Он медленно прошел по проходу между столиками и направился к себе в кабинет. Вся беда в том, что на Каллисто не вовремя началась "консервная эпидемия". Пока это еще не настоящий голод. Амальтея еще может делиться с Каллисто хлореллой и галетами. Но если Быков не придет с продовольствием… Быков уже где-то близко. Его уже запеленговали, но затем он замолчал и молчит вот уже шестьдесят часов. Нужно будет снова сократить рационы, подумал директор. Здесь всякое может случиться, а до базы на Марсе не близко. Здесь всякое бывает. Бывает, что планетолеты с Земли и с Марса пропадают. Это случается редко, не чаще грибковых эпидемий. Но очень плохо, что это все-таки случается. За миллиард километров от Земли это хуже десяти эпидемий. Это голод. Может быть, это гибель.
Глава первая. Фотонный грузовик "Тахмасиб"
1. Планетолет подходит к Юпитеру,
а капитан ссорится со штурманом и принимает спорамин
Алексей Петрович Быков, капитан фотонного грузовика "Тахмасиб", вышел из каюты и аккуратно притворил за собой дверь. Волосы у него были мокрые. Капитан только что принял душ. Он принял даже два душа - водяной и ионный, но его еще покачивало после короткого сна. Спать все-таки хотелось так, что глаза никак не открывались. За последние трое суток он проспал в общей сложности не более пяти часов. Перелет выдался нелегкий.
В коридоре было пусто и светло. Быков направился в рубку, стараясь не шаркать ногами. В рубку нужно было идти через кают-компанию. Дверь в кают-компанию оказалась открытой, оттуда доносились голоса. Голоса принадлежали планетологам Дауге и Юрковскому и звучали, как показалось Быкову, необыкновенно раздраженно и как-то странно глухо.
"Опять они что-то затеяли, - подумал Быков. - И нет от них никакого спасения. И выругать их как следует невозможно, потому что они все-таки мои друзья и страшно рады, что в этом рейсе мы вместе. Не так часто бывает, чтобы мы собирались вместе".
Быков шагнул в кают-компанию И остановился, поставив ногу на комингс. Книжный шкаф был раскрыт, книги были вывалены на пол и лежали неаккуратной кучей. Скатерть со стола сползла. Из-под дивана торчали длинные, обтянутые узкими серыми брюками ноги Юрковского. Ноги азартно шевелились.
- Я тебе говорю, ее здесь нет, - сказал Дауге.
Самого Дауге видно не было.
- Ты ищи, - сказал задушенный голос Юрковского. - Взялся, так ищи.
- Что здесь происходит? - сердито осведомился Быков.
- Ага, вот он! - сказал Дауге и вылез из-под стола.
Лицо у него было веселое, куртка и воротник сорочки расстегнуты. Юрковский, пятясь, выбрался из-под дивана.
- В чем дело? - сказал Быков.
- Где моя Варечка? - спросил Юрковский, поднимаясь на ноги. Он был очень сердит.
- Изверг! - воскликнул Дауге.
- Без-здельники, - сказал Быков.
- Это он, - сказал Дауге трагическим голосом. - Посмотри на его лицо, Владимир! Палач!
- Я говорю совершенно серьезно, Алексей, - сказал Юрковский. - Где моя Варечка?
- Знаете что, планетологи, - сказал Быков. - Подите вы к черту!
Он выпятил челюсть и прошел в рубку. Дауге сказал вслед:
- Он спалил Варечку в реакторе.
Быков с гулом захлопнул за собой люк.
В рубке было тихо. На обычном месте за столом у вычислителя сидел штурман Михаил Антонович Крутиков, подперев пухлым кулачком двойной подбородок. Вычислитель негромко шелестел, моргая неоновыми огоньками контрольных ламп. Михаил Антонович посмотрел на капитана добрыми глазками и сказал:
- Хорошо поспал, Лешенька?
- Хорошо, - сказал Быков.
- Я принял пеленги с Амальтеи, - сказал Михаил Антонович. - Они там уж так ждут, так ждут… - Он покачал головой. - Представляешь, Лешенька, у них норма: двести граммов галет и пятьдесят граммов шоколада. И хлорелловая похлебка. Триста граммов хлорелловой похлебки. Это же так невкусно!
"Тебя бы туда, - подумал Быков. - То-то похудел бы, толстяк". Он сердито посмотрел на штурмана и не удержался - улыбнулся. Михаил Антонович, озабоченно выпятив толстые губы, рассматривал разграфленный лист голубой бумаги.
- Вот, Лешенька, - сказал он. - Я составил финиш-программу. Проверь, пожалуйста.
Обычно проверять курсовые программы, составленные Михаилом Антоновичем, не стоило. Михаил Антонович по-прежнему оставался самым толстым и самым опытным штурманом межпланетного флота.
- Потом проверю, - сказал Быков. Он сладко зевнул, прикрывая рот ладонью. - Вводи программу в киберштурман.
- Я, Лешенька, уже ввел, - виновато сказал Михаил Антонович.
- Ага, - сказал Быков. - Ну что ж, хорошо. Где мы сейчас?
- Через час выходим на финиш, - ответил Михаил Антонович. - Пройдем над северным полюсом Юпитера… - слово "Юпитер" он произнес с видимым удовольствием, - на расстоянии двух диаметров, двести девяносто мегаметров. А потом - последний виток. Можно считать, мы уже прибыли, Алешенька…
- Расстояние считаешь от центра Юпитера?
- Да, от центра.
- Когда выйдем на финиш, будешь каждые четверть часа давать расстояние до экзосферы.
- Слушаюсь, Лешенька, - сказал Михаил Антонович.
Быков еще раз зевнул, с досадой протер кулаками слипающиеся глаза и пошел вдоль пульта аварийной сигнализации. Здесь было все в порядке. Двигатель работал без перебоев, плазма поступала в рабочем ритме, настройка магнитных ловушек держалась безукоризненно. За магнитные ловушки отвечал бортинженер Жилин. "Молодчина, Жилин, - подумал Быков. - Отлично отрегулировал, малек".
Быков остановился и попробовал, чуть меняя курс, сбить настройку ловушек. Настройка не сбивалась. Белый зайчик за прозрачной пластмассовой пластинкой даже не шевельнулся. "Молодчина, малек", - снова подумал Быков. Он обогнул выпуклую стену - кожух фотореактора. У комбайна контроля отражателя стоял Жилин с карандашом в зубах. Он упирался обеими руками в края пульта и едва заметно отплясывал чечетку, шевеля могучими лопатками на согнутой спине.
- Здравствуй, Ваня, - сказал Быков.
- Здравствуйте, Алексей Петрович, - сказал Жилин, быстро обернувшись. Карандаш выпал у него из зубов, и он ловко поймал его на лету.
- Как отражатель? - спросил Быков.
- Отражатель в порядке, - сказал Жилин, но Быков все-таки нагнулся над пультом и потянул плотную синюю ленту записи контрольной системы.
Отражатель - самый главный и самый хрупкий элемент фотонного привода, гигантское параболическое зеркало, покрытое пятью слоями сверхстойкого мезовещества. В зарубежной литературе отражатель часто называют "сэйл" - парус. В фокусе параболоида ежесекундно взрываются, превращаясь в излучение, миллионы порций дейтериево-тритиевой плазмы. Поток бледного лиловатого пламени бьет в поверхность отражателя и создает силу тяги. При этом в слое мезовещества возникают исполинские перепады температур, и мезовещество постепенно - слой за слоем - выгорает. Кроме того, отражатель непрерывно разъедается метеоритной коррозией. И если при включенном двигателе отражатель разрушится у основания, там, где к нему примыкает толстая труба фотореактора, корабль превратится в мгновенную бесшумную вспышку. Поэтому отражатели фотонных кораблей меняют через каждые сто астрономических единиц полета. Поэтому контролирующая система непрерывно замеряет состояние рабочего слоя по всей поверхности отражателя.
- Так, - сказал Быков, вертя в пальцах ленту. - Первый слой выгорел.
Жилин промолчал.
- Михаил! - окликнул Быков. - Ты знаешь, что первый слой выгорел?
- Знаю, Лешенька, - отозвался штурман. - А что ты хочешь? Оверсан, Лешенька…
Оверсан, или "прыжок через Солнце", производится редко и только в исключительных случаях - как сейчас, когда на "Джей-станциях" голод. При оверсане между старт-планетой и финиш-планетой находится Солнце - расположение очень невыгодное с точки зрения "прямой космогации". При оверсане фотонный двигатель работает на предельных режимах, скорость корабля доходит до шести-семи тысяч километров в секунду и на приборах начинают сказываться эффекты неклассической механики, изученные пока еще очень мало. Экипаж почти не спит, расход горючего и отражателя громаден, и в довершение всего корабль, как правило, подходит к финиш-планете с полюса, что неудобно и осложняет посадку.
- Да, - сказал Быков. - Оверсан. Вот тебе и оверсан.
Он вернулся к штурману и поглядел на расходомер горючего.
- Дай-ка мне копию финиш-программы, Миша, - сказал он.
- Одну минутку, Лешенька, - сказал штурман.
Он был очень занят. По столу были разбросаны голубые листки бумаги, негромко гудела полуавтоматическая приставка к электронному вычислителю. Быков опустился в кресло и прикрыл веки. Он смутно видел, как Михаил Антонович, не отрывая глаз от записей, протянул руку к пульту и, быстро переставляя пальцы, пробежал по клавишам. Рука его стала похожа на большого белого паука. Вычислитель загудел громче и остановился, сверкнув стоп-лампочкой.
- Что тебе, Лешенька? - спросил штурман, глядя в свои записи.
- Финиш-программу, - сказал Алексей Петрович, еле разлепляя веки.
Из выводного устройства выползла табулограмма, и Михаил Антонович вцепился в нее обеими руками.
- Сейчас, - сказал он торопливо. - Сейчас.
У Быкова сладко зашумело в ушах, под веками поплыли желтые огоньки. Он уронил голову на грудь.
- Лешенька, - сказал штурман. Он потянулся через стол и похлопал Быкова по плечу. - Лешенька, вот программа…
Быков вздрогнул, дернул головой и посмотрел по сторонам. Он взял исписанные листки.
Кхе-кхм… - откашлялся он и пошевелил кожей на лбу. - Так. Опять тэта-алгоритм… - Он сонно уставился в записи.
- Принял бы ты, Лешенька, спорамин, - посоветовал штурман.