- Сынок, - Лонг ласково дотронулся до макушки Бетховена, мягко подталкивая его вперед, - мы остановимся ненадолго и отдохнем, если ты не возражаешь.
- Но нас преследуют! Они в любую минуту могут оказаться здесь.
- Знаю, - не стал спорить Хьюи, - но я чувствую, что у меня почти готова речь. Я хочу обратиться к войскам. Я был в свое время прекрасным оратором, и теперь, я считаю, пора сделать мои способности известными здесь.
* * *
Они, наконец, добрались до конца леса. На последней миле деревья сделались реже, кустарник тоже не был таким густым, и вот Селус смотрел через большую опушку. Он остановился, положив руки на бедра, пытаясь определить, куда пойти дальше. Далеко на расстоянии с левой стороны он увидел маленькое озерцо.
Вдруг он услышал позади дикий, почти нечеловеческий крик. Он мгновенно резко повернулся, как раз в ту минуту, когда Калигула заносил у него над головой огромное бревно. Он поднял руку, чтобы смягчить удар, но опрокинулся на спину, прежде чем римлянин нанес смертельный удар.
- А ты храбрец! - пробормотал Калигула, колотя его обеими руками. - Я возьму твою храбрость себе!
Селус пытался перекатиться, так, чтобы освободиться от веса блондина, но у него все еще кружилась голова от удара.
- Слезай с меня! - рявкнул он. - Ты безумец!
- Как я съел своего нерожденного сына, так я съем твое сердце!
Селус почувствовал, как теряет сознание, а Калигула пригнул свою голову к груди англичанина и откусил большой кусок.
Должно быть, ужас того, что должно произойти, помог Селусу обрести свежий приток адреналина, и он жестко вонзил свое колено в яички Калигулы. Римлянин испустил пронзительный крик фальцетом, покатился по земле и начал непрестанно кричать.
У Селуса кровь струилась из торса по животу, он вскочил на ноги и осмотрел себя так тщательно, как только мог. На самом деле было бы неплохо несколькими стежками зашить рану, но в этом мире раны заживали, как по волшебству. Кроме того, от львов и леопардов он получал и похуже; если бы зубы Калигулы не содержали инфекции, - а причины не считать их таковыми не было - это было бы только временным досадным неудобством.
Но все-таки рана дьявольски болела, и он подошел к павшему богу и снова пнул его, на этот раз по голове.
Но Калигула на это не реагировал, он все еще выл и потирал свои яички, и все, что Селус получил от этого удара, была острая боль в ноге.
Он поискал веревку, которую нес свернутой у себя на плече, нашел ее там, где недавно упал, и подошел к Калигуле. Прежде, чем римлянин смог оказать сопротивление, Селус связал ему руки за спиной, а потом несколько раз обвязал веревку вокруг его шеи, оставив десяти футовый поводок.
- Порядок, - констатировал он. - А ну, встать!
Он дернул за веревку, и Калигула, задыхаясь и давясь, неуклюже поднялся.
- Ты делаешь мне больно! - негодовал он.
- Ты хотел меня убить, - отвечал Селус.
- Но ведь это большая честь - умереть ради удовольствия бога, - сказал Калигула, искренне удивленный реакцией Селуса.
- Обойдусь без этой чести.
- Тогда ты просто дурак!
Селус дернул за веревку, и Калигула снова стал задыхаться.
- А как насчет того, чтобы бог умер ради моего удовольствия? - спросил он.
- Богохульство! - закричал Калигула, кидаясь на Селуса с опущенной головой.
Селус отступил вбок - точно так же он отступил бы от носорога, если бы тот наклонил голову в его сторону. Вместо того, чтобы пустить пулю ему в ухо, как он сделал бы с носорогом, Селус просто подождал, пока Калигула достигнет конца веревки, а потом быстро и сильно потянул.
Римлянин совершил курбет в воздухе и тяжело приземлился на спину.
- Я, наверное, руки сломал! - завыл он.
- А я-то думал - боги не могут ощущать боль, - сардонически произнес Селус.
- Помоги же мне! - ныл Калигула. - Мне больно!
- Помогу, - Селус приблизился к нему. - Я даю тебе три секунды, чтобы ты встал, прежде чем я опять лягну тебя по яичкам!
- Нет! - пронзительно закричал Калигула, вскакивая.
- Моя персона священна! Ты никогда больше ее не тронешь!
- Так-то мы понимаем друг друга, - Селус подошел к нему и ударил по лицу.
Он ожидал, что Калигула выругается, или заплачет, или, может быть, даже захихикает. Вместо того римлянин посмотрел на него, как будто ничего не случилось, и сказал, как ни в чем не бывало:
- Я думаю, скорее всего мы найдем город у Реки. Городам нужна коммерция, а на этом озере большой торговли не выйдет.
Преодолев удивление, Селус согласился с пленником.
- Ладно, - сказал он. - Пошли к Реке. Ты впереди.
- Мы могли бы воспользоваться лошадьми, - заметил Калигула, направляясь направо.
- Если мы их найдем, я тебя на них обменяю, - пообещал Селус.
- Не пристало торговцам обменивать богов, - Калигула внезапно принял высокомерный тон.
- А все-таки, что сделало тебя богом? - поинтересовался Селус.
- Я провозглашен богом.
- Кем провозглашен?
- Мною самим.
- Только и всего?
- Никто никогда этого не оспаривал.
- Так-таки никто?
- Ну, никто из тех, кто оставался жить в течение следующего часа.
- Прекрасная работа, если ты можешь ее выполнять, - сухо откомментировал Селус.
- Я и есть бог, - настаивал Калигула. - Без меня не будет ни ночи, ни дня, ни дождя, ни солнечного света. Когда я умру, небеса разверзнутся и изольют потом черной лавы, которая убьет все живое и покроет всю землю.
- Это должно утешать тебя в час нужды, - сказал Селус.
- Ты что, не веришь мне?
- Если ты бог, создай нам парочку лошадей. Если не сможешь - прекрати болтать: тебе понадобится вся твоя сила для марша, который нам предстоит.
- Я умею создавать лошадей, - убежденно заявил Калигула. - Я могу вызвать их к жизни прямо здесь, сию же минуту.
- Почему же ты этого не делаешь?
- Потому что ты осмелился поднять руку на бога. Ты не заслуживаешь того, чтобы ехать верхом.
- А ты заслуживаешь того, чтобы идти пешком? - спросил Селус.
- Я бог. Я не чувствую ни боли, ни усталости. Солнце - мой брат, я не могу обжечь себе кожу. Трава - моя возлюбленная: она обновляет меня с каждым шагом, который я делаю.
- Как тебе повезло.
- Я не нуждаюсь ни в еде, ни в воде, ни во сне, - продолжал Калигула. - Сегодня же вечером, попозже, когда ты не сможешь больше бодрствовать, я превращусь в змею и выжму из тебя жизнь. И тогда, - продолжал он будничным тоном, - я съем твое сердце и, вероятно, еще твои зрачки, потому что у тебя великолепное зрение, и тогда я отправлюсь искать город.
- Раз ты способен на все это, я полагаю, ты не станешь возражать, если я для безопасности привяжу тебя к дереву, прежде чем лягу спать? - спросил Селус.
- Нисколько, - вежливо заверил его Калигула. - Я ничего другого и не могу от тебя ожидать, хотя, конечно, ничего хорошего для тебя из этого не получится.
Еще одну милю они прошли в молчании, а потом Селус остановился, заставив Калигулу давиться, когда тот достиг конца веревки.
- Ты уже устал, смертный? - спросил Калигула.
- Помолчи. - Селус поднял свободную руку и заслонил ею глаза от солнца.
- Что ты там видишь? - спросил Калигула.
- Не уверен. Что-то. Это может быть группа людей.
- Они идут поклоняться мне, без сомнения.
- Или убивать тебя.
- Я не могу умереть.
- Попробуй остаться благоразумным настолько, чтобы запомнить, что ты больше не император и никогда не был богом, и держи рот на крючке, пока я не пойму, друзья эти люди или враги.
- Я превращусь в птичку-колибри, так что они не смогут меня видеть до тех пор, пока я не узнаю, почему они здесь, - быстро согласился Калигула.
- В очень тихую птичку колибри, - напомнил Селус.
- Начинай идти.
- Лететь, - поправил Калигула.
- Да что угодно.
- Я не могу лететь, - вдруг объявил Калигула. - Ты связал мне крылья.
- Даже у птиц есть ноги, - заметил Селус.
- И правда. Ты очень мудр. Некоторым образом, я буду почти сожалеть, когда вскрою тебя и съем твои внутренности.
И тут, тихонько щебеча про себя, римлянин повел англичанина через саванну по направлению к кучке людей.
Приказ, казалось, исходил изнутри у него, как это всегда бывало, когда в нем как бы образовывался часовой механизм.
- …Здесь я, как у себя дома, - сказал Хьюи Лонг. - Подойди! Я хочу с тобой говорить.
В туманном свете инфернального солнца Хьюи показалось, что он видит начало какого-то движения перед собой, но потом снова оказалось, что это, вероятно, всего лишь иллюзия. Зато он привлек внимание Бетховена: музыкант скорчился на месте, сел на корточки, глядя на Хьюи этими странными сверкающими глазами, взглядом безумного человека.
- Позвольте мне рассказать вам о моем друге, великом музыканте, - продолжал Хьюи. - У него есть планы. Он хотел попасть в город и найти императора, чтобы свести и с ним старые счеты, но он переменил свои планы. И знаете почему? Не знаете?
Ответа на вопрос не было, только какой-то грохот слышался на расстоянии, да чье-та дыхание. Однако надо завоевать доверие, тогда можно их привлечь.