Мирощуп ужалил меня в щеку, и Уэбер исчез.
- Ты был вынужден это сделать, - Ствол произнёс успокоительными мелодичными созвучиями. - У тебя не было выбора. Хорошо, что он умер.
- Будь наготове, - я затолкал Ствол обратно в карман, не желая дальше слушать его рассуждения. Интересно, остальные Уэберы уже тоже умерли?
Отключённый от остальных моих двойников, я мог только догадываться. Чтобы великие Механизмы могли работать, чтобы они могли удержать наступление стремительно сжимающейся Вселенной ещё на день, нужно скрупулёзно поддерживать Подобие Земель в равновесии.
Вот таким образом безликие уравнения и воплощались в действительности: безукоризненно продублированный космос существовал внутри и снаружи Вселенной; так ему не грозило самопоглощение, а потому все Уэберы должны были умереть - и все Дианчи.
Я нагнулся и поднял мирощуп Уэбера. Не гладкий цилиндр, как у меня, - угловатая чёрная трубка. Я слышал о таких подпольных копиях настоящей продукции Механизмов.
О чем он думал в эти последние секунды своей жизни? Что он чувствовал, когда заревел и запустил в меня этой штукой?
Отключённый от остальных, в одиночестве, я почувствовал странное возбуждение. Может, это было волнение от убийства, а может, обыкновенное любопытство, подзуживаемое гордыней. Я оглядел пустую спальню и не услышал ничего, кроме собственного дыхания. Не спуская глаз с двери, я поднёс мирощуп к губам.
Дианчи и я, мы знали всё о всепобеждающей чувственности камня. О ласке оникса на наших обнажённых пальцах. Как радовали нас лёгкие движения наших ног, когда мы танцевали перед Уэбером.
Запах камня, не свежевырубленного, а изношенного во тьме, во тьме, скрывающей от нас проклятое небо, наполнял наши ноздри, и мы раскрывали наши лёгкие и вдыхали его до боли в груди.
Вот так же, всепобеждающе, мы втянули в себя и Уэбера. Обвили его своими ногами, чувствуя не складки жира, а мускул под ними. Бедный, жалкий Уэбер, своим ничтожным весом пытающийся прижать нас к гладкому камню, нашёл ли он в себе силы быть тем, кем хотел быть. Хоть на несколько мимолётных мгновений.
Наша любовь к Уэберу была похожа на первые удары резца по свежевырубленному камню. В эти сомнительно-сладостные мгновения в нашем сознании разлилось понимание того, кем мы могли стать. Вселенная, на одно мгновение, стала бесконечной.
Такой же бесконечной, как ленивое уединённое утро в блаженном тепле постели - постели, которую мы знали, как собственного любовника.
Я перебрался из купола Дианчи в тень скалы, граничащей с морем. Всё ещё сжимая в кулаке мирощуп, я упал на колени и воззрел на небо.
В тени голубое зарево Механизмов исчезло. Я смотрел на многие Земли, и Вселенная, сжимающая нас в мстительном кулаке, заливала их красным светом. Материя гибла, сокращалась, осатаневшая в своей потребности сжаться в точку. Парнóй тропический воздух душил меня солью, тёк как сироп по лёгким.
Тени окружили меня, приторные и красные, точно раны. Сердце моё трещало; я колыхался, раскачивался, словно зажатый в самом центре всего сущего, готового размазать меня в бесконечно малое пятно.
Мне хотелось вопить. Я был уверен, что Механизмы отказали. Что они отказали из-за меня и что прижимавший меня к земле горячий ветер возвещал судный день решающего катаклизма.
Я выхватил Ствол из кармана и поднёс его к виску.
- Сохраняй хладнокровие, - прошептал он. - Ничего не изменилось. Наши с тобой отношения не изменились. Я полностью понимаю твои чувства, этого следовало ожидать.
- Нет! Ты ошибаешься.
- Мы никогда не ошибаемся, - успокоил он. - Мы, Стволы, всегда замкнуты в Подобии, как и все наши двойники. Все остальные Уэберы уже умерли, и значительная доля Дианчи тоже. Листор, ты можешь положиться на нашу силу и руководство. Всё, что ты чувствуешь, - это стресс от влияния Погрешности.
- Пожалуй, ты прав, - мне удалось подняться; я посмотрел вниз на насквозь промокшие штаны и заливавшую ботинки волну.
- Держи нас под рукой, и мы тебе поможем. Иди и ликвидируй последнюю Дианчи. Это она во всём виновата. Это с неё всё началось. - Рукоять Ствола послала к моим пальцам щекочущее тепло. Я чувствовал, как его мелодичный голос умиротворяет меня.
- Да, конечно… я так и сделаю.
- Конечно, сделаешь. Ведь ты же знаешь, где она прячется.
Я отвернулся от моря, лицом к лицу с глубокими тенями скал. Ствол устроился поудобнее в правой руке. До меня дошло, что в левой я всё ещё держал самопальный мирощуп Уэбера. Небрежным движением я выпустил его и впечатал в песок каблуком.
* * *
Я углублялся в тени под скалами. Пятна крабов пощёлкивали и суетились в камнях. Но ноги мои нашли песчаную тропу, по которой скрылась Дианчи. Наконец я вошёл в тень темнее остальных и оказался в пещере.
Низко нависал каменный потолок, за многие эры сточившийся до гладкости. Согнувшись чуть не вдвое, я пробирался его изгибами и поворотами, всё выше и выше.
Наконец завиделся огонёк, отдававший красным, ещё неясный в тени, но я приблизился и вгляделся сквозь нависающий стеной утёс туда, где тень его граничила с морем. Ноздри мои наполнил солёный воздух и запах тёплого камня. Я распрямил сведённую судорогой спину.
- Ну наконец-то, - произнёс голос слева от меня. Я повернулся и встретил одержимые глаза и измождённое лицо Дианчи Тарброк.
Волосы её обтекали плечи, словно чёрный огонь. Покрывали груди. Загорелая кожа её ног и бёдер расплывалась перед глазами в сумраке. Она сцепила руки за спиной - расчётливый жест, которым столько раз она намеренно возбуждала чувства Уэбера. Я слишком хорошо знал, что означает эта поза.
- Подобие - это миф, - не то что бы она кричала, но камень отдавался эхом. - Его раздули до неприличия. Механизмам до нас нет никакого дела, главное для них - чтобы не менялись определённые географические параметры; люди и то, что творится у них в душе, не имеют никакого значения.
- Все вы, Погрешные, твердите одно и то же. Но наши исследования говорят о другом. Чем точнее копия, тем сильнее сопротивление Космоса. Последний миллион лет этот принцип работал безупречно.
- Нет, - она подступила ближе. - Не безупречно. - Она потянулась взять меня за свободную руку. Я позволил ей её взять. Дианчи не представляла собой реальной угрозы, а я тоже не лишён сострадания.
- Как ты можешь так говорить? Или ваша Погрешность позволяет вам игнорировать факты?
- Конечно, нет. Но я вижу все факты в новом свете. Механизмы Подобия больше не действуют. Баланс уже достигнут. - Она прижала мою руку тыльной стороной к гладкому шёлку своего горла. - Вселенная перестала сокращаться.
Я хмыкнул.
- Уже слышали. На всех Погрешных один и тот же аргумент.
- Так о чём-то это же говорит? Почему такое подобие среди Погрешностей? Неужели не ясно, что тут есть противоречие?
- Пожалуй, хотя и незначительное. Но ты - ваятельница. Не физик и не учёный. У тебя нет ни знаний, ни таланта, чтобы делать из нелегальными путями полученных данных такие далеко идущие выводы - убедить нас поставить на карту всё, что мы спасли.
- А мне это и не нужно, - её пальцы высвободились из моих, чтобы заправить назад волосы. Я опустил глаза на её обнажившуюся грудь. Её рука потянулась за ухо и извлекла мирощуп. - За меня это уже сделали другие. Всё здесь.
Я смотрел на угловатую трубку чёрного цвета. Она была похожа на ту, которой швырнул в меня Уэбер, - вторая такого рода за всю мою жизнь.
- Нет. - Ствол умудрился выпихнуть мою руку из кармана. - Это ложь. Не поддавайся, Листор. Это новая хитрость.
- Попробуй, только и всего, - Дианчи вжала мирощуп мне в ладонь. Мои пальцы, словно по собственной воле, сомкнулись вокруг него. Я уставился на кулак, затем взглянул на эту женщину, в одеянии из одних лишь теней, и в её лицо.
Так ли они пусты, как глаза Мэри Эдаф? Сине-зелёные, как море, с отсветом того огонька у входа, - кажется, нет. Её рука коснулась моей щеки.
Ствол потеплел у меня под пальцами; его голос звал, откуда-то издалека, как и волны.
Теперь я совсем по-другому ощутил её ласку. Прикосновение её пальцев превратилось в шёпот простыней в постели, знакомой, как тело любовника. Глубина её глаз удержала меня на один миг бесконечности. То, что я увидел, отрезало от меня не только ужасное небо, но и дало представление о близости, не испытанной мной никогда, даже в объятиях Подобия и многих моих двойников.
Мои пальцы поднесли мирощуп к губам.
Ствол взвыл, разразился ослепительным светом. Моя рука сомкнулась вокруг него, содрогаясь от боли. - Мы и без тебя тут закончим, Листор. От тебя теперь никакой пользы. Какой там пользы, ты же всё и погубил!
Я пошёл, шатаясь, на Дианчи и рухнул на колени. Ствол сиял зелёным, включая поле, которое означало смертный приговор для Дианчи и меня.
- Не-е-е-ет! - заголосила Дианчи. Она прыгнула на меня, нагая и обезумевшая, и схватила меня за запястье. Снова и снова она била Стволом об камни, сотрясая мне руку.
Кровь выступила на костяшках, и от этой новой боли я разжал руку. Ствол выпал и зашустрил по камням. Я подкатился ближе и пнул его ногой, и тут зелёное сияние поразило Дианчи, и она растворилась.
Мой пинок послал ствол к выходу из лаза, кувырком наружу, где его поглотили сначала тени и затем море далеко внизу. Зелёное сияние раздробило каменный свод. Пещера обрушилась, и, отброшенный взрывом, я полетел вверх тормашками.
Обломки булыжников ранили меня, разбивались об меня. Вместе с обесформленным облаком камня я летел, кувыркаясь, вниз и врéзался в море, подняв столб брызг.