- …а население Виргаменской общины насчитывает только три тысячи пятьсот семьдесят пять человек, и никакой генерал не сможет убить пять тысяч, если только не убивать одного человека по несколько раз…
Но несчастному не дали кончить. Избитый, он был выброшен за дверь.
- Граждане, - сказал тогда бакалейщик Пульмахер, что бы там ни говорил этот подлый аптекарь, я сам берусь убить пять тысяч виргаменцев, если вы захотите принять мои услуги.
- Пять тысяч пятьсот! - закричал более решительный патриот.
- Шесть тысяч шестьсот! - возразил бакалейщик.
- Семь тысяч! - вскричал кондитер с улицы Хемлинг, Жан Орбидек, наживавший себе состояние на сбитых сливках.
- Продано! - вскричал бургомистр ван-Трикасс, видя, что никто больше не набавляет.
И таким образом кондитер Жан Орбидек стал главнокомандующим кикандонскими войсками.
Глава 12
Где препаратор Иген высказывает разумное мнение, отвергнутое, однако, доктором Оксом
- Итак, учитель? - говорил на следующий день препаратор Иген, наливая ведрами серную кислоту в корыта своих огромных батарей.
- Итак, - повторил доктор Окс, - не был ли я прав?
- Без сомнения, но…
- Но?..
- Не находите ли вы, что дело зашло слишком далеко и что не следует возбуждать этих бедняг сверх меры?
- Нет! Нет! - вскричал доктор. - Нет! я дойду до конца!
- Как хотите, учитель; во всяком случае, этот опыт кажется мне решающим, и, я думаю, уже пора…
- Что пора?
- Закрыть кран.
- Вот еще! - воскликнул доктор Окс. - Попробуйте только, и я задушу вас!
Глава 13
Где доказывается снова, что с высоты легче управлять человеческими слабостями
- Что вы говорите? - спросил бургомистр ван-Трикасс советника Никлосса.
- Я говорю, что эта война необходима, - твердо ответил советник, - и что настало время отомстить за нашу обиду.
- Ну, а я, - едко ответил бургомистр, - я вам повторяю, что если население Кикандона не воспользуется этим случаем восстановить свои права, оно покроет себя бесчестьем.
- А я вам объявляю, что мы должны немедленно двинуть армию на врага.
- Прекрасно, сударь, прекрасно! - ответил ван-Трикасс. - И вы это говорите мне?
- Именно вам, господин бургомистр, и вам придется выслушать правду, какова бы она ни была.
- Сначала ее выслушаете вы, господин советник, - отпарировал ван-Трикасс вне себя, - ибо она выйдет скорее из моих уст, чем из ваших! Да, сударь, да, всякое промедление было бы позорным. Вот уже девятьсот лет, как город Кикандон ожидает момента отомстить, и что бы вы там ни говорили, подходит это для вас или нет, но мы дойдем на врага!
- Ах, так! - яростно возразил советник Никлосс. - Ну, сударь, мы пойдем и без вас, если вам не хочется идти.
- Место бургомистра в первых рядах, сударь.
- Место советника тоже, сударь.
- Вы оскорбляете меня! Вы противоречите моему приказу! - вскричал бургомистр, сжимая кулаки.
- Это вы меня оскорбляете, вы сомневаетесь в моем патриотизме! - вскричал Никлосс, сам становясь в боевое положение.
- Я вам говорю, сударь, что кикандонская армия выступит не позже чем через два дня!
- А я вам повторяю, сударь, что и сорока восьми часов не пройдет, как мы двинемся на врага!
Нетрудно заметить, что оба собеседника защищали одно и то же: оба хотели битвы; но возбуждение заставляло их спорить. Никлосс не слушал ван-Трикасса, ван-Трикасс - Никлосса. Два старых приятеля обменивались свирепыми взглядами. Они готовы были броситься друг на друга.
К счастью, в эту минуту раздался звон башенных часов.
- Час настал! - воскликнул бургомистр.
- Какой час? - спросил советник.
- Идти на сторожевую башню.
- Верно. И нравится вам это или нет, но я пойду, сударь - Я тоже.
- Идем!
- Идем!
Из этих слов можно было бы заключить, что башня - место, назначенное ими для дуэли, но все объяснялось проще. Бургомистр и советник, два главнейших чиновника города, должны были подняться на башню и осмотреть окрестные поля, чтобы выбрать подходящие позиции для войск.
Несмотря на то что оба желали одного и того же, дорогой они не переставали ссориться и осыпать друг друга оскорблениями. Раскаты их голосов были слышны на улицах, но никто не обращал на них внимания, так как в это время в городе спокойный человек показался бы чудовищем.
Когда бургомистр и советник подошли к башне, они разъярились до крайности. Их лица из малиновых превратились в мертвенно-бледные - ведь бледность есть признак гнева, дошедшего до последних пределов.
У подножия узкой лестницы произошел настоящий взрыв. Кто войдет первым? Кто первым поднимется по ступенькам винтовой лестницы? Истина заставляет нас сказать, что здесь произошла драка и что советник Никлосс, забывая все, чем он был обязан своему начальнику, с силой оттолкнул ван-Трикасса и первым устремился наверх.
Оба поднимались, толкаясь, прыгая через четыре ступени и не переставая браниться. Страшно было подумать, что может произойти на вершине башни, возвышавшейся над мостовыми города на триста пятьдесят семь футов.
Однако противники скоро запыхались и на восьмидесятой ступеньке уже еле шли, тяжело дыша.
Но что за странность: они внезапно перестали ссориться и чем выше поднимались, тем молчаливей становились. Возбуждение их уменьшилось и кипение в их мозгу прекратилось, как в кофейнике, отставленном от огня. Почему бы это?
На это "почему" мы не можем дать ответа, но, достигнув одной из площадок, в двухстах шестидесяти шести футах над уровнем города, противники уселись и взглянули друг на друга без всякого гнева.
- Высоко! - сказал бургомистр, вытирая платком красное лицо.
- Очень высоко, - ответил советник. - Знаете, мы на четырнадцать футов выше колокольни святого Михаила в Гамбурге!
- Знаю, - ответил бургомистр с выражением тщеславия, простительным для первого чиновника в городе.
Отдохнув, они продолжали восхождение, кидая любопытные взгляды сквозь бойницы, проделанные в стенах башни. Бургомистр теперь шел впереди, и советник не сделал ни малейшего возражения. На триста четвертой ступеньке ван-Трикасс совсем выбился из сил, и Никлосс любезно подтолкнул его в спину. Бургомистр не противился и, дойдя наконец доверху, благосклонно сказал:
- Благодарю, Никлосс, я отплачу вам за это.
У подножия башни это были дикие звери, готовые разорвать друг друга, на ее вершине они опять стали друзьями.
Погода была превосходная. Стоял май. Воздух был чист и прозрачен. Взгляд улавливал мельчайшие предметы на далеком расстоянии. В нескольких милях ослепительно белели стены Виргамена, его красные крыши, залитые солнцем колокольни. И этот-то город был обречен на сожжение и разгром!
Бургомистр и советник уселись на каменную скамью, как два друга, души которых связаны взаимной симпатией. Все еще отдуваясь, они глядели по сторонам.
- Какая красота! - воскликнул бургомистр.
- Да, восхитительно! - ответил советник. - Не кажется ли вам, мой достойный ван-Трикасс, что человеку гораздо более присуще парить на таких высотах, чем пресмыкаться на земле?
- Я думаю, как и вы, честный Никлосс, - отвечал бургомистр:
- здесь лучше чувствуешь природу. Дышится легче в любом смысле! Вот на, каких высотах должны формироваться философы, вот где должны жить мудрецы, чтобы быть выше мирских мелочей!
- Хотите обойти вокруг площадки? - предложил советник.
- С удовольствием, - отвечал бургомистр.
И два друга, взявшись под руку, с длинными остановками в разговоре, как в прежнее время, осмотрели все точки горизонта.
- Я уже лет семнадцать не поднимался на сторожевую башню, - сказал ван-Трикасс.
- А я ни разу не был здесь, - ответил советник Никлосс, - и жалею об этом: вид отсюда великолепный. Взгляните, друг мой, как красиво извивается между деревьями Ваар.
- А дальше горы святой Германдад! Как эффектно они замыкают горизонт! Посмотрите на эту кайму зеленых деревьев. Ах, природа, природа, Никлосе! Может ли рука человека соперничать с ней?
- Это обворожительно, мой превосходный друг, - отвечал советник. - Взгляните на эти стада, пасущиеся в зеленых лугах, на этих быков, коров, овец…
- А земледельцы, идущие в поля! Точно аркадские пастухи! Им недостает только волынки! И над всей этой плодородной равниной чудесное синее небо, без единого облачка! Ах, Никлосс, здесь можно стать поэтом! Знаете, я, право, удивляюсь, почему святой Симеон Столпник не сделался величайшим поэтом мира.
- Может быть, его столп был недостаточно высок, - ответил советник, кротко улыбаясь.
В этот момент начался кикандонский перезвон.
Звуки колокола разнеслись по прозрачному воздуху нежной мелодией.
Оба друга пришли в полное умиление.
- Мой друг Никлосс, - сказал бургомистр, - зачем мы поднимались на эту башню?
- Правда, - отвечал советник, - мы увлеклись своими мечтаниями…
- Зачем мы пришли сюда? - повторил бургомистр.
- Мы пришли, - отвечал Никлосс, - подышать чистым воздухом, не отравленным человеческими слабостями.
- Ну что я, вернемся обратно, друг Никлосс?
- Вернемся, друг ван-Трикасс.
Друзья кинули последний взгляд на роскошную панораму, расстилавшуюся перед их глазами, потом бургомистр, идя впереди, начал спускаться медленным и мерным шагом. Советник следовал за ним на несколько ступенек сзади. Оба дошли до площадки, на которой останавливались при восхождении. Щеки их уже начали багроветь. Они приостановились, потом продолжали прерванный спуск.