Раздался звон и плеск - кто-то, видно, опрокинул кубок с вином.
Затем Шатолад высказал общее мнение.
- Мудрено, - сказал он. - Что за дама?
- И золотая клеть? - пробасил граф Рабрагор.
- Значит, королю суждено погибнуть в битве? - задумчиво молвил маркграф Дулеван. - Хм, хм… Знать бы, кто этот прямостоящий ягуар.
- Это как раз самая понятная часть предсказания, - сказал Обиус. - Мы не знаем, кто та дама и какие послы рискуют жизнями, но ягуар с каплей истинной крови - граф Рабрагор.
- Я?!
Возглас графа потряс светильники, пламя заколебалось, отбрасывая по стенам уродливые тени.
- Тише, - поднял руку жрец, - ради Митры праведного! Иначе вас могут услышать на улице.
- Но позвольте, - не унимался вельможа, - на моем гербе действительно изображен ягуар, но сидящий, и не на черни, а на синем фоне! И потом, что это за истинная кровь обнаружилась в моих жилах?
- Кровь короля Нумедидеса.
- ОГО!
Чувствовалось, что дыхание Рабрагора перехватило, и он не в силах произнести больше ни слова.
- Мы располагаем признанием вашей матушки, что она имела связь с покойным монархом, когда он останавливался в замке Шарто. Ваш отец впоследствии погиб при невыясненных обстоятельствах, а герб был изменен: графиня не желала наследовать геральдические знаки мужа, который не был отцом ее ребенка.
- О!
- Вижу, вы мне не верите. Тогда ознакомьтесь.
Обиус бросил на стол еще один свиток. Теперь Богуз увидел графа Рабрагора, склонившегося к столу. Был он плечист, обладал мужественным подбородком и тонкими губами, которые покусывал до крови, читая документ. Дочитав, сказал:
- Пусть так. Но я никогда не злоумышлял против короля, в этом вы не смеете меня обвинять.
- Никто вас не обвиняет, месьор граф, - откликнулся Светлейший вкрадчиво. - Все в руках Митры, лишь Ему ведомы хитросплетения причин и следствий. Вы не желаете гибели государя, и все же боги избрали вас своим орудием.
- Это ложь! - крикнул граф.
В его руках сверкнул кинжал, крепкий кулак припечатал к столешнице пергамент.
- Э, так не пойдет, - проскрежетал месьор Шатолад. - Видно было, как его лысина наливается красным. - Что-то тут не так, Светлейший, граф - наш человек…
- А я разве говорю что-то против? - Толстые губы Обиуса разъехались в приторной улыбке. - Все мы здесь единомышленники, и помыслы наши направлены лишь на благо государства. Вложите клинок в ножны, месьор, и выслушайте мои соображения.
Рабрагор, тяжело дыша, повиновался.
- Золотая клеть, о коей говорится в пророчестве, означает забрало рыцарского шлема. Но почему золотая? Следует ли понимать сие иносказательно, как знак королевского отличия, или же буквально? Я склоняюсь к последнему. Трудно представить, что граф Рабрагор, преданнейший слуга нашего молодого повелителя, скрестит с ним оружие на поле битвы. Однако ристалище - понятие широкое. С тем же успехом можно обозначить сим словом и рыцарский турнир. Сын Конана Великого статью вышел в отца и не раз выезжал на арену, дабы померяться силой с лучшими бойцами. А выезжая, по обычаю предков, надевал золотой шлем. Так он поступит и на сей раз, на празднике Осенних Плодов, который состоится через три дня. И хотя турнирные копья имеют затупленные наконечники, попав в щель забрала всадника, летящего во весь опор, такой наконечник легко может поразить насмерть. Вот как я понимаю слова пророчества, и думаю, вы со мной согласитесь.
Некоторое время все молчали, обдумывая слова Верховного Жреца, потом Рабрагор сказал мрачно:
- Ну, так я не стану участвовать в турнире.
- Отчего же, отчего же, - задумчиво протянул маркграф Дулеван, - это, друг мой, дело чести…
- "Поединок нельзя отменить", - напомнил Обиус, - так сказала пифия, вестница судьбы. Вам, граф, придется драться.
- От судьбы не уйдешь, это точно, - проскрипел Шатолад, - чему быть, того не миновать. Я так понимаю: боги неспроста обратили свои взоры на Аквилонию. Нет порядка в державе. Старый король умел приструнить людишек, надо отдать ему должное, хотя все мы не слишком жаловали этого варвара… Хм. Я в том смысле, что он окружал себя разными выскочками типа гирканца Паллантида… Да. Голубую кровь не жаловал. Но трепет наводить умел, от северных до южных границ. Нынче же всякие там зингарцы и аргосцы спят и видят, как бы отделиться и восстановить кумирни своих богов…
- Которые суть лишь часть Бога Единого и в лоне Его пребывают, - наставительно добавил Обиус.
- Я и говорю, - покивал Шатолад, - нет порядка. Сильная рука нужна, месьоры. Король Конн, хоть и мощен телом, духом не в киммерийца вышел. Да. Мать его, покойная королева Зенобия…
- Довольно, довольно, - махнул Обиус пухлой ручкой, - я пригласил вас не для того, чтобы обсуждать царственные персоны. Всякая власть от Митры и Ему угодна. Следует подумать, как отвратить беду от государя.
- Ах, вот как, - многозначительно вставил маркграф.
- Что же мы можем предпринять, если судьбу нельзя изменить? - спросил Эртран. - Если в жилах Рабрагора течет кровь подлинных властителей Аквилонии, он по праву достоин короны.
- Не сомневаюсь, что предсказание пифии истинно, - решительно молвил жрец, - и все же, являясь духовником короля Конна, я обязан попытаться спасти его жизнь. Судьбу изменить нельзя, но ее можно… э-э… обмануть, ибо ложь во спасение угодна и самому Митре. Поединок отменить нельзя, значит, графу придется скрестить копья с королем. Но что сказано в пророчестве? "Прямостоящий ягуар на черни с каплей истинной крови в звоне ристалища убьет повелителя…" Повелителя, прошу заметить!
- И что же? - спросил Рабрагор напряженным голосом.
- Значит, если Конн к моменту поединка не будет повелителем графа, смертоубийства можно будет избежать.
Граф снова воскликнул "О!", градоначальник почесал плешь, маркграф тонко рассмеялся.
- Никогда, - сказал он, - никогда Конн не отдаст добровольно корону. Даже под страхом смерти.
- Это как посмотреть, - сказал Эртран, - одно дело - являть храбрость в бою, презирая безносую, другое дело - лезть к ней в пасть, когда исход известен заранее.
- Заверяю вас, месьоры, что молодой король не столь прямолинеен, как его достойный отец, - веско проговорил жрец. - Я много с ним беседовал и на многое открыл глаза. Особенно тронула его душу история Сердца Аримана, и государь ныне пребывает в глубоких раздумьях…
- Кстати, - воспользовавшись паузой, спросил Эртран, - куда девался этот талисман, коим столь дорожил киммериец? Помнится, сей красный, как кровь, камень воодушевлял наши войска в северных и южных походах. Жрецы тогда утверждали, что в нем скрыто подлинное могущество Аквилонии.
- Жрецы не боги, они тоже могут ошибаться. - Обиус снова пригубил вино, и Богузу показалось, что глаза Светлейшего хитро блеснули над тусклым серебром кубка. - Считалось, что Ариман - светлый бог из свиты самого Митры. Однако во дни моего уединения попала мне в руки древняя скрижаль, подлинность коей сомнений не вызывает. Это не мое мнение, так заключили высшие иерархи Братии. Если желаете, могу ознакомить с ее содержанием.
- Желаем, - хрипло сказал граф Рабрагор.
- Только попроще, - сказал Шатолад.
- Попроще не получится, но я постараюсь изложить суть покороче, - молвил Светлейший таким тоном, словно собрался говорить до рассвета. - Итак, открыли мне древние письмена, что Ариман вовсе не дух света, как считают многие и по сей день. Митра, Податель Жизни, сотворил два великих принципа, властвующих над миром. Первый из них - Ормузд, суть Дух Добра, Зиждитель Вселенной. Второй из этих вечных принципов - Ариман. Он также был прекрасным и чистым духом, но позднее восстал против Ормузда, завидуя его власти. Это случилось, однако, только тогда, когда Ормузд создал свет, поскольку Ариман не подозревал до этого о существовании Ормузда и почитал себя единственным порождением Митры… Я понятно излагаю?
- Вполне, - сказал ландграф, - обычная история: у короля было два сына, один внебрачный. Второй предъявил свои права и убил первого.
- Не совсем так, любезный Эртран, - усмехнулся жрец, - ибо небожители бессмертными Ариман никак не мог убить Ормузда. Но, когда Дух Добра создал Землю, Ариман воплотился в ее тяжелые элементы. Что бы ни делал доброго Ормузд, Ариман помещал туда принцип зла. Наконец, когда Ормузд создал человеческую расу, Ариман воплотился в низшую природу человека, так что в каждом из нас борются светлое и темное начала, и каждое стремится к полной победе. Три тысячи лет правил Ормузд небесным миром света и добра, еще три тысячи он правил человеческим миром мудро и безраздельно. Затем началась власть Аримана, и продлится она еще три тысячи лет…
- Я думал, что все мы - творения Митры, - заметил маркграф. - Не знал, что нас создал какой-то Ормузд, а господин наш - коварный дух Ариман.
- Чего только не узнаешь, - печально проскрипел Шатолад. - И то сказать, стал бы Митра терпеть всякие безобразия? Теперь понятно, почему нет порядка в державе. Да.
- Выкиньте все это из головы, месьоры, - сказал Обиус, подливая вино из серебряного кувшина, - вам следует помнить лишь то, что Митра - Бог Единый и всё в нем пребывает. Ормузд и Ариман - суть принципы Великого Равновесия и не более того.
- Это вам виднее, Светлейший, - закивал градоначальник. - На то вы и поставлены, чтобы мудрености разные ведать. Наше дело - бороться с врагами Митры. Если сие для равновесия - так можно и мать родную на костер отправить. Ради высших принципов, так сказать…
Он зашелся скрипучим смехом и тоже налил себе вина.
- Значит, Сердце Аримана, которым так дорожил киммериец, - талисман зла? - спросил маркграф.
Жрец устало покачал головой.