Эпилог
Алмазный пляж
Приближался полдень, и песок обжигал даже сквозь большие полотенца, которые они притащили с собой. Над пляжем стояло жаркое марево, и далекие коттеджи казались погруженными в желтый вязкий туман. Океан лениво накатывался на берег, не в силах поднять волну, и вода лишь изредка достигала пяток, вымывая под ними ямки. Мбога несколько раз лениво предлагал Леониду Андреевичу перейти в тень деревьев, но Горбовскому было даже лень отвечать, и он лишь мычал в ответ. Бледная кожа звездолетчика медленно, но верно изжаривалась под первым красным солнцем Пандоры. Наконец Мбога зачерпнул воды с парочкой подвернувшихся медуз и выплеснул студенистую массу Горбовскому на живот. Леонид Андреевич от неожиданности вскочил, взвизгнул и огрел Мбогу полотенцем.
- Сгоришь, Леонид, - увещевал его Мбога.
- Я горю только на работе, - ответил Леонид Андреевич, собирая в охапку одежду. - В отпуске я отдыхаю.
Они прошли узкую полоску пляжа и уселись под старыми соснами. Сосны были единственными деревьями, прижившимися здесь. Пейзаж получался совершенно прибалтийским, если бы не теплый океан и не встававшая за лесом волна величайших в обитаемой вселенной дюн. Поднявшись по откосу, можно было увидеть пустынный пейзаж с редкими островками зелени. Лес прятался за горизонтом, и ему не было здесь места.
Среди сосен затаился их коттедж - с мягкими лежбищами и кондиционированным воздухом. Но идти туда не хотелось, хотелось вот так сидеть, смотреть на океан, на песок и ни о чем не думать. Загар к Горбовскому не прилипал, его кожа только шелушилась и пузырилась, и почти каждый вечер, охая, он намазывал себя кефиром и обещал больше на солнце не появляться. Ночью кондиционеры по чьему-то замыслу нагоняли в домик холод, и Леонид Андреевич, забывая все свои обещания, вновь выбирался на пляж, подставляя покрытое изморозью тело уже сразу двум солнцам. Мбога его ругал, призывал в свидетели Хосико-сан, но Горбовский был тверд в своей лени.
Завернувшись в полотенце, Леонид Андреевич сел под деревом.
- Хорошо, - сказал он.
Мбога посмотрел на спокойный океан и подтвердил:
- Хорошо.
- Не хочется улетать.
- Не улетай, - разрешил Мбога. - Ты заслужил себе отпуск.
- Нельзя расхолаживать Марка, - объяснил Горбовский. - Совсем ведь обленится Валькенштейн.
У Мбоги имелось другое мнение на этот счет, но он вежливо промолчал. Маленький доктор посмотрел в небо, словно надеясь разглядеть сквозь синеву висящий на орбите шестикилометровый сверкающий цветок "Тариэля", но в данный момент там ничего не было, кроме редких и совсем по-земному белых облаков.
- Ты теперь у нас почти бессмертный, - задумчиво сказал Мбога. - Расскажешь об этом Марку?
Горбовский махнул рукой:
- Это не самое удивительное, что может случиться со звездолетчиком. Однажды я был ходячей радиостанцией. Вещал в УКВ-диапазоне.
- Музыку? - поинтересовался Мбога. - Собственного сочинения?
- Нечто невразумительное. Помехи. Я вещал помехи.
- Некоторые считают, что ты их вещаешь до сих пор.
- Это ты про Странника? - усмехнулся Леонид Андреевич.
- Всем известно, что Горбовский не любит Странника, - философски заметил Мбога.
Леонид Андреевич выкопал из песка маленькую шишку и запустил в океан.
- Всем известно, что Горбовский скептически относится к самой идее Комиссии по Контролю, - возразил он.
- Хм… А где ты был несколько лет назад, когда все это обсуждалось в Мировом Совете и когда Бромберг плевался ядом и обзывал КОМКОН-2 тайной полицией?
- Я не против Комиссии, - покачал головой Леонид Андреевич. - И Комиссия нужна, и такие люди, как Сикорски, - тоже. Речь ведь совсем о другом: пока такие… гм… спецслужбы будут существовать, обязательно будут гибнуть ни в чем не повинные люди, даже если во главе Комиссии стоит такой порядочный чиновник, как Сикорски.
- Люди гибнут всегда, - сказал Мбога. - И чаще всего - ни в чем не повинные люди.
- Да, - согласился Леонид Андреевич. - Вот именно.
Они помолчали. В небе проявилась белесая полоска прибывающего рейсового звездолета. Карантин на Пандоре был снят, и санаториумы Алмазного пляжа постепенно заполнялись новыми отдыхающими. Расположенный в десятке километров к востоку Курорт кишел Следопытами и Охотниками. По ночам в той стороне можно было увидеть зарево иллюминации, а на траверзе пристанища Горбовского часто возникали яхты и катера. Однако ему они не мешали. А Мбога почти не вылезал с Базы на Белых Скалах и "Домик Леонида" (так он называл его стандартный коттедж) посещал лишь в редкие дни отдыха. В подробности деятельности Тора-охотника Леонид Андреевич не вникал и не расспрашивал, а Мбога ничего сам не рассказывал.
Горбовский и впрямь чувствовал себя уставшим. Но не той приятной усталостью, которая возникает после трудного, но успешно выполненного задания, усталостью, замешанной на чувстве удовлетворения и восхищения самим собой. Не было сейчас ничего похожего. А было измождение от тяжелой и малоприятной работы. Круговерть. Разговоры и споры. Совещания и решения. Решения и сомнения. Сомнения и разговоры. Необходимо разорвать этот порочный круг. Замолчать, отойти в сторону, попытаться убедить себя в своем праве на ошибку и в праве других на верные решения. Так нельзя, говорил себе Леонид Андреевич, выходя утром на пляж и укладываясь на еще прохладный песок. Встающее солнце окатывало его жаром, и он представлял, как все мысли испаряются из головы, оставляя блаженную пустоту. Затем жара нарастала, отвесные лучи насквозь пробивали эту блаженную пустоту - до самого дна, не давая ни единого шанса спастись даже самой завалящей мыслишке. Волдыри являлись незначительной мелочью, скудной платой за безмыслие. Если, конечно, не приходил безжалостный Мбога и не гнал его в тень.
- Интересно, что же все-таки там такое есть? - задумчиво спросил как-то Мбога.
Леонид Андреевич открыл глаза, но там ничего не было, только волны, только океан и небо.
- Я имею в виду - после жизни, - объяснил Мбога.
Горбовский закряхтел от неудобства. На мгновение ему показалось, что Мбога специально над ним издевается, пытаясь вывести из дремотного состояния.
- Сколько раз тебе повторять, Тора, ТАМ уже ничего нет - ни путешествий, ни приключений.
Мбога покосился на недовольного Горбовского и улыбнулся.
- Ну, у тебя еще есть небольшой шанс когда-нибудь это проверить. И рассказать мне. По секрету.
- Расскажу, расскажу, - проворчал Леонид Андреевич. - Персонально тебе и расскажу, мистик ты этакий.
- Это наследственное, - доверительно объяснил Мбога. - Пепел предков в моем сердце. Мир для меня полон духов и богов, стихий и чудес. Каждый вечер я воскуряю благовония перед мощами предков и приношу в жертву черного петуха. Или курицу. Кстати, ты не знаешь, где на Пандоре можно достать живого петуха? А то Линия Доставки поставляет их в лучшем случае в свежемороженом виде.
- И этот человек изучает Странников, - вздохнул Горбовский. - Чему ты учишь молодежь, председатель Комиссии по Контактам? Магическим пассам и заклинаниям в общении со сверхразумом?
- Вот! Ты зришь в корень, Леонид! Именно заклинаниям и пассам. Сверхразум - это уже стихия, с нашей точки зрения разумом не обладающая. Магия и заклинания лучшие средства для контакта с ней.
- Что за странная идея, - вяло пробормотал Леонид Андреевич.
- Предложи лучшую, - пожал плечами Мбога. - Что-нибудь в духе вертикального прогресса.
- А это что еще такое?
- Ослепительный бриллиант, вспыхнувший в массе идей, выдаваемых моим заместителем Геннадием Комовым. "Земной человек выполнил все поставленные им перед собой задачи и становится человеком галактическим, - принялся цитировать как-то нараспев Мбога, и в его исполнении это действительно напоминало сеанс практической магии по изгнанию злых духов. Или привлечению. - Сто тысяч лет человечество пробиралось по узкой пещере, через завалы, через заросли, гибло под обвалами, попадало в тупики, но впереди всегда была синева, свет, цель, и вот мы вышли из ущелья под синее небо и разлились по равнине. Да, равнина велика, есть куда разливаться. Но теперь мы видим, что это - равнина, а над нею - небо. Новое измерение. Да, на равнине хорошо, и можно вволю заниматься реализацией П-абстракций. И казалось бы, никакая сила не гонит нас вверх, в новое измерение… Но галактический человек не есть просто земной человек, живущий в галактических просторах по законам Земли. Это нечто большее. С иными законами существования, с иными целями существования. А ведь мы не знаем ни этих законов, ни этих целей. Так что, по сути, речь идет о формулировке идеала галактического человека. Идеал земного человека строился в течение тысячелетий на опыте предков, на опыте самых различных форм живого нашей планеты. Идеал человека галактического, по-видимому, следует строить на опыте галактических форм жизни, на опыте историй разных разумов Галактики. Пока мы даже не знаем, как подойти к этой задаче, а ведь нам предстоит еще решать ее, причем решать так, чтобы свести к минимуму число возможных жертв и ошибок. Человечество никогда не ставит перед собой задач, которые не готово решить. Это глубоко верно, но ведь это и мучительно…"
- Каково, - пробормотал Леонид Андреевич, невольно прерывая Мбогу, - человечество никогда не ставит перед собой задач, которые не готово решить. Это глубоко верно, но ведь это и мучительно…
- Это еще не конец, - предупредил Тора. - Там еще много… поэзии. У нас в КОМКОНе сплошные поэты. Боровик, Микава. Мистики и поэты. Кстати, ты уже решил, куда полетишь?
- Валькенштейн решил. Загрузился ульмотронами под самую завязку - для физиков на Радуге. Так что теперь туда.