— А после ледник таял, таял — и натаял озер и рек. Вот!
— Ну Юрики, твой верх, побил ты меня! — воскликнул старый Тикка.
Совсем стемнело. С озера потянуло сыростью. Мери снова расчихалась, и всем захотелось есть.
— По домам, ребята, — поднялся Тикка.
— Деда, вы не забудете про елку, про деда Мороза? — напомнили Тикке ребята.
— Деду Морозу настоящему полагается иметь на плече маленькую елочку и мешок с подарками для ребят. Большой мешок, чтобы всем хватило, — сказала Анни.
— Ну, елочку-то я найду в лесу, — засмеялся Тикка. — А вот как быть с подарками?
Глава Х. НА НОВОЙ РОДИНЕ
Прибывшие из Канады лесорубы обстоятельно знакомились с поселком, людьми и местом работы.
Лес им понравился. Хороши стройные сосны, уходящие вершинами в небо. Какие замечательные телеграфные столбы, корабельные мачты, шпалы и многое другое выйдет из них!
А знаменитая карельская береза… Из ее древесины и особенно «наплывов» художники-мастера создадут прекрасные вещи.
До революции карельская береза шла во дворцы царей и богатых людей на всякие украшения. В наше время она идет тоже во дворцы, но для детей и для народа.
— Не лес, а золото, — одобрительно сказал старый Лоазари.
— А мы и называем наши леса «зеленым золотом», — подтвердил Большаков.
Старый Лоазари сразу же почувствовал, что здесь, в Советской стране, никто не собирается чинить подвоха рабочему человеку. Здесь люди работают на самих себя.
Старик охотно указывал карельским лесорубам, что лес надо валить узкими просеками, шириной в десять-пятнадцать метров, и в «елку», то есть так, чтобы вершины приходились друг на друга, и комлями [17] — в одну сторону. Тогда легче раскряжевывать хлысты, [18] и дорога для вывозки леса останется свободной.
Его дельные советы охотно принимались лесорубами.
Старый Лоазари все замечал, и до всего ему было дело. Первый раз в жизни он почувствовал себя в лесу не только работником, но и хозяином всего этого добра.
Вот подошел лесоруб, ударил топорищем по стволу. Раздался низкий звук, как будто бы ухнули в пустую бочку.
Это дерево сгнило у корня, в нем — дупло.
— Фаут!
И лесоруб идет дальше, отыскивая здоровое. Лоазари окликивает товарища:
— Эй, милачок! Ты зачем же оставил его гнить на корню? Руби!
— Невыгодно. Работы много, а подсчитают мало, — отвечает расчетливый лесоруб.
— Да, но оно будет гнить и заражать другие деревья.
— А тебе жалко?
Лоазари не отвечает. Он подходит со своей пилой к «невыгодному» дереву и, кряхтя, принимается за работу. Молодому неловко. Он возвращается.
— В чем дело, старина?
— Не по-хозяйски себя ведешь, — ворчит Лоазари, — за своей копейкой гонишься, а рабочее государство теряет доллары.
И старики, и молодежь все чаще обращались к старому Лоазари. Добродушный и общительный, он охотно делился с ними своим многолетним опытом.
В свободные часы к канадцам потолковать собираются все, даже детвора.
Тяхтя, чтобы показать старому канадцу свою лесную образованность, раза три упомянул слово «фаут». Он слышал это слово от своего отца-десятника, у которого постоянно с лесорубами были недоразумения и споры из-за фаута, то есть больных, недоброкачественных хлыстов.
— Фаут фауту рознь, — говорил Лоазари. — Наплывы на карельской березе или на ореховом дереве — фаут, а ценится он и у нас и за границей чуть ли не на вес золота. Вот те и фаут! А вот еще на березе растет такой гриб — фомес игниариус…
— А мы знаем: из него чай можно делать и пить, — поспешили сказать ребята.
— Еще есть такая губа — фомес оффисиналес. Ее можно вашему брату вместо касторки давать, — смеялся Лоазари.
— А в Сибири из этой губы делают мыло и красную краску.