Выяснилось, что автор записок был одним из самых прилежных слушателей Кимона-младшего в университете и, вероятно, стал бы его последователем, не исчезни философ, таинственно и бесследно, в омуте большой войны. Ив понимал, что связывала этих двух людей - новоиспеченного бакалавра и студента - приверженность к определенному кругу идей, но что это были за идеи, оставалось тайной, и тайна эта распаляла воображение.
Смутное беспокойство вызывало воспоминание о том, с каким благоговением отзывался Кимон-старший об уме и таланте своего брата. Деда своего Ив считал ренегатом, но было в этом мнении больше от сложившегося в семейных преданиях стереотипа, нежели от личной неприязни или, упаси бог, от политических убеждений. Да и вряд ли Валерий Кимон разделял политические взгляды Бруно Кимона.
Сидя на полу своего кабинета перед грудой исчерканных листков разного формата, разных цветов и разной степени сохранности, Ив надеялся с их помощью нащупать ниточку к прошлому своей семьи: к позору деда, к отречению отца. Поэтому он, не жалея свободного времени, вгрызался в неудобочитаемый почерк, совершенно шалея от неизвестных ему терминов и не поддающихся раскрытию аббревиатур. Хронология в записках носила характер небрежных, случайных пометок. Создавалось впечатление, что покойник вовсе не ставил своей целью написать мемуары, он просто пытался вспомнить, реконструировать один и тот же кусок чужой жизни, правда, довольно значительный, если верить редко проставленным датам.
Насколько Ив сумел понять, речь в записках шла о спецпоселении, некогда существовавшем возле небольшого провинциального городка. Спецпоселение это, названное в записках "Крепостью", не было обычным концентрационным лагерем, каких было немало на территории побежденной страны, а представляло собою нечто вроде военной лаборатории - "шарашки". И "ковали" в этой лаборатории, говоря современным языком, некое подобие психотронного оружия.
К сожалению, в этом, важнейшем для понимания записок пункте старик был особенно невнятен. Продолжая упорно разбирать записки, Ив обнаружил, что текст перемежается в них различными рисунками. Некоторые из рисунков напоминали изображения молекулярных цепочек - ДНК или РНК, Ив в этом никогда толком не разбирался, а некоторые были чертежами приборов. Схемы отдельных узлов были связаны стрелочками с изображениями важнейших отделов головного мозга.
Ив, не особенно рассчитывая на собственные познания в естественных науках, аккуратно скопировал эти рисунки на отдельные листочки и направился в университет. Приятель-биолог, рассмотрев принесенные ему картинки, назвал сделанные Ивом в поте лица копии "детской мазней".
- Так малюют первокурсники, не имеющие должного представления о механизме наследственности, - высказался он. - Зачем ты мне все это приволок?
- Мэт, прошу тебя, посмотри внимательно, это что-то должно означать, - умолял его Ив, совершенно, впрочем, не уверенный, что рисунки должны что-либо означать.
Приятель вновь взял их в руки и призадумался.
- Знаешь, Ив, - сказал он спустя несколько минут, - так мог бы выглядеть механизм мутации, но таких мутаций в природе не существует, просто неграмотно срисовано с учебника.
Другой приятель, биофизик, едва взглянув на схемы таинственных приборов, вовсе не изъявил желания как-либо их прокомментировать. Лишь после настоятельных просьб Ива сказать хоть что-нибудь заявил:
- Я бы на твоем месте спрятал ЭТО и никому не показывал. Не ровен час… в общем, даже твои связи в полиции не помогут.
Более Ив от него ничего не добился. Результаты "экспертизы" несколько обескуражили репортера. Он впервые почувствовал, что прикоснулся к загадке нешуточной, а может быть, и зловещей. Надо ли говорить, что в архивах не существовало и упоминания о Крепости и ее обитателях. По счастью, в записках указывалось точное ее местонахождение.
Ив проснулся от ровного, многоголосого шума за окнами.
Пожар?! Нашествие?!
Путаясь в перекрученном халате, он сполз с постели и выглянул в окно.
На площади перед гостиницей ходила кругами небольшая толпа людей с черно-белыми транспарантами и плакатами с изображениями перечеркнутого крест-накрест атомного гриба в руках. На демонстрантах были ярко-оранжевые комбинезоны и почему-то - противогазы. Солнце торчало уже высоко и изрядно припекало, так что у многих комбинезоны были расстегнуты до пупа, а противогазы висели на потных шеях, похлопывая гофрированными хоботами по животам.
Ив посмотрел на циферблат электронных часов над кроватью - почти полдень! - и позвонил портье.
- Что за слоны орут под окнами?
Портье со смесью почтительности и негодования в голосе объяснил, что люди с хоботами - активисты партии "зеленых", пытающиеся обратить внимание властей на неблагополучие городской среды обитания. Глубокомысленно хмыкнув, Ив пробормотал, что ему как журналисту все это чрезвычайно интересно. Решив, что перед обедом неплохо было бы проветриться, он положил в карман пиджака диктофон и направился на встречу с местной общественностью.
Демонстранты уже не реяли кругами и не орали, а сгрудились вокруг высокого, крепкого телосложения человека, что-то им втолковывающего. Взяв диктофон на изготовку, Ив подошел к оратору. Тот мгновенно прекратил втолковывать и сердито спросил:
- Кто вы такой?
- Корреспондент, - не моргнув глазом, ответил Ив, добавив многозначительно: - "Голос народа".
- Документы, - потребовал плотный.
Ив вынул журналистское удостоверение и протянул его "зеленому". Оратор внимательным образом изучил серую книжечку, вернул ее хозяину и сказал:
- Замечательно. Вы вовремя. Меня зовут Шир Ховант. Я председатель местного отделения Партии экологического действия.
Ив изобразил на лице живейший интерес.
- Чем вызвана сегодняшняя демонстрация? - спросил он первое, что пришло в голову.
- Тяжелой экологической обстановкой в нашем городе, - солидно ответил Ховант, охватив широким жестом безукоризненно синее небо и легкомысленно белые облачка.
- Подробнее, пожалуйста.
Ховант набрал полную грудь отравленного, как он, видимо, полагал, воздуха и заговорил:
- Около пятнадцати лет назад правительство затеяло здесь строительство атомной станции. При первом же испытательном запуске реактора произошел выброс радиоактивных веществ в атмосферу. Станцию закрыли, но реактор, по-видимому, до сих пор на ходу.
- Вы говорите "по-видимому", значит, полной уверенности у вас нет?
- Судите сами, откуда ей быть, если персонал Станции не пускает наших экспертов на ее территорию?
- Тогда откуда у вас сведения о том, что реактор еще функционирует?
- Есть косвенные данные. Например, радиационный фон у нас немного выше допустимой нормы. Но главное даже не в этом. В нашем городе действует правительственная программа, осуществляемая через голову местных властей специальной комиссией при Президенте.
- В чем же суть этой программы? - спросил действительно заинтригованный журналист Маргит.
- Все новорожденные в нашем городе проходят закрытое обследование группой ученых, входящих в правительственную комиссию. О результатах обследования не сообщают даже родителям. В ряде случаев комиссия настоятельно рекомендует им вывезти ребенка из города в закрытый профилакторий. Родители, напуганные мрачными намеками на возможные проблемы со здоровьем у малыша, как правило, соглашаются.
- Вы связываете эту программу с утечкой радиации?
- Да. Мы считаем, что правительство, ухлопавшее огромные деньги на строительство Станции, не желает ее законсервировать, так как это слишком накладно, и поэтому предпочитает финансировать эту программу, вместо того чтобы вкладывать средства в оздоровление окружающей среды нашего города. Мы требуем, чтобы городские власти поддержали наши справедливые требования!
- Но почему вы требуете этого возле гостиницы, а не на площади у ратуши? - спросил журналист Маргит.
- У ратуши демонстрации запрещены. Это, конечно, произвол, но нам сейчас не до мелких стычек с властями. Главное сейчас - закрыть проклятую Станцию.
- Благодарю вас за интересное интервью, - торопливо проговорил Ив. - Полагаю, моя газета опубликует его в одном из ближайших номеров.
Пятясь и улыбаясь, он протиснулся сквозь толпу "зеленых", которые сразу же загалдели и придвинулись к своему предводителю.
В гостиничном холле незадачливый репортер упал в глубокое кожаное кресло рядом с хрестоматийным фикусом. Швейцар и портье с любопытством посматривали на него, но вопросов не задавали.
- Где здесь у вас ресторан, уважаемые? - спросил Ив, чтобы прервать это разглядывание.
- Эрик, проводи! - крикнул портье швейцару, как показалось Иву, с облегчением.
Ресторан и впрямь оказался отменным. Сделав заказ, Ив нашел, что у здешнего повара эстетские наклонности в области вкусовых ощущений. В дневное время посетителей было немного. Несколько мужчин, по виду приезжих, сидели каждый за своим столиком, не выказывая потребности в общении. Лишь один из них изредка посматривал в сторону Ива, благо тот сел как раз напротив. Это Иву совсем не понравилось. Не то чтобы он почувствовал угрозу или какой-то интерес со стороны мужчины, нет, Ива насторожило подчеркнутое равнодушие, с каким незнакомец бросал на него взгляд холодных, голубых, почти лишенных ресниц глаз. Человек этот, одетый как обыкновенный мелкий чиновник, по сложению и ухваткам мог быть кем угодно: от агента до уголовника. Представители и той и другой "профессии" вполне могли быть заинтересованы во встрече с ним. Чтобы не выдавать своих подозрений, он склонился над блюдами и прозевал момент, когда неприятного вида незнакомец вышел.