- C'est le mot, - сказал Моллар. Он улыбался. - Можно… Можно я все-таки пойду чистить себя?
- Да, идите, - медленно сказал Быков.
Моллар повернулся и пошел из кают-компании. Все глядели ему вслед. Они услышали, как в коридоре он запел слабым, но приятным голосом.
- Что он поет? - спросил Быков. Моллар никогда не пел раньше.
Дауге прислушался и стал переводить:
- "Две ласточки целуются за окном моего звездолета. В пус-тоте-те-те-те. И как их туда занесло. Они очень любили друг друга и сиганули туда полюбоваться на звезды. Тра-ля-ля. И какое вам дело до них". Что-то в этом роде.
- Тра-ля-ля, - задумчиво сказал Быков. - Здорово.
- Т-ты п-пе-ереводишь, к-как ЛИАНТО, - сказал Юрковский. - "С-сиганули" - ш-шедевр.
Быков поглядел на него с изумлением.
- Ты что это, Владимир? - спросил он. - Что с тобой?
- 3-заика н-на-а всю жизнь, - ответил Юрковский, усмехаясь.
- Его ударило током, - сказал тихо Дауге.
Быков пожевал губами.
- Ничего, - сказал он. - Не мы первые. Бывало и похуже.
Он знал, что хуже еще никогда не бывало. Ни с ним, ни с планетологами.
Из полуоткрытого люка раздался голос Михаила Антоновича:
- Алешенька, готово!
- Поди сюда, - сказал Быков.
Михаил Антонович, толстый и исцарапанный, ввалился в кают-компанию. Он был без рубашки и лоснился от пота.
- Ух, как тут у вас холодно! - сказал он, обхватывая толстую грудь короткими пухлыми ручками. - А в рубке ужасно жарко.
- Давай, Михаил, - нетерпеливо сказал Быков.
- А что с Володенькой? - испуганно спросил штурман.
- Давай, давай, - повторил Быков. - Током его ударило.
- А где Шарль? - спросил штурман, усаживаясь.
- Шарль жив и здоров, - ответил Быков, сдерживаясь. - Все живы и здоровы. Начинай.
- Ну и слава богу, - сказал штурман. - Так вот, мальчики. Я здесь немножко посчитал, и получается вот какая картина. "Тахмасиб" падает, и горючего, чтобы вырваться, нам не хватит.
- Ясно даже и ежу, - сказал Юрковский.
- Не хватит. Вырваться можно только на фотореакторе, но у нас, кажется, разбит отражатель. А вот на торможение горючего хватит. Вот я рассчитал программу. Если общепринятая теория строения Юпитера верна, мы не сгорим.
Дауге хотел сказать, что общепринятой теории строения Юпитера не существует и никогда не существовало, но промолчал.
- Мы уже сейчас хорошо тормозимся, - продолжал Михаил Антонович. - Так что, по-моему, провалимся мы благополучно. А больше сделать ничего нельзя, мальчики. - Михаил Антонович виновато улыбнулся. - Если, конечно, мы не исправим отражатель.
- На Юпитере нет ремонтных станций. Это следует из всех теорий Юпитера. - Быкову хотелось, чтобы они все-таки поняли. До конца поняли. Ему все еще казалось, что они не понимают.
- Какую теорию строения ты считаешь общепринятой? - спросил Дауге.
Михаил Антонович пожал плечиком.
- Теорию Кангрена, - сказал он.
Быков выжидающе уставился на планетологов.
- Ну что ж, - сказал Дауге. - Можно и Кангрена.
Юрковский молчал, глядя в потолок.
- Слушайте, планетологи, - не выдержал Быков, - специалисты. Что будет там, внизу? Вы можете нам это сказать?
- Да, конечно, - сказал Дауге. - Это мы тебе скоро скажем.
- Когда? - Быков оживился.
- Когда будем там, внизу, - сказал Дауге. Он засмеялся.
- Планетологи, - сказал Быков. - Спе-ци-а-лис-ты.
- Н-надо рассчитать, - сказал Юрковский, глядя в потолок. Он говорил медленно и почти не заикался. - Пусть М-михаил рассчитает, на какой глубине к-корабль перестанет проваливаться и повиснет.
- Интересно, - сказал Михаил Антонович.
- П-по Кангрену давление в Юпитере р-растет быстро. П-подсчитай, Михаил, и выясни г-глубину погружения, д-давление на этой глубине и силу т-тяжести.
- Да, - сказал Дауге. - Какое будет давление? Может быть, нас просто раздавит.
- Ну, не так это просто, - проворчал Быков. - Двести тысяч атмосфер мы выдержим. А фотонный реактор и корпуса ракет и того больше.
Юрковский сел, согнув ноги.
- Т-теория Кангрена не хуже других, - сказал он. - Она даст порядок величин. - Он посмотрел на штурмана. - М-мы могли бы п-подсчитать сами, но у тебя в-вычислитель.
- Ну, конечно, - сказал Михаил Антонович. - Ну о чем говорить? Конечно, мальчики.
Быков попросил:
- Михаил, давай сюда программу, я прогляжу, и вводи ее в киберштурман.
- Я уже ввел, Лешенька, - виновато ответил штурман.
- Ага, - сказал Быков. - Ну что ж, хорошо. - Он поднялся. - Так. Теперь все ясно. Нас, конечно, не раздавит, но назад мы уже не вернемся - давайте говорить прямо. Ну, не мы первые. Честно жили, честно и умрем. Я с Жилиным попробую что-нибудь сделать с отражателем, но это… так… - Он сморщился и покрутил распухшим носом. - Что намерены делать вы?
- Н-наблюдать, - жестко сказал Юрковский.
Дауге кивнул.
- Очень хорошо. - Быков поглядел на них исподлобья. - У меня к вам просьба. Присмотрите за Молларом.
- Да-да, - подтвердил Михаил Антонович.
- Он человек новый, и… бывают нехорошие вещи… вы знаете.
- Ладно, Леша, - сказал Дауге, бодро улыбаясь. - Будь спокоен.
- Вот так, - сказал Быков. - Ты, Миша, поди в рубку и сделай все расчеты, а я схожу в медчасть, помассирую бок. Что-то я здорово расшибся.
Выходя, он услышал, как Дауге говорил Юрковскому:
- В известном смысле нам повезло, Володька. Мы кое-что увидим, чего никто не видел. Пойдем чиниться.
- П-пойдем, - сказал Юрковский.
"Ну, меня вы не обманете, - подумал Быков. - Вы все-таки еще не поняли. Вы все-таки еще не верите. Вы думаете: Алексей вытащил нас из Черных Песков Голконды, Алексей вытащил нас из гнилых болот, он вытащит нас из водородной могилы. Дауге - тот наверняка так думает. А Алексей вытащит? А может быть, Алексей все-таки вытащит?"
В медицинском отсеке Моллар, дыша носом от боли, мазался жирной таниновой мазью. У него было красное лоснящееся лицо и красные лоснящиеся руки. Увидев Быкова, он приветливо улыбнулся и громко запел про ласточек: он почти успокоился. Если бы он не запел про ласточек, Быков мог бы считать, что он успокоился по-настоящему. Но Моллар пел громко и старательно, время от времени шипя от боли.
3. Бортинженер предается воспоминаниям,
а штурман советует не вспоминать
Жилин ремонтировал комбайн контроля отражателя. В рубке было очень жарко и душно, по-видимому, система кондиционирования по кораблю была совершенно расстроена, но заниматься ею не было ни времени, ни, главное, желания. Сначала Жилин сбросил куртку, затем комбинезон и остался в трусах и сорочке.
Варечка тут же устроилась в складках сброшенного комбинезона и вскоре исчезла - осталась только ее тень да иногда появлялись и сразу же исчезали большие выпуклые глаза.
Жилин одну за другой вытаскивал из исковерканного корпуса комбайна пластметалловые пластины печатных схем, прозванивал уцелевшие, откладывал в сторону расколотые и заменял их запасными. Работал он методически, неторопливо, как на зачетной сборке, потому что спешить было некуда и потому что все это было, по-видимому, ни к чему. Он старался ни о чем не думать и только радовался, что очень хорошо помнит общую схему, что ему почти не приходится заглядывать в руководство, что расшибся он не так уж сильно и ссадины на голове подсохли и совсем не болят. За кожухом фотореактора жужжал вычислитель. Михаил Антонович шуршал бумагой и мурлыкал себе под нос что-то немузыкальное. Михаил Антонович всегда мурлыкал себе под нос, когда работал.