* * *
13: Начало игры
С гор спускалась зима. Она приходила из-за облаков, ее день ото дня становилось все больше: в ущельях, в промороженных облаках, и в запоздалых рассветах. Она копила силы, чтобы ударить всем весом – пока всего лишь копила. Истекал мерным звоном Шпиль, микроволновой барьер, чувствительный к переменам температуры и влажности, перенастраивали дважды в сутки. А ученики прекращали смотреть в окна – и в последнем таилось особенное чудо.
Интересно наблюдать за переодеваниями сверстниц. Противно – когда переодевается мир.
Аска Ленгли вышла из общежития, осмотрелась. Она изучала все и сразу: погоду, не доброшенный до урны окурок, крупные капли, свисающие с лавки. Она смотрела, как блестела брусчатка парковых дорожек – еще не льдом, но уже не водой. На востоке, невидимый за парком, занимался рассвет, и откуда-то из-под крыши в лужу упала капля – метрах в пяти от замершей Ленгли.
Перед учительским жилым корпусом стояла плотная, почти осязаемая тишина.
– Аянами, выходи, – потребовала доктор.
Голос потерялся среди помертвевших под утро окон. Аска понимала две вещи: во-первых, она спит, и это не только ее сон – во-вторых. Был еще третий вывод – о том, чей сон она разделяет, – но умозаключение было слишком очевидным, чтобы считать его выводом. Потому что – утро, потому что – тишина. Потому что – покой.
Разум существа, носящего имя "Каору Нагиса", был бесконечно далек от таких снов.
– Аянами, я жду, – Аска утопила в тишине еще три слова. Прислушалась, покачалась с пятки на носок, с носка – на пятку.
– Если ты пришла просто полюбоваться, то проваливай к черту. Я хочу спокойно доспать.
Тишина. Ленгли подошла к лавке и провела ладонью по дереву: мокро, холодно. Она уселась и запрокинула голову, рассматривая окна общежития. Ей вдруг понравился этот сон. Она давно разучилась пугаться чужого вторжения, отвыкла нервничать – даже умирать во снах отвыкла.
"А еще я больше не получаю удовольствие от сновидений", – удивленно подумала Аска и поняла, что это ее собственная мысль – не подделанная, не наведенная.
– Знаешь, Аянами, я сплю от полутора до двух часов. Дольше не могу. И не хочу.
Утро молчало, и Ленгли едва заметно улыбнулась: она все же добилась ответа. Пусть и такого своеобразного. Улыбнулась – и продолжила:
– Сон – это когда ты уязвим. В Вест-Пойнте этому неплохо учили. И в Дэнсгейте. Так что когда ко мне приперся этот белый скот, я была готова.
Ленгли ждала, что упоминание Каору как-то переменит это утро, сделает все не так – и не дождалась. Мир был спокоен, тих, но остановившийся за парком рассвет предательски выдавал сновидение. Солнце никуда не торопилось, и с каждой секундой утро обретало новый штрих неестественности: слишком замылен туманом учебный корпус, ветви не могут так застыть, а тени не должны плестись беспорядочной вязью.
Аска встала.
– Аянами, я ухожу. И на всякий случай…
Она выхватила оружие и выстрелила. Рявкнуло, и в пламени соткался силуэт человека. Контуры будто бы кто-то наскоро залил тушью, смешав черное, белое и красное. Аянами зачерпнула кровавый дым, сочащийся у нее из груди, и подняла взгляд.
– …Не люблю, когда вламываются без приглашения, – закончила Аска. – До скорого.
* * *
Я открыла глаза и поняла, что держу руку на груди. Во сне там появилась дымная рана – болезненная, огромная, смертельная. Глупая.
За окном серело. На стекле среди инея лежал кровавый блик.
"Она меня ранила".
Я стояла под душем и подводила итоги – немногочисленные, к сожалению, но пугающие. Аска Ленгли легко пустила меня в себя. Внутри поначалу была серая душная пустота, выложенные блестящим кафелем стены, длинные коридоры. Я шла, подчиняясь поворотам, лестничным пролетам, врастала в странную архитектуру – в блестящий серый кафель, в бесконечные переходы.
Потом я устала и прошла сквозь стену – в еще один коридор.
Под полом коридор оказался точно таким же, только заканчивался не поворотом, а лестничным пролетом. Этажом выше, этажом ниже – все одно: серый кафель, спертый воздух.
Потом мне стало страшно.
Я открыла глаза – у себя в ванной, под струями обжигающего душа. Перед глазами была обычная бело-зеленая плитка, запотевшая, знакомая и совсем не страшная. Там, во сне, я могла бы уничтожить Аску изнутри, наполнив все коридоры собой, но никогда не смогла бы добраться до глубин ее микрокосма.
"Все просто: она согласилась встретиться, а когда ей надоело – схлопнула свой сон".
Я положила руку на грудь. Казалось, что дыра, проделанная выстрелом Аски, все еще там. Мне было больно, онемевшие ноги плохо слушались, но это все отступало далеко-далеко. Просто как-то получилось, что попытка понять Аску закончилась… Странно.
Вместо ответов я обнаружила чудовище.
* * *
– Икари вчера дал, – уважительно сказал Тодзи Судзухара. – Дал так дал.
– Напился и пошел спать, – ответила Мана. Она пожала плечами, обводя учительскую взглядом. Взгляд искал единомышленников. – Тоже мне, герой.
– Умгу, – отозвался Кенске. – Вот если бы он утащил с собой одну кураторшу – тогда да-а. Герой бы был.
Тодзи оглянулся, загоготал и ткнул кулаком в плечо Айду:
– "Одну кураторшу-у-у"! Ловко, ловко!
Кенске кисло улыбнулся и снова затрещал клавишами, не обращая внимания на начавшуюся перебранку. Я ничего не могла с собой поделать: следила за ним. В последние дни Айда Кенске словно бы таял, растворялся в эфире. Все вздрагивали, когда он начинал говорить, о нем сразу забывали, стоило ему замолчать. Наверное, если он не придет на методсовещание, Кацураги не сделает ему выговор.
Дети сталкивались с ним в коридорах – "Опять бухает". "Хоть бы просох до контрольной". "Что это с учителем?"
Сегодня утром около столовой он встретился с Аской Ленгли, и я увидела, как доктор долго смотрит ему вслед. Потом Ленгли перехватила мой взгляд, подмигнула и исчезла.
Я даже не поняла, в какой кабинет она зашла.
Воздух лицея звенел от напряжения, начиналось что-то странное, и я едва ли могла списывать свои ощущения на Каору, страх и опухоль. Я поминутно ждала синей тревоги, каждый урок казался последним. Во время тестов в 2-D я выглянула в окно и не увидела теней в парке – не увидела погожим осенним днем.
"Побочные эффекты новых лекарств" – так звучал правильный ответ, и все равно мне было страшно, потому что до сих пор где-то был Каору, потому что в микрокосме Аски Ленгли прятался Лабиринт. Потому что Айду Кенске что-то стирало из этого мира – и мой бред не имел к этому никакого отношения.
– …Наш новый сотрудник – специалист по преподавательской этике, Нагиса Каору-сан.
Я подняла взгляд. Малый зал методсобраний словно сгустился вокруг него – улыбающегося, благодушного. Он причесал свои пепельные волосы. Он трепал бэйдж, прикрепленный к карману пиджака, кивал собравшимся и улыбался, улыбался.
Улыбался. Настоящий цвет его глаз скрывался за скрипуче-желтыми очками в тонкой оправе.
– Надеюсь, все наши уроки достойны звания открытых, – сказала замдиректора, – и проверка будет приносить уважаемому Нагисе-сану удовольствие.
Коллектив лицея молчал, послышались отдельные хлопки. Я пыталась вспомнить, как попала сюда. Кто-то вошел – кто-то опоздавший, – поймал взгляд Кацураги и сел на крайний стул у дверей.
– Очень рад, что меня так принимают, – поклонился Каору. – Большая честь работать с вами, пусть и недолго.
Я ждала, что он вот-вот скажет какую-то двусмысленность – только для меня, только для него. Я ждала, и в животе все каменело, а рядом со мной было одно свободное место. Меня трясло.
Каору поклонился и пошел в зал – улыбаясь, улыбаясь. Кацураги что-то говорила за его спиной, совещание перешло к новому вопросу, а я слышала только EVA в своей голове, только толчки взбесившейся боли.
Он шел ко мне, и вдруг что-то изменилось.
Я услышала слабый вскрик-вздох изумления, и поняла, что не вижу Каору.
– Вы не ушиблись? – громко поинтересовалась Аска Ленгли, помогая Нагисе встать. – Садитесь сюда, я найду себе место.
Когда она опустилась рядом со мной, я поняла, кто опоздал на совещание. Малый зал шептал, я видела рты и уши, видела глаза, которые смотрели на мою соседку – кто украдкой, а кто и не скрываясь.
– Упал, – трагическим шепотом вздохнула Ленгли, ни к кому конкретно не обращаясь. – На ровном месте. Бывает.
Она достала блокнот и все оставшиеся полчаса рисовала. Я искоса присмотрелась и вздрогнула.
Со страницы блокнота смотрело жерло коридора, выложенного кафелем. Аска поглядела на меня и добавила под рисунком несколько штрихов, сложившихся в ее любимый смайл.
– …Завтра мы еще встретимся, – сказала Кацураги, и я поняла, что все закончилось. – Надо обсудить подготовку к Хэллоуину, прошу кураторов подготовиться. Всем пока.
И снова не было директора Икари. Я встала, складывая свои бумаги, спрятала откидной столик в спинку сиденья и пошла к выходу. Трость жгла мне руку. Вокруг толкались и шумели, я шла, ощущая режущий взгляд, и все было так, как я боялась. Каору не подошел, он просто смотрел.
Издерганный день заканчивался. В коридоре все стало только хуже: снова пришла паника, ощущение края пропасти, и мне очень хотелось бежать, а лучше – уйти в себя, раствориться, стать дымом. Вместо этого я нашла взглядом Икари-куна и пошла поперек потока людей – к подоконнику, где он стоял, водя пальцами по экрану планшета.
– Икари.
Он обернулся, и я смешалась. Он ждал – ждал именно меня.
– Вы… Как вы?