Уже на другое утро в колонне, пробирающейся на Брянск, появляются корреспонденты крупнейших газет, в том числе и нескольких зарубежных, две телевизионных бригады, "российская" и "независимая", и почти два десятка радиожурналистов, увешанных аппаратурой. Прямо в лесу, на поляне, собирается пресс-конференция, которую ведет Зайчик, делаются различные заявления, снимаются эффектные кадры. Вечером они появляются сразу в трех телевизионных каналах, и – бабахает, завеса невидимости с похода сорвана. Пресса буквально за сутки разносит сенсационные вести по всей России. В Кремле, вероятно, вздрагивают и чисто по-русски хватаются за головы. Теперь следует ожидать ответных мер соответствующих ведомств. И такие меры, конечно, предпринимаются незамедлительно. Когда уже после Брянска, где к "армии" Жанны присоединяется сразу почти тысяча человек, колонна, по настоянию дяди Паши, опять выныривает на Киевскую дорогу, обнаруживается, что автострада по всей ширине перегорожена металлическими "ежами", а за "ежами" сомкнул пластиковые щиты отряд особого назначения: дубинки, пятнистые комбинезоны, шлемы с закрышками. Вперед выступает офицер с репродуктором на груди и резко машет рукой, чтобы машины остановились.
Наступает, по-видимому, критическое мгновение всего похода. Ясно, что командиру отряда отдан очень четкий приказ: задержать и рассеять колонну "политических экстремистов", ясно, что ему даны инструкции применять все средства, какие он сочтет нужным – вероятно, слезоточивый газ, дубинки, водометную установку (две машины типа "пожарных" уже целятся на шоссе), – и не менее ясно, что командир намерен исполнить приказ любой ценой. И если в ближайшие полчаса именно это и произойдет, если насторожившаяся колонна и в самом деле будет рассеяна, если будут реквизированы автобусы и прочее их небогатое оснащение и, конечно, если хотя бы на сутки Жанна будет подвергнута превентивному задержанию, то на этом, по-видимому, и закончится их отчаянное предприятие: собрать "армию" во второй раз ей уже не дадут, момент будет упущен, энтузиазм растворится в безбрежных российских просторах, ей навсегда придется проститься с мыслями о предназначении.
Понимает все это, наверное, не только Жанна. Колонна автобусов, грузовиков, мотоциклов растерянно приваливается к обочине. С подножек, из кабин, из крытых фургонов сыпятся люди. Они топчутся и постепенно пробираются к ней, будто ища защиты. Жанна видит встревоженное хмурое лицо дяди Паши, бледную физиономию Зайчика, обрызганную сыпью веснушек, видит обрамленные веками, черные изюмины глаз Дона Степано. Кажется, он что-то советует; губы его, во всяком случае, размыкаются. Однако слова, будто чернила, расплываются в воздухе. Звуки до нее не доходят, как впрочем и все остальное. Она знает лишь, что все решается именно здесь, в эти минуты. Судьба всего предприятия. Сейчас или никогда! И тогда она поворачивается и идет по шоссе к колючему ограждению. А навстречу ей движется офицер, придерживающий на груди зев мегафона.
Этот короткий сюжет потом много раз будет показан по телевидению. Вся Россия увидит борозды бескрайних полей, гребенкой уходящие к горизонту, пыльные, точно искусственные, кустики ивы у придорожной канавы, серую, со свинцовым оттенком ленту дороги, и две так непохожие друг на друга – медленно сближающиеся фигуры. Погода в тот день под стать этой драматической сцене: небо в толстых трехъярусных облаках, и потому свет – рассеянный, почти не образующий тени. Некая сумеречность, как перед дождем, чувствуется в природе. Молчат птицы, не пошевелится под ветром ни единый листочек. И вдруг в ту секунду, когда между сближающимися людьми остается не более двадцати метров пустого пространства, что-то загадочное происходит в небесных сфера; кучевые плотные облака немного отодвигаются друг от друга, в самом центре, в зените образуется участочек синевы не больше носового платка, сноп яркого солнца внезапно ударяет оттуда и высвечивает, как на сцене, тоненькую фигуру Жанны. Причем, облака, вероятно, по-немногу перемещаются, и перемещается вместе с ними желтый луч солнца, следующий за Жанной. Она как будто плывет – в сиянии, соединившем небо с землей.
Картина потрясает прямо таки неземной красотой. И мы видим, как командир отряда вдруг останавливается, точно ослепнув, как он поднимает к лицу ладонь, пытаясь, по-видимому, заслониться, как он застывает, окаменев на пару мгновений, и как приближается Жанна – в конце концов замирая напротив него. Неизвестно, произносит ли она какие-нибудь слова или просто стоит, подсвеченная фантастическим пламенем. Бесшумно сталкиваются в небе тяжелые облака. Луч солнца гаснет. Сентябрьский простор обретает прежнюю хмуроватость. Однако значения это уже не имеет. Командир оборачивается и выкрикивает в мегафон приказ своим людям. Его распоряжения, видимо, неожиданны, но сияние – было, и все поняли, вероятно, его скрытый смысл: в три минуты тяжелые металлические "ежи" оттащены на обочину, водометная техника разъезжается, чтобы освободить дорогу, колонна трогается, командир, так и приросший на середине шоссе, отчетливо козыряет, головная машина, наверное от избытка чувств, выбрасывает звуковой сигнал, две-три секунды гудит он, стискивая тревогой сердца, и вдруг вся колонна взрывается бурей радости.
Это, пожалуй, самая убедительная победа Жанны. И она тем более показательна, что достигнута вопреки всякой логике. Можно спорить, является ли случившееся на шоссе действительно чудом или редким, но все-таки объяснимым стечением обстоятельств, как полагает Лариса Гарденина. Кто может знать это наверняка? Однако факт остается фактом – это решающая победа. Колоссальным эхом отдается она по всем союзным республикам, порождая уже не просто восторг, а детскую эйфорию. Легенда с этого дня становится сильнее действительности. Теперь трудно даже представить, чтобы Жанна отступила сама по себе, чтобы кто-либо мог противиться столь ясно выраженному предназначению. Песня жаворонка теперь слышна задолго до появления птицы.
И никого уже, по-видимому, не удивляет, что таким же провалом заканчивается вторая попытка остановить "Русскую армию". Милиция и курсанты ближайшего к Брянску населенного пункта получают приказ от командования задержать продвижение "террористов", но когда начальник городского управления внутренних дел узревает выдвинувшуюся из-за фургонов группу спецназа – в беретах, в форменном обмундировании, с щитами из прозрачной пластмассы, – никакого дополнительного знамения ему не требуется. Сражаться со спецназом начальник милиции не намерен; заграждение снято, фургоны следуют мимо, окутываясь звуковыми сигналами. Более того, он придает колонне милицейское сопровождение, якобы, как указано в рапорте, с целью обеспечения безопасности. Таким образом "армия" Жанны получает как бы официальный статус. Кажется, что больше ничто не может замедлить триумфального шествия. Быстро минует она Синезерки, Навлю и Алтухово, – причем везде ее встречают трехцветными российскими флагами, – через день пересекает слегка притопленную пойму Неруссы, проводит грандиозный митинг в Суземках, где к армии присоединяется почти все взрослое население, ночует неподалеку от поселочка Середина-Буда и четырнадцатого сентября выходит на границу России. Силы ее растут; впереди – легковерхие киевские купола, Золотые ворота, осенняя днепровская свежесть. Впереди – надежда и завершение всех долгих трудов. Впереди – судьба, которая все-таки осуществляется, и еще никогда так ясно не чувствуется жар близкого преображения.