Я наверно должен был говорить Джемме комплименты, но всю дорогу до ее дома молчал, потому что не мог сказать тех слов, какие ей хотелось услышать, и пустого разговора о приятно проведенном вечере тоже вести не хотел, Джемма меня прекрасно понимала, она села не рядом со мной, а на заднем сиденье, и смотрела в окно. Когда мы подъехали, она вышла из машины, сказав "спасибо", будто таксисту. Каблучки процокали по ступенькам, я подумал, что напрасно ее обидел, нужно было все-таки найти слова, пусть не те, что она ждала, но похожие, всегда есть какая-то замена, женщины это прекрасно понимают…
Я набрал номер.
– Слушаю!
– Добрый вечер, - сказал я.
Молчание.
– Добрый вечер, - повторил я. - Скажи что-нибудь, чтобы я убедился в том, что говорю с нужным мне человеком.
– Ты знаешь, - сказала Ревекка, - я почему-то была уверена, что ты позвонишь. Не знаю, как ты узнал мой номер…
– Ты ждала моего звонка?
– Как поживаешь, Дин? - спросила Ревекка, не отвечая на вопрос.
Я тоже предпочел не отвечать на вопрос, на который все равно не смог бы ответить так, как мне того хотелось.
– Похоже, - сказал я, - что Бойзен не выполнил своей миссии. Не вижу, чтобы зла в мире стало хотя бы чуточку меньше.
– Дин, - сказала Ревекка, - ты просто не знаешь, о чем говоришь. И совсем не то хочешь сказать.
– Ты тоже была в этой… - я поискал правильные слова, - я не могу описать словами, это было слишком страшно… если ты меня понимаешь.?
Ревекка молчала.
– Значит, была, - заключил я. - Нам нужно увидеться. Хотя бы для того, чтобы вместе пережить этот кошмар. Ты слышишь меня?
Молчание.
– Я буду у тебя к утру, - сказал я. - Есть рейс в три двадцать.
– Я же просила…
– В семь я могу быть у тебя.
– Хорошо, - сказала Ревекка.
Мне показалось, или в ее голосе действительно прозвучало облегчение?
***
Не нужно было лететь ночью, но мне не терпелось увидеть Ревекку, я рад был, что она не сказала "нет", мне казалось, что если я не полечу немедленно, то к утру она передумает и я не застану ее дома или она вовсе исчезнет. Пока я ехал в аэропорт, пока оформлял билет, пока проходил контроль, мне удавалось преодолевать сонливость, но едва я опустился в кресло, как тут же уснул - мы еще не взлетели, я надел на глаза повязку и - погрузился в кошмар.
– Мистер! Проснитесь, мы уже на земле! - женский голос тряс меня за плечо, я понимал, что, видимо, все-таки вернулся, но глаза говорили обратное - в полной темноте голос звучал, как необратимость судьбы, возвращавшей меня туда, куда я не хотел, где был ужас, где я был мертв, где я вообще был не я…
Я сорвал с глаз повязку и только тогда очнулся. Стюардесса наклонилась ко мне и участливо смотрела в глаза.
– Вам плохо? Хотите, чтобы я вызвала врача?
– Нет, - сказал я.
Сказал? Скорее, подумал, а может, действительно произнес вслух, я еще не совсем понимал, что жив.
Салон самолета был пуст, пассажиры вышли, и я, расстегнув ремень, выбрался в проход, взял с полки дипломат и побрел к выходу, там стояла вторая стюардесса и смотрела на меня странным взглядом, будто я был ее личным врагом. Должно быть, мне показалось. Девушка улыбнулась, пожелала приятно провести время, и я вышел в коридор, прошел в здание аэропорта и что-то еще наверняка делал, но память моя почему-то именно в то время сбилась с ритма, возникло странное наложение, и мне казалось, что сразу за моим появлением в аэропорту последовал эпизод из далекой уже студенческой юности, будто переставили местами кубики ситуаций, я вспомнил вечеринку у Мейсонов, мою первую встречу с Элис, и как мы танцевали доупаду, а потом в спальне у Марты Мейсон, на ее постели, целовались, и я хотел Элис, и она тоже хотела, но сопротивлялась, я был уверен, что для вида, но воспитание все-таки не позволило мне быть слишком навязчивым, а потом пришла Марта и легла с нами, и…
Кубик исчез в прошлом, где ему и надлежало находиться, а я увидел собственную руку, нажимавшую на кнопку звонка.
Голос из интеркома не был похож на голос Ревекки.
– Да? - сказала женщина. - Это ты, Дин? Заходи, я открываю.
Я повернул ручку и вошел.
***
– Значит, нам снятся одни и те же кошмары?
– Видимо, да.
– Так не бывает.
– Это не сны. Это информация. От него.
– Почему мне?
– А мне - почему?
– Ты - из тех, кто его послал…
– Я? Я его ни разу не видела до начала процесса!
– Может, этот кошмар является всем вашим "паломникам", всем, кто имел к делу Бойзена какое-то отношение?
– Ты думаешь? Я позвоню Кошенилю.
– У вашего шефа не было неприятностей в связи с делами Бойзена и Бертона?
– Нет, почему у него должны были быть неприятности?
– Хорошо, звони своему Кошенилю. А я - судье Арнольду.
***
У пастыря "Христианских паломников" было хорошее настроение, никакие кошмары его, похоже, не одолевали. Или он великолепно владел собой. Или был лицом подставным. Я прослушал разговор по второму аппарату и едва удержался от того, чтобы вмешаться и наговорить гадостей, которые Ревекка мне не простила бы.
Судья Арнольд, когда я до него дозвонился, ехал в машине, и слышимость была не очень хорошей. Я не стал задавать вопрос в лоб, но из краткого разговора (судья не любил нарушать правила, а разговор по мобильному телефону во время вождения транспортного средства являлся административным нарушением) понял, что Арнольд забыл и думать о процессе Бойзена. Конечно - нет человека, нет и повода о нем вспоминать. Возможно, судью и посещали кошмары, но я так и не задал прямого вопроса.
– То, что мне… нам… снится, - сказал я Ревекке, - совсем не похоже на образ христианского Ада. И на мусульманские представления не похоже. Иудейские сфирот тоже не имеют со всем этим ничего общего. И Будда не рассказывал ни о чем подобном. Что-то от друидов? Но очень уж отдаленно…
Мы сидели с Ревеккой на мягком (пожалуй, чересчур мягком - заниматься здесь любовью было бы отчаянно неудобно) диване перед низким (пожалуй, чересчур низким - чтобы взять в руки чашечку с кофе приходилось наклоняться чуть ли не до пола) журнальным столиком, держали друг друга за руки и говорили медленно, будто пропуская собственные впечатления через очень тонкие фильтры, сквозь которые не проходили совсем уж, казалось бы, нелепые впечатления, вроде глаз, смотревших на меня из тумана, я не рассказал о них Ревекке и был уверен, что она тоже сохранила кое-что для себя - возможно, даже очень вероятно, что это были те же глаза или что-то, оказавшееся заменителем в ее сознании, поскольку я был уверен, что далеко не все увиденное и запечатленное в памяти соответствовало действительно происходившему где бы то и когда бы то ни было - с нами или с кем-то другим. Сознание искажает мир, поскольку часто не находит адекватных образов для создания понятной мозгу картины, а память дополнительно искажает картину, нарисованную сознанием. Мы видим мир, мы пытаемся понять его, но как часто то, что мы хотим понять, не соответствует тому, что мы видим, а то, что мы видим, решительно не соответствует тому, что происходит в реальности…
– Я все время об этом думаю, - сказала Ревекка, и я не понял сначала: то ли она отвечала на мои слова, сказанные вслух, то ли на мысли, вслух не сказанные, но для нее очевидные и требовавшие ответа. - Это просто кошмар. В том мире нет места Христу. И заблудшим душам. И ангелам.
– А злу? - сказал я. - Бойзен охотится… должен охотиться за Князем тьмы. Мало ли куда Дьявол мог завести его…
– Дин, - сказала Ревекка, - ты же не верил во все это.
– Я… не знаю. Понимаю, что есть нечто выше нас, но это не обязательно Бог, это может быть и что-то совершенно неразумное, природа, например, - бесконечность, как ни бездарно она организована, все равно бесконечно сложнее, чем мы, поскольку все, из чего мы состоим, конечно по определению.
– Да, я понимаю, - сказала Ревекка. - Жаль, что мы не говорили об этом там, я бы многое тебе объяснила.
"Там" мы вообще мало разговаривали, там мы были вдвоем, мы были вместе, нам было хорошо, а сейчас… Мы сидели рядом, мы могли даже рядом лечь, но с появлением кошмаров что-то изменилось в моем восприятии мира, и в мире Ревекки изменилось тоже, Бойзен разлучил нас вернее, чем тюрьма или смерть, хотя, вроде бы, все должно было оказаться наоборот - разве общие кошмары не должны сблизить людей, оказавшихся в страшном и необъяснимом мире?
Мы долго молчали, а потом Ревекка сказала:
– Это может продолжаться всю жизнь. Нашу жизнь. Сколько займет у Бойзена охота на Дьявола? Сто лет? Триста? Миллион?
– Надеюсь, - сказал я, - что вы не пошлете ему на подмогу еще одного отморозка? Или десяток?
– Эта идея обсуждалась, - спокойно сказала Ревекка. - Я не знаю подробностей, но мэтр Кошениль намекал на такую возможность.
– Кошениль? - переспросил я скептически, но Ревекка, видимо, не расслышала.
– Похоже, что идея не понравилась, - продолжала она. - Во всяком случае, о других мне ничего не известно. Ты тоже не встречал в практике похожих случаев?
– Нет, - сказал я.
– Как продвигается расследование гибели Бертона? - осторожно спросила Ревекка. - Ты общаешься с комиссаром Эшером?
– Никак, - сказал я. - Ни малейших зацепок. Для комиссара, я имею в виду.
– Ты все еще думаешь, что…
– Не надо об этом, - попросил я.
– Дин, уверяю тебя…
– Не надо… Пожалуйста.
– Никто из наших не убивал Рика!
Не нужно было ей настаивать.
– Конечно, - сказал я. - Это сделала ты.
– Я?