- Ну, вы поняли?
- А что я должен был понять?
- Вот этот момент индукции. Понимаете, я представил себе, будто у меня чешется нос. Аппарат увеличил мощность переживания, и оно передалось вам. Но ведь задача актера и состоит в том, чтобы передать зрителю эмоции. Понимаете, биорадиационная связь. Принцип действия прибора состоит в том, что он интенсифицирует деятельность спиралей нуклеиновой кислоты в мозгу исполнителя. Эта спираль начинает играть роль передающей антенны и возбуждает соответствующие клетки у зрителя. Ясно вам?… Вот постойте так еще минуту.
Изобретатель вновь очутился в углу. Он действовал с быстротой обезьяны. В аппарате зажегся красный глазок, потом еще желтый. Загудело сильнее. Изобретатель опять уставился на главрежа.
Что-то вдруг стало образовываться в комнате. Запахло катастрофой. Все сделалось пустым и зыбким. Бесцельно вращалась Земля вокруг Солнца, безнадежно и не нужно бежали по своим кругам планеты. Шофер "МАЗа" за стеной все еще нажимал клаксон, но стало ясно, что никто к нему не выйдет. Безжалостные физические законы с каждым мигом скорее влекли Землю, Солнце и всю Галактику в самую глубину черных космических бездн. А оттуда, из дьявольских недр, уже неслась навстречу Антигалактика, чтоб в колоссальном взрыве прекратить все и вся. Не было даже смысла смотреть второй поролоновый куст. Мир шел к концу.
Главреж почувствовал, что у него на тыльной поверхности рук встают отдельно волосок от волоска. В горле у него застряло что-то пухлое, дыхание стеснилось. Он ощущал себя на земле, как на разваливающемся плоту, несущимся к водопаду. Хотелось закричать, убежать, но он не мог шевельнуться.
- Страх, - сказал Изобретатель. - Теперь я индуцировал страх. - Он нагнулся и выключил аппарат.
Почти сразу на улице раздался радостный басистый вопль:
- Манюра!
Чьи-то быстрые туфельки пробежали мимо низкого окна. "МАЗ" весело взревел, зашуршали шины, могучая машина, тронувшись с места, укатила по булыжнику прочь.
Солнце ломилось в комнату сквозь пыльные разводы на стеклах. Победно топорщились огромные кровельные листья лопухов. Все было в порядке. Наваждение кончилось.
- Понимаете, - засуетился Изобретатель, - я сам переживал только вот такой страх. - Он показал пальцами. - А аппарат усилил эмоцию и передал ее вам. Но дело не только в этом. Второе в моем открытии - это то, что все элементы актерского мастерства я перевожу на язык электростатики и электродинамики. Органичность, общение, обаяние - для меня радио, электричество, и ничего больше. Если вы читали мою статью "Перцепция и аперцепция при ролевых…".
- Знаете что… - главреж вдруг разозлился. - Вы мне бросьте баки забивать с вашей этой "перпе…" Как ее там?… Одним словом, с этой самой… Вы мне прямо скажите, что вы можете для нас сделать и что вам нужно, чтоб это сделать. Думаете, у меня есть время выслушивать ваша теории?
- Актера, - проникновенно сказал Изобретатель, - или актрису. Самую плохую вашу творческую единицу. И она так сыграет роль, что все упадут.
- С этого и надо было начинать. Я вам сейчас хотя бы Заднепровскую покажу. Мы ей недавно тарифную ставку снизили, теперь сами не рады. И к прокурору уже ходила, и в райком, и в райисполком. Идемте наверх. Она как раз должна быть на репетиции. Ящик можете оставить здесь.
В репетиционной комнате, где благодаря какому-то архитектурному чуду и зимой и летом сохранялась ровная температура в 0 градусов Цельсия, разводили пьесу местного автора.
Главреж и его спутник вошли. Дрожь прокатилась по синим от холода актерским физиономиям при появлении грозного вождя, а затем шесть пар глаз повернулись в сторону Изобретателя и выразили одно и то же: "Кто этот человек? Не изменит ли он что-нибудь в моей судьбе? Не поможет ли вырваться из этой дыры?"
Но главреж сразу погасил все вспыхнувшие было надежды.
- Товарищ Бабашкин из "Гипротеатра". Приехал посмотреть нашу осветительную аппаратуру. - Он показал Изобретателю на стул. - Посидите, а потом мы с вами займемся… Продолжайте, пожалуйста, Борис Генрихович.
Очередной режиссер Борис Генрихович - он тоже слегка побледнел, увидев главного, - сделал знак, и репетиция возобновилась.
Герой-любовник, рослый мужчина с театрально-энергичным лицом и синими глазами, вошел в огороженное стульями пространство, долженствовавшее изображать колхозную избу, и уселся к столу.
В пространство вошел отрицательный персонаж.
- "Приветствую, товарищи".
- Камень наскоком и то не сдвинешь. А он хочет все сразу… "Здравствуйте".
- Нет, это не вы говорите "Здравствуйте", - поправил очередной режиссер.
- А кто говорит?
- Действительно, кто же говорит теперь "Здравствуйте"?
Инженю-кокет, сидевшая в полном оцепенении с момента, когда вошел главный, очнулась:
- Ах, это я говорю! Простите, пожалуйста… Впрочем, нет. У меня тут тоже вычеркнуто. Вот, посмотрите…
И дальше шло в таком духе. Местный автор - он сидел тут же - нервно забарабанил пальцами по колену, и губы его скривились в саркастической усмешке непризнанного гения.
- "Не советуешься ты с людьми, Петр Петрович, - говорил отрицательный персонаж. - Отрываешь себя от коллектива".
- "Я…" Одну минутку, товарищи. Вот тут опять затруднение. Я ведь в третьей картине советовался, со старым колхозником Михеичем советовался. Опять эта реплика идет вразрез с третьей картиной. Может быть, тоже вычеркнуть, Борис Генрихович?
- Ну давайте вычеркнем.
- Но с другой стороны, что же мне тогда вообще говорить - уже столько вычеркнули? С чего я волноваться начну?
- А ты скажи "Здравствуйте" и потом сразу давай выхлест.
- Так это же не я говорю "Здравствуйте"! - Герой-любовник покраснел, затем побледнел. Он повернулся к главрежу. - Нет, Салтан Алексеевич, так не пойдет. Я рад, что вы зашли и сами все видите. Это черт знает что! Я с самого начала предупреждал, что с пьесой у нас ничего не получится.
Он вскочил, схватился за сердце, открыл скляночку с нитроглицерином, вынул таблетку и сунул в рот. Затем стал у окна, отвернувшись от присутствующих. Спина у него вздрагивала.
В нитроглицериновой мизансцене ощущалось явное влияние главного режиссера - это был стиль театра. И в полном соответствии с методом физических действий по Станиславскому у героя-любовника, еще совсем недавно здорового мужчины, уже начинались процессы в сердце, сужалась аорта и деревенела, огрубевая, стенка левого предсердия.
Наступило тягостное молчание. Местный автор еще энергичнее забарабанил пальцами по колену.
- Ну ладно, - сказал главреж, который не любил сердечных припадков у других, - этот вопрос мы обсудим позже. Сейчас я хотел бы посмотреть, Борис Генрихович, как у вас идет картина шестая, когда приезжает жена.
Задвигались стулья. Актриса Заднепровская, сорокалетняя дамочка с жидкими кудряшками, испуганно глянула на главрежа, вспорхнула с места и стала у двери. Герой-любовник дважды глубоко вздохнул у окна, потом, входя в роль, мотнул головой, как бы бодая кого-то:
- "Приехала Маша. Ну, здравствуй, здравствуй".
Неся на лице пошло-жеманное выражение, Заднепровская кошечкой скользнула к супругу и пискнула:
- "Здравствуй, Петя. Как давно я тебя не видала".
Очередной поднял руку.
- Минуточку!.. Вера Васильевна, дорогая, куда вы даете реплику? У вас же реплика поверх волос идет. И потом… - Он оглянулся на режиссера, - вы же не в тон отвечаете. Он в среднем регистре, а вы в самом верхнем.
Лицо Заднепровской вспыхнуло красными пятнами.
- Сейчас.
Она вернулась к двери. Герой-любовник тяжело, как поднимая гирю, начал опять:
- "Приехала Маша…"
Заднепровская - теперь уже не кошечка, а женщина-судья, выносящая смертный приговор, - гренадерским шагом подошла к партнеру и похоронным басом бросила ему в ноги:
- "Здравствуй, Петя".
Теперь вскочил главреж:
- Вера Васильевна, ведь вы волнуетесь в этот момент, верно? Должны волноваться, черт побери!
Кругом все затрепетали.
Красные пятна еще сильнее зарделись на лице актрисы. На глазах у нее выступили слезы, но она быстро подавила их.
- Да, волнуюсь.
- Но как же вы не замечаете, что волнуетесь только по пояс? Лицо волнуется, руки волнуются, а нога вот так отставлена.
- Сейчас.
Заднепровская сглотнула и пошла к двери.
- Ну, как? - спросил главреж, когда они вышли из репетиционной.
- Красота, - восхищенно сказал Изобретатель. - Как раз то, что нужно.
- Понимаете, у нее в распоряжении двадцать пять штампов. Не нравится один, она дает другой.
- Самое интересное, - задумчиво начал Изобретатель, - что все, что звучит у вас как "штамп", "не в тон" и так далее, имеет для меня вполне отчетливую электрорадиационную подоплеку. Вы говорите "штамп", а я вижу в этом слишком большие потери на конденсаторный гистерезис в нейтронных контактах головного мозга. Вы говорите "не в образе", а для меня это означает, что в оболочке ганглиев у нее слишком долго остается ненужное уже напряжение. Своим аппаратом я все это регулирую, и… - Он глянул на главрежа и прервал себя. - Одним словом, я вам из нее Пашенную сделаю. Весь город с ума сойдет.