Роберт Вейнберг
Незаконченное дело
1
- Они идут! - прокричал Джим Боуи, приметив дрожь в воздухе в нескольких футах от места, где стоял. Вместе с почти пятьюстами прочими гражданами Новых Афин он ждал ланча у городского грейлстоуна. Перемещения, хотя и происходили сплошь и рядом, всегда вызывали тревогу среди горожан. Невозможно привыкнуть к тому, что люди материализуются из ничего.
Толпа: мужчин и женщин - поровну, на вид всем, приблизительно, лет по двадцать пять, поспешно попятилась от огромного каменного гриба. Едва ли через пять секунд после предупреждения Боуи мужское тело, нагое и безволосое, материализовалось у самой громады грейлстоуна. К запястью было присоединено неизменное ведерко для съестного, а близ него возникло с полдюжины полотенец. И как только мужчина окончательно воплотился, грейлстоун взревел, точно гром, и синее пламя взметнулось в небо футов эдак на двадцать.
- Кушать подано, - радостно провозгласил Билл Мейсон. Тщательно обогнув еще не очухавшегося новичка, он вскарабкался на грейлстоун и забрал свое ведерко. Открыв, тщательно посмотрел, что внутри.
- Эй, Боуи, у меня бутылочка бурбона. Я уступлю ее тебе за часть шоколада, который ты поднакопил.
Мгновенно позабыв о незнакомце, горожане поспешили к своим Граалям. Боуи продолжил исследование. Времени поговорить с вновь прибывшим еще будет навалом. В Мире Реки всегда есть время. А сперва надо подкрепиться.
Простонав, переместившийся потер голову и сел. Боуи, изучая содержимое ведерка, поглядывал краем глаза на незнакомца. Несколькими месяцами ранее вновь прибывший в считанные секунды после материализации превратился в берсерка. И умертвил трех граждан Новых Афин, пока его не отправили дальше. С тех пор Боуи всегда заботился, чтобы его нож был под рукой, чуть кто поблизости воскресает.
Между тем, его друг Сократ, неизменно добрый самаритянин, встал на колени близ незнакомца. Маленькое безобразное личико философа озабоченно сморщилось.
- Ты не хочешь чего-нибудь съесть? - прозвучал вопрос грека на эсперанто, лингва франка Реки. - Воскрешение вызывает аппетит. Или так мне говорили.
Новичок, высокий и худощавый, с приятным лицом и синевато-серыми глазами, нетвердо помотал головой.
- Нет, спасибо, - ответил он на том же языке. - Последнее, что я помню - это орава каннибалов, всаживающих в меня ножи. Они хотели, чтобы я остался на обед, лучше не скажешь. - И расхохотался во всю глотку. - В сущности, полагаю, на обед у них был я. И это на какое-то время отбило у меня охоту к еде.
- Каннибалы! - ахнула поблизости какая-то женщина, и ее лицо слегка позеленело. - Но ведь пища с грейлстоунов…
- У каждого свой вкус, - заметил Сократ, пожав плечами. - И одним людям труднее угодить, чем другим.
Открыв свой грааль, философ вытащил бекон, латук и сандвич с помидором. Основательно откусив, он показал свою еду соседу. - Ты твердо отказываешься? Или, возможно, чашечка кофе лучше подошла бы тебе?
- Может быть, через несколько минут, - ответил незнакомец. Его взгляд скользнул по толпе. Наконец, он остановился на Боуи, приметном своей светлой кожей и волнистыми рыжими волосами.
- Кажется, я слышал твое имя, - пробормотал новичок в изумлении.
Боуи нахмурился. Голос звучал по-знакомому.
- Ты не узнаешь меня, Джим?! - вскричал тот, обуреваемый сильными чувствами. - Ах ты старый сукин сын.
Боуи от удивления разинул рот. Все в Мире Реки возрождались в двадцатипятилетием возрасте и полностью безволосыми. Мужчине, голос которого он услышал, было пятьдесят, когда они в последний раз виделись. Он воззрился на вновь прибывшего, пытаясь совместить его облик с тем, который помнил. Глаза новичка, синевато-серые, как и у Джима, "глаза убийцы", как называли их мексиканцы, разрешили его сомнения. Его рот расплылся в бурной улыбке.
- Чтоб мне стать аллигатором с хвостом колечком! - воскликнул он. - Дэви Крокетт!
Они обнялись со слезами на глазах.
- Немало прошло после Аламо, - заметил Боуи.
- Не так уж и много, - хмуро отозвался Крокетт. - Но мы можем поговорить об этом позднее. Как ты?
Прежде чем Боуи успел ответить, Крокетт повернулся к Сократу.
- Пожалуй, я выпью кофе, дружище. И, наверное, откушу разок-другой от этого сандвича. Всякий раз, как встречу старого приятеля, чувствую голод.
- Там, на Земле, - сказал Боуи несколько минут спустя, наблюдая, как его старый друг поглощает все, что ему предлагают великодушные горожане, - все что угодно вызывало у тебя голод. Не могу сказать, что ты сильно изменился.
- Мне доводилось есть куда лучше прежнего со Дня Воскрешения, - промычал Крокетт между двумя откусываниями. - Жизнь чуток легче, когда не нужно охотиться, чтобы хоть чего-то пожрать. - Он обвел рукой всю видимую окрестность. - Кто живет в здешних краях? - спросил он, выделив из толпы нескольких женщин попривлекательней. Они носили полотенца вокруг талии, точно набедренники, а грудь оставляли обнаженной. Крокетт ухмыльнулся. - Как я понял, чужаки. Но не то, чтобы не мне не нравился их стиль одежды.
Боуи закудахтал.
- Для них чужаки как раз мы. Большинство здешнего народа - древние греки, как мой приятель Сократ. Одни из Афин, другие из Спарты. А остальные - отдельные техасцы нашей эпохи, немного французов пятнадцатого века, и еще несколько дюжин из разных периодов и мест. Вот этот, Билл Мейсон - из двадцатого века. Он сказал мне, что мы стали знаменитостями после того, как умерли. Наши имена попали в исторические книжки и во всякое такое.
- Обо мне сочинили песню, - самодовольно сообщил Крокетт. - Я научился кое-каким куплетикам от хорошенькой юной леди чуть ниже по Реке. Хочешь послушать?
И, не дожидаясь ответа, запел. Боуи скорчил рожу. После воскрешения голос Крокетта не стал лучше. Он по-прежнему звучал, точно у страдающей лягушки-быка.
- Хватит, прекрати! - велел он, как только бравый переселенец с Дикого Запада закончил первый куплет. - Пора возвращаться в нашу хижину. Мы живем втроем: я, Сократ и Мейсон. Там полно места. Хочешь поселиться у нас?
- А другие не против? - спросил Крокетт. - Не хочу никому навязываться.
- Со мной все в порядке, - сказал Мейсон, который, проходя мимо, услышал вопрос. Он пожал Крокетту руку. Приземистый и кряжистый парень, он казался карликом рядом с обоими шестифутовыми друзьями с Запада. - Я преподавал историю там, на Земле. Поговорить с кем-то вроде тебя, это все равно, как если бы мечты сбылись.
- У меня также нет возражений, - добавил Сократ. И улыбнулся. Крепко сбитый, с небольшим лицом и круглыми глазами, он отличался гротескным уродством. - Наш дом - твой дом.
- Вы оба очень добры, - сказал Крокетт. Улыбнулся и кивнул привлекательной женщине, прошедшей мимо них. - Нет проблем с женщинами или чего-то такого?
- Я посещал нескольких леди, - сказал Боуи, и его синие глаза заискрились, - но ничего серьезного. Неохота себя связывать. То же самое касается и Билла. А Сократу хватило его прежней женушки.
- Все мужчины должны жениться, - торжественно провозгласил философ. - Если тебе достанется хорошая жена, ты будешь счастлив и удовлетворен. Если достанется дурная, станешь философом. - Безмятежно пожал плечами и улыбнулся. - Я примечательный философ.
Крокетт прыснул.
- Не сомневаюсь. Вашу хибару легко найти?
- Вверх по склону, примерно в сотне ярдов от города, - ответил Боуи. - А что? Куда ты идешь?
- Да тут одна маленькая леди подмигнула мне, пока вы, простаки, зевали, - сказал Крокетт, подбирая грааль и полотенца. - Думаю, я потрачу немного времени, чтобы узнать ее лучше. Вечерком приду.
Затем на миг всякое добродушие испарилось с его физиономии, и голос стал ледяным:
- И тогда мы поговорим об Аламо, Джим. И о нашем приятеле Сант-Аннушке.
2
Пятеро собрались у ревущего костра в ту ночь. Крокетт появился у хижины Боуи на закате, широко улыбаясь, но отказываясь сказать хоть что-нибудь о том, чем занимался весь день.
- Я слишком джентльмен, чтобы распускать язык, - ответил он на всех их вопросы.
Никто не видел смысла в том, чтобы упомянуть, что его избранницей была Клио Афинская, славившаяся в здешней общине своей исключительной любвеобильностью. Он довольно скоро о ней услышит, как в свое время Боуи и Мейсон. И многие другие.
Пятым в их обществе был человек с тихим голосом, который откликался на имя Исаак. Высокий, прекрасно сложенный, с примечательными чертами лица и темно-русыми волосами, и с глазами, столь печальными, каких Боуи ни у кого прежде не видел. Склонный к уединению, этот человек жил сам по себе на краю леса.
И хотя он не страдал приверженностью к жвачке грез, по ночам его преследовали кошмары, которые он отказывался с кем-либо обсуждать. Часто в полуночные часы его крики долетали до города, вызывая у всех, кто их слышал, холодную дрожь. Многие из греков считали, что он проклят богами. Несколько раз в неделю, ближе к ночи, Исаак появлялся у хижины Боуи, чтобы молча посидеть у огня. И, хотя он бегло изъяснялся на латыни, греческом и эсперанто, он редко что-либо говорил, если только к нему непосредственно не обращались; и даже тогда его ответы были коротки и по существу. Сократ полагал, что Исаак голодает по человеческому обществу, но не по ответственности дружбы. Боуи, которому доводилось встречать похожих людей в пограничье, всегда сердечно приветствовал гостя.
- Ты помнишь, как умер? - спросил Крокетт, небрежно пошевеливая в огненных лоскутьях костра бамбуковой палкой. - Не здесь, а в первый раз, на Земле?