- Ты забыла о поколениях мучений и страданий, которые нам пришлось пережить из-за предателей-Американцев, которые наслали проклятие калкаров на нас, - напомнил я ей.
- Мы тоже страдали, - сказала она, - и мы так же невинны, как и вы. - Тут она вопросительно взглянула мне в глаза. - А что чувствуешь ты? Ты тоже ненавидишь меня сильнее, чем если бы я была калкаром? Сегодня ты, скорее всего, спас мою жизнь. Ты готов сделать это ради того, кого ненавидишь?
- Ты - девушка, - напомнил я ей, и кроме того, я Американец - Джулиан, - добавил я.
- Ты спас меня только потому, что я девушка? - настойчиво спросила она.
Я кивнул.
- Вы странные люди, - сказала она. - Это потому, что вы такие смелые и благородные по отношению к тем, кого ненавидите и отказываетесь от простого прощения - прощения за грехи, которые мы не совершили.
Я вспомнил Ор-тиса, который говорил подобным же образом, и задумался, может быть, она права; но мы гордые люди и целые поколения наша гордость стояла на коленях перед побеждающими калкарами. Даже сейчас рана была свежей. И мы упрямые - упрямые в нашей любви и ненависти.
Я уже начал сожалеть о своей дружбе с Ор-тисом, вот теперь мне приходится иметь дело с другим калкаром - мне было трудно думать о них иначе, как о калкарах. Я должен был ненавидеть ее - я должен был ненавидеть Ор-тиса - но по какой-то причине мне было трудно ненавидеть их.
Саку слушал наш разговор, часть из которого он понял.
- Подождите до завтра, - сказал он, - и затем она сможет как минимум провести тебя до вершины холмов к началу твоего пути; ты ведь будешь умным и возьмешь ее с собой. Она знает здесь каждую тропку; и для нее будет лучше, если она отправится с тобой к твоим людям. Она не калкар, и, если они найдут ее здесь, то убьют.
Будь она калкаром, мы ненавидели бы ее и преследовали; но мы приветливо принимаем ее, хотя для нее будет трудно остаться. Мы часто меняем место лагеря, и часто наши дороги идут там, где такое большое существо не сможет следовать за нами, кроме того - у нее нет мужчины, который охотился бы для нее, а бывают времена, когда приходится обходиться без пищи, потому что у нас ее недостаточно и для своих людей.
- Я подожду до утра, - сказал я, - но я не могу взять ее с собой, мои люди убьют ее.
У меня было два мотива, чтобы остаться на ночь. Первый - отправиться рано утром и остаться с ниппон, хоть как-то отплатив им за гостеприимство, а второй - использовать знание троп девушки, ведь она могла вывести меня коротким путем. У меня было только общее представление о направлении, в котором следовало искать своих людей, но как я видел с перевала, долина полностью окружена холмами, и я понял, что все равно потеряю время до утра, в то время как девушка покажет мне ближайшую дорогу к цели.
После вечерней трапезы я развел костер для девушки, потому что воздух был холодным, а она была одета не слишком тепло. Маленькие люди попрятались в своих вигвамах. Для девушки не нашлось ни места ни одежды, настолько бедно и скученно они жили. Ниппон спрятались в свои жалкие жилища почти моментально, оставляя девушку и меня одних. Она подвинулась к костру и выглядела очень печальной и одинокой.
- Твои люди все погибли? - спросил я.
- Мои люди - отец, мать, три брата - мне думается, все умерли, - ответила она. - Я знаю, что мои отец и мать мертвы. Мать умерла, когда я была еще девочкой. Шесть месяцев назад мой отец был убит калкарами. Три брата и я расстались, потому что узнали, что нас тоже собираются убить.
Я слышала, что они схватили моих братьев; но я не уверена в этом. Они убили многих в долине, потому что там жили почти исключительно настоящие Американцы, а те из нас, которые служили настоящему Ор-тису, были отправлены на казнь фальшивым Джемадаром.
Я пряталась в доме моего отца, но я знала, что если меня найдут, это будет смертным приговором для него и его семьи. И я ушла, надеясь найти место, где смогу быть в безопасности; но, по-моему, такого места нет для меня - даже друзья, Ниппон, хотя они позволяют мне остаться с ними, соглашаются, что было бы трудно держать меня здесь.
- Что ты будешь делать? - спросил я. Почему-то я чувствовал жалость к ней.
- Я найду себе какое-нибудь заброшенное место в долине и построю землянку, - ответила она.
- Но ты не можешь жить в холмах в одиночку, - заметил я.
Она пожала плечами.
- А тогда где же мне жить?
- Ну ладно, короткое время, - сказал я, - пока калкары не будут сброшены в море.
- А кто сбросит их в море? - спросила она.
- Мы, - гордо ответил я.
- А если и так, то что хорошего ждет меня? Твои люди натравят на меня собак - ты сам сказал это. Но ты не скинешь калкаров в море. Ты не представляешь их количества. Вверх и вниз по побережью - дни путешествия на север и юг, где бы ни была подходящая долина, и они размножаются как мухи. Много дней они собираются со всех сторон, направляясь к Столице. Я не знаю, ни что они затевают, ни почему идут только воины. Неужели им что-то грозит? - Похоже, внезапная мысль осенила ее. - Этого не может быть, - воскликнула она, - чтобы янки напали на них! Неужели твои люди снова вышли из пустыни?
- Да, ответил я, - вчера мы атаковали их большой лагерь, сегодня мои воины должны есть свою вечернюю трапезу в каменных вигвамах калкаров.
- Ты имеешь в виду Столицу?
- Да.
- Твои силы добрались до Столицы? Это кажется невероятным. Никогда раньше вы не заходили так далеко. У вас большая армия?
- Двадцать пять тысяч воинов вышло из пустыни под Флагом, - сказал я, - и мы отогнали калкаров по пути древних к Столице, как ты называешь их большой лагерь.
- Ты потерял много воинов?
- Многие пали, - ответил я, - тысячи.
- Значит у тебя уже не двадцать пять тысяч, а калкары подобны муравьям. Убей их и наползет еще больше. Они будут уничтожать вас до тех пор, пока несколько оставшихся не сочтут себя счастливчиками, если им удастся вернуться в пустыню.
- Ты ничего не понимаешь, - сказал я. - Мы привели наших женщин, детей, стада и табуны вниз, в апельсиновые заросли калкаров, и здесь мы останемся. Если мы не сбросим калкаров в море сегодня, мы подождем до завтра. У нас ушло триста лет, чтобы загнать их сюда, но все это время мы не отступали ни на шаг, если мы что-то захватывали; мы никогда не уходили с позиций, куда перевели своих женщин и детей.
- У тебя большая семья? - спросила она.
- У меня нет жены, - ответил я и поднялся, чтобы подбросить дров в костер. Когда я вернулся с полной охапкой двор, то обнаружил, что она подвинулась ближе к огню и дрожит от холода. Я снял свой калкарский плащ и накинул ей на плечи.
- Нет, - воскликнула она, вскакивая. - Я не могу взять его. Ты замерзнешь.
- Возьми его, - ответил я. - Ночь будет холодной, и ты не сможешь двигаться завтра утром от холода.
Она покачала головой.
- Нет, - повторила она, - я не могу пользоваться услугами человека, считающего меня врагом.
Она продолжала стоять, протягивая мне красный плащ. Ее подбородок был высоко поднят, а выражение лица - высокомерно.
Я подошел и набросил на нее плащ, а когда ее рука потянулась, чтобы сбросить его, я снова надел на нее плащ и придержал на ее изящной фигуре. Она попыталась сбросить его, но моя рука обвилась вокруг нее. Она остановилась лицом к лицу со мной, и ее тело прижалось к моему. Я стоял и смотрел в ее упрямое лицо. Наши глаза встретились, и на мгновение мы застыли, словно каменные изваяния.
Я не знаю, что произошло. Ее глаза, широко раскрытые и наполовину испуганные, заглянули в мои, а ее губы разлепились, и она издала вздох, похожий на стон. Только мгновение мы стояли так, а потом она склонила голову и повернулась. В это мгновение ее мускулы расслабились, и она почти повисла в моих объятиях.
Очень деликатно я опустил ее на подстилку возле костра и поправил на ней плащ. Что-то со мной случилось. Я не знал, что это было, но, казалось ничего в мире не имело значения, кроме удобства и безопасности Бетельды.
В тишине я сел напротив нее и посмотрел на нее так, словно никогда не видел ее раньше, и ночь была прекрасной, как никогда раньше, и - клянусь Флагом! - я словно не видел ее раньше. И еще: словно маленькие ящерицы пустыни она умела изменять свой вид, как они меняют свой цвет, потому что это была совсем другая девушка, чем та, с которой я говорил минутой раньше, настолько новое и чудесное существо, которое невозможно было ни с чем сравнить, предстало передо мной.
Нет, я не знал, что произошло, но меня это и не заботило. Я просто сидел и пожирал ее глазами. И тогда она подняла голову и сказала три слова, которые заморозили в груди мое сердце.
Она подняла взгляд, и ее глаза были печальными и наполненными болью. Что-то случилось и с ней - я видел это.
- Я - Ор-тис, - сказал она и снова уронила голову.
Я не мог говорить. Я просто сидел и смотрел на изящную маленькую фигуру моего кровного врага, сжавшегося у костра.
Через какое-то время она прилегла у огня и заснула. Кажется, после этого заснул и я, потому что, когда я открыл глаза, огонь погас, я замерз и свет нового дня пробивался сквозь вершины холмов на востоке. Я встал и снова развел костер. Я собирался взять Красную Молнию и уехать, прежде чем она проснется; но когда я нашел коня, пасущегося неподалеку от лагеря, я не вскочил на него, а снова вернулся в лагерь. Почему - не знаю. Я больше никогда не хотел видеть ее, но что-то тянуло меня к ней.
Она проснулась и стояла, глядя по сторонам, вверх и вниз по каньону, когда я увидел ее, и мне показалось, что в ее лице появилось облегчение, когда она увидела меня.