- Нет. Но напуган вашим приходом.
Дьюссана тихо рассмеялась.
- А почему вы должны были испугаться меня?
- Потому что один раз вы уже бросили меня на съедение мерлингам.
- Вы боитесь смерти? - Дьюссана сделала шаг навстречу Глиннесу. - А что в ней такого, чтобы бояться? Я вот не боюсь. Черная птица на своих бесшумных крыльях уносит наши души в Долину Ксиан и там мы мирно и безмятежно странствуем.
- От тех, кого сожрали мерлинги, ничего не остается в этом мире. Кстати, где ваш отец и братья? Подкрадываются сюда из лесу?
- Нет, они заскрежетали бы зубами, если б узнали, что я здесь.
- Обойдемте вместе со мною вокруг дома, - сказал Глиннес.
Дьюссана молча согласилась. И как ни напрягал свои органы чувств Глиннес, он никого другого не обнаружил на своем острове Рабендари. Здесь были только он и Дьюссана.
- Прислушайтесь, - сказала Дьюссана. - Слышите пение древесных лягушек?
- Слышу. В лесу никого нет.
- В таком случае вы мне верите?
- Вы сказали мне только то, что вашего отца и братьев здесь нет. Этому я верю, так как нигде их не обнаруживаю.
- Давайте пройдем в дом.
Войдя в дом, Глиннес включил свет. Дьюссана сбросила накидку. На ней были только сандалии и легкое платье. Оружия у нее не было.
- Сегодня, - сказала она, - я каталась с лордом Генсифером и увидела вас. И решила, что сегодня ночью приду сюда.
- Почему? - спросил Глиннес все еще несколько удивленно, кажется, начиная кое-что понимать. Дьюссана положила ладони ему на плечи.
- Вы помните, как я смеялась над вами? На маленьком острове?
- Еще как помню.
- Вы были тогда слишком уязвимы. Я страстно желала какой-нибудь грубости с вашей стороны. Я хотела, чтобы вы смеялись над моими словами, чтобы взяли и прижали меня к себе. Я в то мгновенье сразу же растаяла бы.
- Вы очень хорошо скрывали свои чувства, - сказал Глиннес. - Насколько мне помнится, вы назвали меня "достойным презрения обжорой и развратником". Я не сомневался в том, что вы ненавидите меня.
Тень печали легла на лицо Дьюссаны.
- Я никогда не ненавидела вас - никогда. Но вы должны понять, насколько я одинока и капризна, и что любовь очень медленно созревает во мне. - Она слегка откинула назад голову. - Посмотри на меня сейчас. Как ты думаешь, я - красива?
- Еще как! Я никогда не думал иначе.
- Тогда прижми меня покрепче и поцелуй.
Глиннес повернул голову и прислушался. Из рабендарского леса продолжало доноситься ни на секунду не прекращавшееся тихое поквакивание древесных лягушек. Затем он глянул в упор на лицо, оказавшееся теперь совсем близко к его лицу. Оно выражало множество самых необычных чувств, таких, которые не до конца были ему понятны и поэтому все еще вызывали у него беспокойство. Такого взгляда, как у Дьюссаны, ему еще никогда не доводилось видеть у какой-либо другой девушки. Он тяжело вздохнул. До чего же трудно любить ту, которой так сильно не доверяешь! Но куда еще труднее отказаться от этой любви! Он наклонил голову и поцеловал Дьюссану. Поцеловал так, как никого еще не целовал прежде. От нее исходило благоухание ароматных растений с некоторой примесью запаха лимона и едва заметной - пряного табака. Сердце его учащенно забилось, он теперь понимал, что нет для него уже дороги назад, что никогда уже не сможет разлюбить ее. Если она и пришла к нему только для того, чтобы сделать его своим рабом, она своего добилась. Он чувствовал, что сколько бы он с этого мгновенья и ни был с ней вместе, ему всегда будет этого мало. А Дьюссане? С шеи она сняла ладанку в виде сердечка. Глиннес узнал в ней коч для влюбленных друг в друга. Нервно дрожащими пальцами Дьюссана переломила сердечко и протянула половинку его Глиннесу.
- Я еще никогда не пробовала коч, - призналась Дьюссана. - Никогда прежде мне не хотелось кого-то любить. Налей нам бокал вина.
Глиннес вынул из буфета бутылку зеленого вина и наполнил бокал до краев. Затем вышел на веранду и бросил взгляд на воду. Поверхность реки была спокойной, как бы спящей, лишь кое-где изредка по ней пробегали круги, вызванные поднявшимися подышать мерлингами.
- Что ты там ожидал увидеть? - тихо спросила Дьюссана.
- Полдюжины Дроссетов, - ответил Глиннес, - с пылающими злобой глазами и кинжалами в зубах.
- Глиннес, - искренне воскликнула Дьюссана, - клянусь, что никто не знает, что я здесь, кроме меня и тебя. И разве тебе не известно, как высоко ценят мои соплеменники целомудрие? Ко мне они милосердия проявят ничуть не больше, чем к тебе.
Глиннес поднес бокал с вином к губам Дьюссаны. Она приоткрыла рот.
- Как это делают влюбленные?
Глиннес поместил полсердечка на кончик ее языка. Она запила коч вином.
- А теперь ты.
Глиннес открыл рот. Девушка положила ему на язык свою половину сердечка. А может быть, это не коч, подумалось Глиннесу. Может быть, она подменила его снотворным или ядом? Поместив полсердечка между зубами и губой, он взял бокал, выпил вина, а затем резко повернул голову, чтобы сбросить подозрительный коч в вино. Поставив бокал на буфет, он снова повернулся лицом к Дьюссане. Она уже успела сбросить с себя платье, и теперь стояла перед ним во всем всеоружии своей наготы - более восхитительного зрелища еще никогда не являлось взору Глиннеса. И только теперь он уже окончательно понял, что не подкрадываются исподтишка к нему из темноты мужчины-Дроссеты. Он подошел к Дьюссане и поцеловал ее. Она начала расстегивать пуговицы на его рубашке. Он быстро освободился от одежды, перенес ее на диван и хотел было уже лечь рядом с нею, но она привстала на колени и прижала его голову к груди. Он слышал, как стучит ее сердце - теперь у него не оставалось даже малейших сомнений в искренности ее чувств.
- Я была жестокой, - прошептала Дьюссана, - но теперь это все в прошлом. С этого вечера я живу только для того, чтобы вызывать восторг у тебя, сделать тебя счастливейшим из людей. Ты никогда не раскаешься в этом.
- Ты собираешься жить со мной здесь, на Рабендари? - несколько смущенно спросил у нее Глиннес.
- Отец, не мешкая, убьет меня за это, - тяжело вздохнув, ответила Дьюссана. - Ты даже представить себе не можешь его ненависть… Нам придется улететь отсюда на какую-нибудь далекую планету, но зато жить там мы будем, как аристократы. Может быть, мы даже купим космическую яхту и станем странствовать среди звезд.
Глиннес рассмеялся.
- Все это прекрасно, но для этого потребуется много денег.
- Об этом можно не беспокоиться - мы воспользуемся тридцатью миллионами озолов.
Глиннес резко мотнул головой.
- Я уверен, Акади будет категорически против этого.
- А разве он сможет нам помешать? Отец и братья ограбили его сегодня. В его кейсе оказались никчемные бумажки. Но ведь сегодня деньги были в его катере, - а он по пути домой останавливался только здесь. Он оставил деньги где-то здесь, разве не так?
С этими словами Дьюссана в упор поглядела на Глиннеса.
Глиннес улыбнулся.
- Акади, не стану скрывать, оставил какой-то пакет в моем ящике для наживки.
Теперь он уже не в состоянии был больше ждать и повалил ее на диван.
Они лежали, обнимая друг друга. Пожирая Глиннеса восторженным взором, Дьюссана шептала:
- Ты увезешь меня с Тралльона, увезешь далеко-далеко. Мне так хочется жить в богатстве.
Глиннес поцеловал ее в нос.
- Шш! - прошептал он. - Будь счастлива, довольствуясь тем, что есть у нас сейчас, здесь…
Дьюссана, однако, не унималась.
- Скажи мне, скажи мне, что ты сделаешь все, о чем бы я не просила.
- Не могу. Все, что я могу дать тебе - это себя и Рабендари.
В голосе Дьюссаны появились тревожные нотки.
- А пакет в ящике для наживки?
- Там тоже всяческий хлам. Акади одурачил нас всех. Или кто-то ловко надул его еще до того, как он оставил Уэлген.
Дьюссана вся напряглась.
- Ты имеешь в виду, что здесь нет денег?
- Насколько мне известно - ни озола.
Дьюссана застонала, и все более нараставший по высоте звук, исторгаемый ее гортанью, превратился в горестный вопль по утраченной невинности. Она вырвалась из объятий Глиннеса и через всю темную комнату и веранду стрелой понеслась к причалу. Открыв ящик для наживки, она вытащила обернутый фольгой пакет и вскрыла его. При виде старых журналов она взвыла от отчаяния. Глиннес наблюдал за нею с веранды, искренне ей сочувствуя, разделяя с ней печаль и уныние, но, вместе с тем, испытывая и немалое смущение. Дьюссана в самом деле горячо его любила, настолько горячо, как ей это было дано природой. Тем не менее, совершенно забыв о том, что на ней абсолютно ничего нет, она побежала, потеряв голову, по причалу и, будто слепая, прыгнула в свою лодку, однако не удержалась на ногах и с громким криком опрокинулась в воду. Послышался всплеск, крик перешел в судорожное бульканье.