Я остановилась у сцены, глядя снизу вверх на замершего у рояля Икари. Он слышал мои шаги, и теперь либо смущался, либо позировал… Либо все очень плохо, и мой присмотр – это мало, преступно мало в его случае.
– Аянами? Простите…
Снизу – вверх. А кажется, что наоборот.
– Вы в порядке?
Если он засмеется, я его пойму.
– Да… Наверное, да.
Он встал и спрыгнул со сцены, оставив инструмент открытым. Он едва не оступился. Он одернул рукава свитера – мешковатого черно-белого свитера, который был большим ровно настолько, чтобы еще считаться претензией на моду. Икари-кун выглядел усталым, невыспавшимся и совершенно измотанным. Я была более чем уверенна: вымотала его не ночь, не Ангел, а взорвавшийся хаос звуков.
– Что вы здесь делаете, Аянами?
Икари-кун говорил почти спокойно, и я терялась: это хорошо спрятанная истерика или он довел себя музыкой до полного безразличия? Мне говорить с ним или молчать? Отвести его подышать воздухом или к Акаги-сан?
Я совершенно не представляла, что делать в этой ситуации.
"Он такой же, как ты. Разумеется, тебе нелегко".
Ну конечно.
– Я ждала вас.
Он удивился.
– Зачем?
Честный ответ будет неправильным. Он не любит отца, а после этой ночи почти наверняка ненавидит. Последнее, чего мне сейчас хочется, – это чтобы он перенес свою ненависть и на меня.
Правильный ответ будет нечестным. Мой выбор, да?
– Хотела поговорить с вами.
– Поговорить? – тяжело улыбнулся он. – Вы тоже психолог?
"Тоже", – отметила я. Икари-кун мрачнел, и в тени на его лице оживали разом и ночь, и утро. Сейчас он закричит. Сорвется, будет кричать мне в лицо, выплевывать свою злость, свое отчаяние. Худшая ситуация в классе, ошибка педагога, из которой можно выбраться только наитием.
Я рванула холст.
– Нет. Но я тоже проводник.
Выделить "тоже", приглушить голос на слове "проводник".
– Я знаю.
Этот голос. Эти интонации. Ему действительно было безразлично, и мне на секунду показалось, что я обижена. Потом вспомнились разговоры в медкабинете – руины правды. Потом память подсунула мне мои собственные впечатления, и это было гадко.
Мне не о чем с ним говорить: это не те увечья, которые выставляют напоказ. Мне нельзя его отпускать.
– Я даже не знаю, что сказать в этом классе, – вдруг буркнул Икари-кун. – В смысле, когда я снова попаду туда.
Все-таки сработало. Все-таки он зацепился, пусть и не так сильно, как я хотела.
– Все, что надо, уже сказали.
Он сел на сцену и покосился на меня:
– Вы же понимаете, о чем я. Зачем вы так?
Понимаю, и потому промолчу. Это ведь каждый должен решить сам, точно так же, как выбрать свой стиль общения с лицеистами. Это словно выбор одежды, и моя ему точно не впору. Беда в другом: желающие помочь и посоветовать точно найдутся.
– Этот человек… Кадзи. Говорил, что я спас его, – неожиданно сказал Икари. Смотрел он в пол, и поднимать глаза не спешил. – Это правда?
– Да.
– И так бывает?
– Да.
"Только так и бывает". Проводник нужен, когда что-то идет не так. Когда Ангел начинает расти, разрывает свой микрокосм и затаскивает в себя людей. Надо сказать ему, напомнить, что все именно так и происходит, что нас используют только как последнее средство. Только это будет слишком правильно и сладко сказано. В конце концов, Ангела обнаружил все равно Синдзи.
И даже после увиденного – хоть и не знаю, что он там увидел, – Икари-кун считает своего врага человеком. Это дрожит в каждом его слове, это дрожало в каждой ноте его импровизации. Он не забитый подросток, он понимает, что все делается правильно.
Все он понимает.
– Аянами, а боль когда-нибудь пройдет?
До смерти – нет.
Я покачала головой, и только потом я посмотрела на него: Икари-кун прижимал ладонь к сердцу. Не к виску.
Впрочем, от этой детали мой ответ не зависел. Ответа я все равно не знала.
* * *
– Нет. Не сюда.
Он поднял глаза и отложил ручку:
– Погодите, Аянами. Вы же сказали, что планирование заполняется в первой таблице!
– Календарное. Не тематическое.
Икари-кун выдохнул сквозь зубы и отложил испорченный лист в сторону. Уже третий. Из угла методического кабинета на нас поглядывали. Там сидела замдиректора Кацураги, но вмешиваться не спешила.
Бледное послеполуденное солнце косилось в окно, почти не давая теней, так что у двери уже включили настольную лампу. Там маялся от газа и прерванного запоя Айда Кенске. Он подслеповато моргал, глядя на тусклую поверхность стола, и бумаги его не волновали.
Я иногда смотрела по сторонам, но все было своеобычно: и любопытствующие коллеги, и безразличный ко всему информатик. Иногда открывались двери, но долго никто не задерживался: видимо, опасались замдиректора, у которой всегда и для всех находилось дело.
Икари-кун трудолюбиво заполнял колонки индивидуального плана, а я чувствовала себя неловко. Будто учила его чему-то плохому.
– Посмотрите, все верно?
Я кивнула. Не на что там смотреть.
– Хорошо-хорошо, – донеслось из угла. – Давай сюда, Икари.
Кацураги встала и, довольно улыбаясь, подошла к нам. Икари-кун с легким поклоном подал ей исписанные листы. Я отвернулась. Замдиректора сейчас посмотрит их, сострит насчет формулировки тем и сделает мелкое замечание в духе: "ну да ничего, сойдет!"
За окном звучала последняя перемена – звучала громко, полноправно. Лицеисты опомнились от шока, выветрили остатки газа – сигаретами, шипучкой, чаем – и теперь живо обсуждали ночные события. Кто-то завирал, что все видел, кто-то хвастал, что его вызывали на допрос.
Я бросила взгляд на Икари-куна: отвлекшийся было на скучную работу, он снова мрачнел, услышав обрывки реплик. Стоящая над ним Кацураги благодушно листала бумаги.
Контраст выражений на лицах этих двоих был просто потрясающий.
– Ну, все отличненько, Икари, – улыбнулась женщина. – Только ты вот подумай. Аянами запланировала военную тему в литературе на два урока, а ты на один. Управишься?
Он посмотрел на меня. Я пожала плечами.
– А я вот к вам обоим на уроки приду! – заявила замдиректора. – И посмотрим, кто прав.
Икари-кун кивнул, и я с удивлением отметила, что ему по душе мысль о сравнении наших уроков. Правда, я даже не представляю, что там сравнивать.
"Очень плохо, что не представляешь. Включи его занятия в план посещения".
Я тоже кивнула донельзя довольной Мисато-сан. В конце концов, это не самая плохая идея.
– Вот и чудно, – подытожила замдиректора, подхватив свой портфель и указывая другой рукой на информатика. – С этим вот пропойцей знакомства не води.
Айда поднял мутный взгляд, вернулся к созерцанию стола и зачем-то открыл ящик.
– Кенске, надеюсь, ты запомнил, – грозно сказала Кацураги уже на выходе. – Еще раз повторится, сведу к директору. Будете понижение в окладе обсуждать.
Она задорно шлепнула за собой дверью, и в методкабинете стало тихо. Айда вздохнул, принявшись доставать из стола бумаги. На нас он внимания не обращал, бумаг было много, и все требовалось заполнить на вчера.
Икари-кун смотрел в окно, за которым гудели лицеисты, и вздрогнул, только когда прозвенел звонок. Я поняла, что тоже все это время просидела молча.
– Аянами… На сегодня все?
– Да.
Белый солнечный диск повис над шерстью леса и двигаться вниз не спешил. Икари-кун встал, снял со стула свою куртку. Помял ее, вздохнул.
– И что мне делать дальше?
Я пожала плечами: я, конечно, примерно представляла, что делают в общежитии в свободное время. Но знать – это одно, а советовать что-то Икари-куну – другое. А еще мне было обидно. Почему я? Почему за ним не может присматривать кто-то из обычных преподавателей? Это было бы значительно проще. И удобнее.
– Не знаю.
Я тоже встала, спеша избавиться от неловкости. Бумаги дописаны, день прошел, и коллега превращался в обузу. Мне становилось нехорошо от мысли, что придется менять привычки, чтобы как можно дольше держать на виду сына директора.
"Спокойнее, Рей. Он убил первого своего Ангела, он взволнован. У тебя месячные и последняя стадия EVA – но жизнь пока не заканчивается".
– Понимаю, – сказал Икари, по-детски просовывая сразу обе руки в рукава. – Простите, и так у вас столько времени отобрал…
Делает вид, что все хорошо. Правильно. И это – тоже правильно, можно начать и так: "делать вид" рано или поздно станет "на самом деле", и все будет хорошо.
– Осмотритесь, – предложила я. – За спортзалом сосновый бор со скалами.
Айда Кенске, заинтересованно оглянувшись, принялся смотреть на Икари-куна, словно впервые его видел. Лампу у лица погасить он не догадался, поэтому выглядел глупо.
"А вы не составите мне компанию?"
"Хорошо".
Это продолжение диалога читалось в глазах Кенске, как и все завтрашние отголоски. Порой, чтобы забыть ужас, нужно что-то острое и перченое, и когда Кенске не пил и не играл, он мастерски готовил такие блюда.
– А… – сказал Икари-кун. – Эм, спасибо, Аянами. Стадион – это?..
Он изогнул руку, показывая, как собирается обходить корпус.
Я кивнула, чувствуя странную досаду. Он кивнул в ответ:
– Тогда всего доброго.
– До свиданья.
Кенске поднял руку в прощальном приветствии, проследил за уходящим и снова уткнулся в бумаги. Я села на свое место. За окном лес полировал нижний край стремительно желтеющего светила, смолкли голоса.
Потом позади шумно вздохнул скучающий Айда, и я начала собираться.