Ш-жарко,- еще раз сказал человек в белом костюме.- Это наша беда. Мешждународни ракетодром в Гренландии - и я там мерзну. Мешждународни ракетодром в Мирза-Чарле - я мокрый, потный. А?
- Ужасно жарко,- сказал Юра.