- А теперь стрельни в меня, мил человек, из своего автомата, пока Хозяин не хватился. Только целься получше, чтоб наповал. Чтоб дух, значит, вон. Иначе вам отсюда не выбраться.
- Это с какой такой стати стрелять-то? - удивился Вадим.
- Стреляй, Вадим, - раздался тихий, как далекое эхо, голос. - Мочи ведь нет.
- Андрей? - спросил Вадим. - Ты где, Андрюха?
- Стреляй, Вадим, не спрашивай больше. Сжалься над нами.
- Над нами? - спросил Вадим.
- Там и Андрей, и Селиванов, и Грабов, и Велибеков, - сказал крошечный Веревкин. - Кому-то, убив меня, ты поможешь прямо сейчас, кому-то потом, когда овладеешь Знанием. Давай, Вадик, не тяни, а то всем будет очень-очень плохо.
Вадим прицелился. Веревкин был до того крохотный, до того жалкий! Снял ради такого случая кепочку, прижал к груди и встал на колени.
Короткая очередь разнесла человечка вместе со сферой в клочья. Кто-то в тумане дико заверещал, белая пелена пришла в движение, в ней закрутились вихри, пронеслись смерчи, засвистал ветер. Что-то тяжелое ударилось о землю, туман стал быстро рассеиваться, и в какие-то секунды пропал совсем.
В пяти шагах от Вадима лежал перекрученный, как кукла, Веревкин - уже нормального роста, в замусоленном, драном пиджаке и потерявших форму портках, с кепкой в крепко сжатом коричневом кулаке. Сквозь дыры в подметках проглядывали грязные подошвы. Этот Веревкин был лыс и стар, рот и заросшие щеки ввалились, кожа на сомкнутых веках натянулась. Грудь превратилась в кровавое месиво.
- Дай-ка автомат, - спокойно сказал невесть откуда взявшийся Завехрищев.
Вадим, не в силах оторваться от Веревкина, безропотно отдал. Зачем он теперь, этот автомат, ведь все уже вроде бы сделано. Все, что просили маленький человечек и Андрюха. А что вообще-то сделано? Что?
- Ну, ты, Петров, даешь, - сказал Завехрищев, уже повесивший автомат на свою бычью шею. - Мужика-то зачем ухлопал? - И вдруг отрывисто, как на плацу, скомандовал: - Кру-угом. Три шага вперед, руки за спину. Шагом арш!
Глава 5
ХМУРЫЙ И ВЕРБЛЮД
Это называлось карантин. Отдельное одноэтажное здание, в котором обитали только Вадим, Завехрищев и сменный медперсонал. Белые приборы, белые хрустящие простыни, постельный режим, трижды в день уколы, в промежутке какие-то горькие пилюли, питание, можно сказать, классное. В коридоре пост наблюдения круглосуточный, с телефоном, со строгими медсестрами. Наружная дверь закрыта на ключ, Вадим уже проверял. Палата отдельная, большая, около пятнадцати квадратных метров, вот только вид из окна неважнецкий - клочок земли с пожухлой травой и высоченный бетонный забор. Да, и еще - на окне решетка.
У Завехрищева была своя палата. С тех пор как их поместили в диспансер, они друг друга не видели.
Слава Богу, что у Завехрищева хватило ума надеть-таки автомат на плечо и не строить из себя конвоира. Он это сделал, как только они вышли на трассу. Между прочим, в скафандрах никто не хотел сажать, попутные машины проносились мимо, пока не сжалился один дядька, оказавшийся военным пенсионером.
Им ничего не говорили, однако ясно было - дозу они хватанули изрядную. Вадим чувствовал непривычную слабость, тянуло в сон. Порой в полудреме он слышал, как кто-то тащится по коридору в клозет, и понимал, что это Завехрищев.
За каких-то четыре дня, проведенных в диспансере, они превратились в полусонных маразматиков, у которых одно на уме - своевременное питание и своевременный горшок, причем второе все больше и больше выходило на первый план, а это уже был нехороший знак.
На пятый день в палате у Вадима появились трое: знакомый ему пожилой доктор с бородкой клинышком и двое крепко сбитых мужчин, один постарше, лет сорока, другой лет на десять моложе, все, естественно, в белых халатах.
Вадим лежал, натянув простыню до носа, и сонно помаргивал.
- Тоже дипразин? - спросил тот, что постарше.
- Тоже, - ответил доктор.
- Как бы их денек не поколоть? - сказал молодой. - А то какие-то сонные тетери.
- Это зачем? - спросил доктор.
- Затем, что заберем обоих, - сказал молодой. - Для следственного эксперимента.
- Категорически возражаю, - заявил доктор. - Мы, понимаете, добились стабильности, а вы хотите, чтобы все насмарку? Вам не жалко этих солдатиков?
- Полдня вас устроит? - спросил молодой.
- Черт с вами, - бухнул доктор, потом, спохватившись, добавил: Извините, но у нас свои законы. Переступать через них, сами понимаете…
- Никто вас за это не повесит, - перебил его тот, что постарше. Значит, с завтрашнего дня никаких антигистамин-ных препаратов.
Он подошел к Вадиму, вгляделся в его лицо и неожиданно подмигнул.
Спустя полчаса после их ухода Вадим вышел в коридор, намереваясь посетить Завехришева - следственный эксперимент все же, надо согласовать, как себя вести, что говорить, - но медсестра, молодая, здоровенная бабища с бородавкой на носу и сурово сжатым ртом, грудью встала перед дверью сержанта, каркнув: "Не велено". Вадим, даже будучи в форме, не стал бы связываться с такой тумбой - сомнет ведь, потом стыда не оберешься, а теперь, когда и чихнуть-то боязно, что уж тут говорить? Видать, недавние посетители дали строгий наказ не пушат. Странно, что часового у дверей не поставили.
Следующий день в силу того, что сон уже не наваливался с такой неумолимостью, показался бы длинным и скучным, если бы ближе к вечеру в палате вновь не появились эти двое, уже без доктора.
На сей раз Вадим рассмотрел их повнимательнее, и того, что постарше, строгого, неулыбчивого, назвал про себя "Хмурым", а того, что помоложе и поразвязнее, разговаривающего презрительно, через губу, - "Верблюдом".
- Совсем другой коленкор, - взглянув на Вадима, сказал Хмурый и вновь, как вчера, неожиданно подмигнул.
Уж лучше бы он этого не делал. Представьте, что вам подмигнул бронзовый памятник.
- Только кратко, - сказал Верблюд. - Что произошло на ксп?
И уставился на Вадима.
- На Объекте, что ли? - уточнил тот.
- Только кратко, - повторил Верблюд, придвигая к кровати стул и вежливым жестом предлагая Хмурому сесть.
Хмурый жестом же показал: садись, мол, садись - и отошел к окну, якобы поглядеть на забор, однако же ушки у него были на макушке, так и топорщились.
- Вы про эту стрельбу? - сказал Вадим. - Так я не виноват. Можете спросить у Завехрищева.
- Завехрищев говорит, что толком ничего не понял, - усмехнулся Верблюд, усаживаясь. - Так что выкручивайся сам.
- Это он, наверное, для того, чтобы не показаться дураком, - сказал Вадим. - Дело в том, что стрелял Грабов.
* * *
- Грабов, который уже восемнадцать часов, как был мертв? - вновь усмехнулся Верблюд, на сей раз более презрительно. - Ты, парень, ври, да не завирайся.
- Ну хорошо, пусть стрелял Грабов, - не оборачиваясь, вмешался Хмурый. - Выпущен был весь рожок. Завехрищев должен был это увидеть. У него было время. Однако же…
- Однако же он отрицает, что видел Грабова, - подхватил Верблюд. - И я понимаю его. Не мог человек в здравом уме видеть, что покойник стрелял из чужого автомата, а если говорит, что видел, значит, у него с чердаком не все в порядке.
Хмурый повернулся и спросил:
- Как ваш автомат оказался у Грабова?
- Вывернул из рук, - ответил Вадим. - Он был как из железа, этот Грабов.
- Значит, он пострелял, этот Грабов, потом вернул тебе автомат, не оставив на нем ни одного своего отпечатка, залез под брезент и во второй раз дал дуба, - сказал Верблюд. - Так, что ли?
- Нет, он попросту исчез, - произнес Вадим, понимая, что Дело плохо. Этот Завехрищев, этот подлец, явно спасал свою задницу. Явно и подло. Оно конечно, кто поверит, что покойник, да еще со стажем, как-никак восемнадцать часов прошло, способен на подвиги, но ведь он, этот подлый Завехрищев, все видел собственными глазами. Будешь компотом отдавать, будешь компотом отдавать. Ну скотина, ну подонок.
- Я понимаю, вы сейчас проклинаете Завехрищева, - сказал Хмурый. Действительно, единственный свидетель - и все отрицает не в вашу пользу. Тогда докажите, что он врет. Но только без этих, без рогатеньких.
Да как же без них-то, если именно они, рогатенькие, во всем и виноваты? Вы, ребята, чем приставать к болезному, взяли бы да разобрались, отчего это вдруг погибла охрана Объекта, которая находилась на КСП, а также группа наблюдения в неприступном бункере. Если первых можно было перестрелять либо накрыть пыльным мешком, то к тем, что в бункере, вообще никто не мог подступиться. Их-то кто порешил?
Вадим примерно так и сказал.
- Это уже другой вопрос, - не моргнув глазом, отреагировал Верблюд. Тут работает комиссия, она во всем разберется. Не волнуйся, парень, не такое раскручивали.
Он прищурился и добавил:
- Ты вот все финтишь, Петров, все тень наводишь, а мужичок-то тоже на тебе. Или, скажешь, это опять Грабов? Ишь ты, любитель пострелять, мать твою.
Вадим досадливо отвернулся, а Верблюд встал и заявил:
- У тебя, Петров, впереди вечер и еще ночь. Постарайся придумать что-нибудь правдоподобное ради своей же пользы. Чтобы потом люди при твоем имени не плевались.
- Да уж, вы постарайтесь, - поддержал Хмурый Верблюда, но уже мягче. Порой о чем-нибудь забываешь, о чем-нибудь очень существенном, очень важном. О том, например, что стрелок ты пока неважнецкий и попасть в сердце для тебя проблема, потому что ты точно не знаешь, где оно находится.
Верблюд покосился на Хмурого, но тот продолжал как ни в чем не бывало.