* * *
Туман начинался сразу же за разметкой пешеходного перехода. Мне было холодно: мерзли босые ноги, больничная рубашка ни от чего не защищала. В спину светил негреющий прожектор, мигали синие огни. Ни я, ни Икари не отбрасывали теней.
"Он такой большой, и никакой тени", – думала я. Мне было холодно, больно и любопытно.
Я помнила тишину. В тумане что-то изменилось. Фонарные столбы сдвинулись и стали сплошными стенами вдоль погруженной во мглу проезжей части. Чудные ряды уходили в молоко и терялись там.
"Как ужасно, – подумала я. – Целые стены из фонарей. Сколько же нужно иликтри-чества?"
– Рей, тебе надо пойти туда.
Он не спрашивал, понимаю ли я. Он сидел на корточках, и на небритой щеке играл синий цвет. В ушах поселился зуд. Всегда зуд, когда много синего цвета, когда мигалки, когда скорая помощь.
– Туда?
Я видела свою руку как что-то отдельное – бледное, молочное, тонкое. Я указывала в туман цвета своей руки.
– Да.
– Зачем?
– Там не будет больно.
Я не понимала.
– Там уколют лекарство?
– Нет.
Я понимала еще меньше, и тогда пришла тревога. Была одна последняя надежда:
– Это как игра?
Икари прищурился: я видела, что он хочет сказать: "да, игра, Рей", – я слышала толчки крови в его висках. Он сказал – но не то.
– Нет, Рей. Это не игра.
* * *
– …То есть, вы выдрали двоих только из соображений секретности?
Я прислушалась. EVA долго дышала моей памятью, слишком долго, но я все поняла: говорила Акаги, она была сердита, и моего ухода никто не заметил.
– Именно, – кивнул Кадзи. – Ангелов вне лицея не существует. И не будет существовать.
– А если кто-то раскроется там?
Доктор указывала большим пальцем себе за плечо, вряд ли куда-то конкретно, но все ее поняли.
– Успокойтесь, Рицко, – рассмеялся Кадзи. – Мы вам приготовили очень сладкую пилюлю. На этой же "втулке" прилетел свеженький проводник, мы с ним разминулись на въезде в аэродром. Эта пилюлька и прикроет тыл.
– Еще один? Откуда? – недоверчиво спросила Акаги.
– Лиссабонский лицей закрыт, – ответил Велкснис. – Экономически не целесообразен.
– Почему я об этом узнаю…
Акаги взяла высокую ноту, и я поспешила прикрыть глаза. Экономика. Новый проводник. Ангел посреди огромной толпы народа. Политика "Соула". Я пыталась найти этому место между рваными краями боли, и становилось только хуже. Хотелось получить задание, хотелось, чтобы все закончилось.
Икари переводил взгляд с одного говорящего на другого. Он был растерян, до сих пор не было инструкций. Я смотрела на Икари-куна и думала, не привиделся ли мне пикник у Шпиля. Я вспоминала его выдуманную правду, его настоящую правду.
"Будет третий проводник".
Мысль была лишней, как сам третий проводник. Я думала о симеотониновом интермеццо и невольно тянула руку к горлу. Мне было тепло, пускай и на фоне боли. Воспоминания об отце и сыне пришли вместе, а Ангел снова ушел на второй план, ушла на второй план и боль. Впрочем, долго греться и вспоминать мне не позволили.
– …Подразделения с термохимическим оружием готовы, но штурм невозможен.
– Да все невозможно, – отрезала Акаги, рассматривая что-то на экране лэптопа. – Если вы не хотите его пробудить.
– Термохимический патрон в голову? – предположил Велкснис.
– Ваш, с позволения сказать, медиум, дал совершенно точную характеристику, – доктор пощелкала клавишами. – "Балансирует на грани синевы". Он успеет перехватить патрон. Карбид-молибденовые ракеты могут помочь, но вы же не хотите бойню.
– М-смесь?
Акаги скрипуче рассмеялась:
– Какой там объем помещения?
Велкснис склонил голову, отказываясь от предложения. Кадзи, что-то быстро вычерчивавший по экрану наладонника, поднял глаза:
– В общем, мы уже пришли к и так понятному решению. Два проводника – один удар. Пусть будет иллюзия драки, но не этот ад… С раскрытым микрокосмом.
В крохотной паузе сквозил холод междумирья, откуда инспектора вытащил Икари-кун. Я вдруг поняла, что инспектору безразлична огласка, безразлична бойня: он всего лишь выполняет приказ правления. Но где-то за глумливой улыбкой навсегда поселился страх перед Ангелом, и работа стала личной.
"А сейчас ли она стала такой?"
Понимать людей – это очень утомительно: травмы, впечатления, самоустановки. Разлад с отцом, вспомнила я. Я снова посмотрела на Икари-куна и увидела встречный взгляд.
– Словом, двойное проникновение, – сказал Кадзи, подмигивая мне.
– Эм, – недовольно буркнула Акаги и, кажется, даже порозовела. Икари-кун тоже. Велкснис безразлично смотрел куда-то в сторону. "Глупая, раздражающая пауза".
– Это эвфемизм группового секса, – сказала я вслух. – Я поняла. Мы можем продолжать?
– Гм. Можем, – ответил Кадзи и потер скулу. – Рицко, осталась, по сути, одна проблема.
– И какая же?
Инспектор-садовник вместо ответа потянулся куда-то в сторону и вынул пульт, а секундой спустя на меня обрушилась музыка. Я воспринимала только рваные ноты, выхваченные из трепещущего полыхания басы. Плавные удары накатывали со всех сторон.
Боль-боль-боль-больболь.
Я выпрямилась в кресле. Первый шквал был страшен, и очень хотелось потерять сознание, но я не успела: все кончилось.
– Редзи, ты кретин.
У голоса не было пола и интонаций, но шевелились губы Акаги, а слева побледневший Икари-кун выбирался из своего кресла.
– Вы лучше присядьте, – сказал Велкснис, и его огромные ладони исчезли из виду, нырнули в карманы мешковатого спецкомбинезона.
"Он испуган", – поняла я, чувствуя непонятную радость. Страшная пена музыки еще стихала в голове, и мне было приятно, что Икари-кун встал. Глупая радость, глупая.
– Икари, нам лететь еще полчаса, – сказал инспектор без улыбки. – Не напрягайся так. Аянами выключается, как видите, в секунду. Тебя накроет минуты за две.
– Что значит "накроет"? – спросил Икари-кун.
– EVA чувствительна к гармоническим колебаниям с высоким показателем звукового давления, – нехотя ответила Акаги. – Попросту говоря, мой дорогой, к очень громкой музыке. При гармониках с давлением выше сотни децибел ты потеряешь сознание.
– Но…
Он смотрел на меня, и я снова видела тот взгляд: Икари-кун смотрел в свое будущее.
– У вас разные классы астроцитом, – сказал Кадзи. Об этот голос легко можно было порезаться. – Только не обольщайся насчет себя. Ты давно пользовался вот этим?
Икари поднял к глазам пуговку наушника, которая болталась поверх полупальто и сел. Маленький бунт закончился еще одним откровением. К счастью, если я правильно понимаю, последним.
"Я не знаю, чем для него была музыка".
– Ясно, – безмятежно сказал резидент "Соула" и посмотрел на Акаги. – Так что будем делать? Обезболивать, как я понимаю, нельзя.
– Выключить там музыку тоже, как я понимаю, не выйдет, – в тон ему, но со злым сарказмом произнесла доктор.
– Да там вообще ни черта нельзя делать. Нельзя тормошить его среду, Риц, ты же понимаешь, – сказал инспектор, и снова его голос изменился. Издевка, сталь – а вот теперь отчаяние. Я не понимала, как он мог быть профессионалом – разве что профессиональным актером.
"Рей, повторяй про себя: "Понимать людей утомительно"".
– Вакуумные наушники, – предложил Велкснис. Его ладони снова лежали на ложном мраморе стола.
– Поверх костей черепа – тоже, – огрызнулась Акаги и потерла губы: ей очень хотелось курить. – Не выйдет.
Время текло вокруг летящего конференц-зала, я ощущала его в вое турбин за обшивкой вертикалки. Я знала решение, вокруг которого ходили участники мозгового штурма. Они тоже знали это решение и ждали, что я предложу его сама.
– Икари успеет войти в контакт с Ангелом?
Кадзи заглянул в наладонник, сверился с какой-то схемой и кивнул.
– Хорошо, – сказала я, пытаясь как можно дальше отстраниться от следующей реплики. – Тогда оглушите меня.
– Временная химическая глухота? – спросила Акаги и нахмурилась: – Рей, большинство препаратов с этой функцией тебе не подходят. А оставшиеся…
– Оставшиеся вызывают побочные эффекты: судороги, головная боль, расстройство координации.
"Как EVA. В сущности, пустяк на ее фоне". Я помнила эти опыты. Мне они не нравились.
– Подождите. Вы сейчас серьезно обсуждаете эту… Херню?
Я видела только руки Икари-куна, побелевшие костяшки – белее мела на его штанине. Мне подумалось, что если будет возможность еще поговорить с ним о прошлом, многие детали стоит скрыть. Так будет проще.
Вопрос растворился в посадочном вое. Машину мягко потряхивало, а когда все стихло, оказалось, что и говорить больше не о чем, только уже на выходе, у самого трапа, Икари-кун зачем-то остановил Кадзи, они спорили о чем-то, а я шла за Акаги, слушая скороговорку ее телефонного разговора. Речь шла о медицине и точных дозах.
Край летного поля нырял вниз, в стороне висели рубины огней какой-то башни, а вдалеке сплошным ковром ламп звучал город. Его свет лежал на низких тучах. "Еще один город, – подумала я. – Чуть менее абстрактный, чем тот, из детства".
Акаги за моей спиной все сыпала латинскими словами, а я грела руки и пыталась снова понять: слышу я ее или вижу. Почему-то сейчас, в предчувствии глухоты, это казалось очень важным. Блестки гласных, сполохи темноты в паузах – ее речь была здесь, поверх действительной, реальной картины вечернего города. Это было единое полотно, крепко стравленное, цветистое.
Осталось понять, чего я лишусь, перестав слышать.
– Дерьмо.