- Я слышала, некоторые считают, что случившееся с нами - своего рода замена евреев, - ответила Хелен, зачерпнув из стакана немного домашнего слоеного мороженого. - Знаешь, - продолжала она, - удобно, когда рядом с тобой живут люди, которые не могут приспособиться и которых не любят соседи. Поверишь ли, они тоже умели готовить это шипучее пиво. В любом случае мы превратились в трудолюбивых изгоев, которые не могут ассимилироваться вне зависимости от собственного желания, у нас нет своего дома, нам приходится быть лояльными по отношению ко всем, кто согласится нас приютить; мы иногда заводим друзей, но никогда не бываем приняты, как местные. Что касается этого.., что ж, пожалуй, ты прав.
Я содрогнулся.
- Вспомни, что случилось с евреями. Мне кажется, что американцев не так уж и мало - мы забываем всех американцев Рейха, до сих пор живущих там. Они такие же американцы, как и мы.
- Не совсем, - возразила Хелен. - Мы происходим от всей Америки, от всех сорока восьми штатов, которые существовали в сороковых годах. А американцы Рейха произошли от белых, которые могли доказать, что в них не было ни капли еврейской, негритянской или славянской крови. Поскольку большая часть американской культуры была негритянской, еврейской, а в крупных городах - славянской, короче говоря, сплошная каша, Американский Рейх вышвырнул всех их вон, так что теперь все мы полукровки. Мы - настоящие американцы.
Они - всего лишь тонкая прослойка.
Она не произнесла этого вслух, так как мы находились не в Новой Зеландии, но я отлично знал, что она имела в виду мою бабушку-негритянку и своего еврея-отца. С тех пор как мы стали эмигрантами, многие границы стерлись, хотя в Рейхах все еще считалось, что американский эмигрант - полукровка с кожей темнее, чем у американцев из Рейха.
Тем временем Хелен продолжала:
- Подумай о том, что ни один эмигрант из тех, кого я знаю, не общается с родственниками из Рейха, хотя почти у каждого из нас они там есть. И это только третье поколение. В моем квартале живет мужчина, предки которого семь поколений назад переехали из Ирландии, а он до сих пор поддерживает отношения с двоюродными братьями и сестрами. Семья, которая держит хороший итальянский ресторанчик в центре, около парка, эмигранты из Италии в пятом колене, устраивают праздник каждый раз, когда кто-нибудь из заморской родни пришлет им поздравление с днем рождения. Только американские эмигранты не поддерживают связь с родиной.
- Ну, предположим, мы всегда много путешествовали, переезжая с места на место. Может, нам проще потерять друг друга из виду.
- Все может быть, - сказала она, - но ведь итальянцы и ирландцы тоже не сидят дома.
Мне уже наскучил наш спор. Это одна из тем, на которую эмигранты могут говорить бесконечно. Я поинтересовался, посвящали ли американцы, будучи еще в Америке, столько времени обсуждению того, что значит быть настоящим американцем. Вряд ли.
- Разве не потрясающая еда? - спросил я, меняя тему. - По-моему, я в разное время перепробовал почти все эти блюда, да и то наверняка не с настоящими ингредиентами. То, что здесь могут позволить себе подать такие блюда все сразу, подразумевает, что на кухне есть все составляющие, которые просто лежат и ждут своего часа. Представляешь, сколько это стоит?
Она ухмыльнулась.
- Что касается денег, не забывай, наши зарплаты стремительно растут. Может быть, мы сможем себе такое позволить на годовщину или юбилей.
- Дело говоришь. - Я разглядел завуалированную Просьбу. - Конечно, спустя какое-то время могут возникнуть некоторые проблемы…
Хелен усмехнулась.
- Джефри Ифвин дает нам шанс работать над очень многообещающим и интересным проектом. Я не намерена сразу все испортить, мой дорогой, так что если ты хочешь продолжать в том же духе, то оставь эту надежду. Не хочу потратить время, которое может легко стать самым волнующим в моей интеллектуальной жизни, ковыляя позади планеты всей с толпой неудачников.
- Мы можем подождать сколько хочешь.
Внезапно откуда-то донесся шум. Походило на типичную ситуацию - немецкий турист из застойного распланированного городка на Новом Востоке решил перекусить, не имея ни малейшего представления, что он пытается пройти в один из лучших ресторанов планеты.
Метрдотель кричал: "Сэр, сэр!"
Какой-то толстяк, резво скачущий в сандалиях, гольфах, мешковатых красных шортах и некогда белой рубашке с подтеками пота продвигался по проходу между столиками как раз в нашу сторону.
Позади него я заметил немецкого офицера в черной форме с металлическими украшениями на погонах; он привстал и отдал приказ, который немедленно выполняют большинство немцев вне зависимости от того, служат они в армии или нет.
К моему удивлению, немецкий турист игнорировал его и продолжал идти. Он огляделся по сторонам, посмотрел на меня в упор, улыбнулся так, что у меня застыла кровь в жилах, и вытащил из оттопыренного кармана рубашки небольшой пистолет. Я не мог оторвать от него глаз; благодаря политике Рейхов по отношению к торговым партнерам большая часть мира в наше время разоружена, и я не уверен, что видел пистолет хоть раз после того, как перестал служить во флоте.
Он поднял пистолет, по-прежнему глядя прямо на меня. Затем медленно спустил курок, и пуля со свистом пролетела мимо моего правого уха.
Что-то заставило меня дернуться вправо и нырнуть под стол. Все кричали. Я сделал правильный выбор, поскольку когда он попробовал целиться чуть левее, опять промахнулся. Из-под стола я увидел, что пуля попала в Мондриана, и в голове внезапно промелькнуло, что, как бы ни повернулись последующие события, я стану легендой "Любопытной обезьяны".
Я ждал, что скатерть приподнимется, и уже мысленно попрощался с жизнью, предполагая, что последним, что мне суждено увидеть в этой жизни, будет этот треклятый немец с пистолетом. Крепко вцепившись в пол, я зажмурился.
Послышалось три глухих выстрела, один за другим, и крик. Еще как следует не разобравшись, я высунул голову из-под белой скатерти, и вовремя: Хелен как раз стреляла в четвертый раз. Потом я узнал, что первым выстрелом она разбила вдребезги плечо той руки, в которой было оружие, вторым прострелила немцу ногу, а когда он упал, третьим выстрелом в спину добила его. Теперь она спокойно шагнула вперед, наклонилась над ним и. приставила огромный ствол пистолета к затылку; в гробовой тишине, повисшей в "Любопытной обезьяне", она почти целую минуту смотрела на него, пока он не вздрогнул, а затем выстрелила, так что мозги и кровь брызнули на пол. Казалось, стены ресторана зазвенели.
Хелен медленно обвела взглядом зал, все еще стоя в напряженной боевой позиции: двойной охват, обе руки на иссиня-черном металле рукояти. У нее получалось намного лучше, чем у меня на службе во флоте. Какой бы калибр ни был у этого пистолета, он намного превышал тот, из которого меня собирались убить.
На ее лице застыло выражение напряженного внимания, как во время гонок у пилота, который собирается совершить крутой вираж вокруг ориентирной вышки; губы сомкнуты, но зубы не стиснуты, глаза слегка прищуренны, рот превратился в узкую полоску. Можно было пустить лазерный луч через ствол пистолета - и он только коснулся бы переносицы параллельно линии, проведенной через. точки ее зрачков. Руки напряжены, длинное платье без рукавов обнажало мускулы, о наличии которых в таком количестве я и не подозревал. Я заметил, как она вздохнула, поняв, что цели нет, и только тогда решила больше не стрелять, поставила пистолет на предохранитель, бережно положила на стол, а затем полезла в сумочку, вытащила телефон и вызвала полицию.
- Международная полиция, полицейский ноль четыре альфа Индия четыре семь восемь наемный убийца один ноль. Я в "Любопытной обезьяне", здесь есть коды Интерпола девятнадцать, сорок три и шестьдесят восемь.
Ситуация под контролем, но вы должны срочно прислать сюда четыре один четыре, семьдесят восемь и Майк фокстрот Виски.
Понятия не имею, где и когда она выучилась стрелять. В Новой Зеландии довольно отсталое законодательство: женщинам до сих пор не разрешается служить в армии и запрещено ношение ручного оружия, так что она не могла научиться даже в частном клубе.
Пошатываясь, я кое-как добрался до стола, по дороге пролил на себя дорогое пиво, которое, надеюсь, скрыло позорное пятно, появившееся на брюках спереди. Я был напуган больше, чем когда-либо в жизни, но, слава богу, все обошлось. И откуда это Хелен знала коды Интерпола так же хорошо, как заправский коп? Как мог преподаватель истории носить значок Интерпола?
Как раз в этот момент к нашему столу подлетел напуганный метрдотель, но Хелен сказала ему:
- Приношу извинения за происшедшее и сожалею, что испортила всем ужин. Мы как раз съели свой и уйдем, как только прибудет полиция, снимет с нас показания и решит, арестовывать меня или нет.
Она отошла, чтобы опять поговорить по телефону с полицией: они там явно не привыкли к вызовам из "Любопытной обезьяны", поскольку не сразу поняли, о каком месте идет речь.
Из-за плеча Хелен я взглянул на метрдотеля. Что-то привлекло мое внимание и заставило оглянуться. Немец лежал лицом вниз с огромной зияющей дырой в спине, рука была неестественно вывернута в том месте, где Хелен перебила плечо, из ноги хлестала кровь, разбитая голова больше напоминала тыкву, по которой прошлись бейсбольной битой. Пахло кровью и еще чем-то зловонным, может, фекалиями, и горелым; облачко голубого дыма все еще висело в воздухе. Меня затошнило. Я отвернулся, не желая видеть все это, судорожно глотнул свежего воздуха и постарался вспомнить о самом дорогом обеде, который мне когда-либо приходилось есть. От нервного напряжения и пережитого ужаса из глаз брызнули слезы.