– Тогда стоит ли тратить на них время?
– Ну, этого добра у меня навалом!
– Какое сегодня число? – спросил он по-итальянски, пристально гляди ей в глаза.
Против его ожидания Лала никак не отреагировала на эти слова.
– Как вы себя чувствуете?.. Вы меня понимаете? – продолжал спрашивать Антон.
Лала фыркнула и спросила:
– А попроще вы не можете?
– Вы не понимаете меня?
Она мотнула головой.
– Или не хотите понимать?
– Я не знаю по-заграничному.
– Это итальянский язык.
– Красивый.
– Я думал, что вы умеете разговаривать по-итальянски.
– Кто вам это сказал?
– Вы сами.
– Шутите.
– Нисколько. Несмотря на ваше чудесное исцеление, десятки людей могут подтвердить, что в вас стреляли, что вы были тяжело ранены, что лежали в реанимации, что бредили, но почему-то не на своем языке и не на русском, а на итальянском. И экспертиза может доказать идентичность вашего голоса с записью. Включить?
– Включите, – сказала она, улыбнувшись.
Антон нажал кнопку диктофона. Раздалось шипение ленты. Затем тоненький, козлиный голосочек запел:
Хэппи бефдэй ту ю!
Хэппи бефдэй ту ю!
Хэппи бефдэй, хэппи бефдэй,
Хэппи бефдэй ту-у-у ю-у-у!
Затем голосок омерзительно хихикнул, и понеслась бойкая танцевальная музыка. Антон нажал кнопку остановки ленты, но магнитофон продолжал играть, с каждым нажатием меняя мелодию. Он исполнил "Паромщика", "Лаванду" и уже завел было "Белую ночь", когда Антон расколол его крепким ударом ладони. Посмотрев некоторое время на разбитый корпус казенного аппарата, он отложил его в сторону и старательно улыбнулся.
– А здорово вы его…
– Это вы его, – с самым невинным видом поправила Лала. – А я здесь ни при чем.
– Не бойтесь, разбитый магнитофон я на вас не повешу, – усмехнулся Антон. – И я лично считаю, что вы в этой истории с притоном и в самом деле ни при чем. Вас ведь туда насильно завезли?
– Сама поехала, – невозмутимо заявила Лала, – я в жизни никому не врала и вам не собираюсь. Что было, то скажу. Сама я туда напросилась, а зачем – это не ваша забота.
– Согласен, не моя, – Антон махнул рукой и достал из пиджака несколько фотографий. – Вот, взгляните, вы знаете кого-либо из этих людей?
Лала рассеянно перебрала снимки и отрицательно покачала головой.
– Ну хорошо, а конкретно, вот этого вы видели когда-нибудь?
Лала пригляделась к фотографии мотоциклиста.
– Этого, кажись, видела. Во сне. Ну и что? Мало ли что может присниться? Какое вам до этого дело?
– Этот человек три дня дежурил у одного посольства за границей. А потом в машину посла оказалась подложенной бомба. При ее взрыве погибли тринадцать человек. Теперь вы понимаете, почему нам так важно знать, кто этот человек?
– Бернарда… Бернардана… тьфу ты! У меня от этих имен язык сводит! – в отчаянии воскликнула она. – Ну, снятся они мне иногда, что я теперь могу с собой поделать?!
– Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, – тихо, но настойчиво произнес Антон. – Вам о чем-нибудь говорят эти имена: Рикки, Тома, Браво, Маскино…
– Маскино? – встрепенулась Лала.
– Да, Мас-кино. Иногда его называют Кавалер, иногда – Лучо…
– Лучо она любила, – тихо сказала Лала.
– Кто?
– Девушка, которая мне иногда снится. Иногда мне кажется во сне, что я – это она. Я бываю с ней везде, говорю от ее имени и все понимаю… а когда просыпаюсь – сразу же забываю.
– Интересно, – Антон отчаянно почесал в затылке. – Чем, скажите, она сейчас занимается?
– Откуда я знаю? Мне надо заснуть. Может быть, тогда она мне снова приснится. А может быть, и нет.
– Вам она снится не всегда?
– Когда она, когда что-нибудь другое.
– Вы не контролируете сновидения?
Она не поняла. – Ну, скажем, можете вы пожелать, чтобы вам приснилась не она, а кто-нибудь другой, скажем, я!
– Избави бог, – сказала она, смерив его ироничным взглядом.
Мужчин ей хватало и наяву.
– Ну, а еще кого-нибудь из них ты можешь вспомнить? – подсев поближе, Антон взял ее за руку и неожиданно для себя крепко сжал, глядя девушке в глаза. У нее ведь еще есть подруги, знакомые?
– Не знаю… – пробормотала Лала, пытаясь припомнить что-то из разрозненных обрывков сновидений, мелькающих в памяти. – Подруг у нее нет, знакомые… разве что Норма?
– Норма? – заинтересовался Антон. – А фамилия?
– Не знаю. Какая-то иностранка. Наверное, англичанка. Такая толстая, лет под сорок, крашеная, в очках…
Антон непроизвольно потер свою шею.
– Вот-вот, и бородавка на шее, – оживилась Лала. – Вы ее знаете?
Антон многое слышал о ней. В своем ведомстве Норма Уайлдер (кличка "Шейм", агентурный индекс 132212) также считалась одним из лучших специалистов по Италии…
* * *
"Ну чего, чего, спрашивается, ты надулся? – удивлялась Лала. – Что я ему такого особенного сказала?"
"Ты не должна была открывать ему свою тайну!"
"Но ведь это не твоя тайна, а моя. Про тебя-то я ему ничего не сказала. А могла бы. Хотя тогда он подумал бы, что я психушка. И так, наверное, подумал…"
"Напротив, он отнесся к твоим словам очень серьезно. Сразу связался с Москвой, стал выяснять про этого коротышку, и про Лучо, и про всю их компанию. Их сейчас уже ищут по всей Европе".
"Вот и прекрасно. Давно пора было их найти!"
"Да ведь их давно уже нашли! – в раздражении воскликнул резидент. – Я, по-твоему, чем занимался? Их должны арестовать со дня на день. Этим уже занимается и Интерпол, и полиция, и разведка. Я всех предупредил. Даже сообщил в газеты".
"И все равно приятно, что нашелся хоть один человек, который отнесся к моим снам серьезно."
"Значит, меня ты не считаешь человеком?" – с горечью думал резидент.
"Но ведь ты и сам не хочешь, чтобы я тебя увидела".
"Я боюсь, что я… тебе не понравлюсь", – смутился он.
"Какой ты смешной! Понравлюсь – не понравлюсь! – удивилась Лала. – Ведь мы друзья, правда? А разве друг обязательно должен быть красивым? Главное, чтобы он был настоящим другом".
Соседки по палате глядят на нее настороженно. Кто ее знает, что еще натворит эта женщина? Лежит себе, бормочет что-то под нос, вглядывается в какую-то точку на потолке, куклу в руках вертит, будто разговаривает с ней, улыбается – чокнутая, да и только.
Бедный, глупый "бабушка" (однажды она выспросила, как его раньше называли, он и проговорился), такой усталый и закомплексованный (это новое слово она узнала недавно от своей подруги Гретки). Ни днем, ни ночью нет ему покоя, все-то ему нужно знать. Ночами он подключается к телебашне и ловит новости со всего света, днем на спутниках пролетает в поднебесье, пытаясь одновременно побывать в десяти местах. Возвращаясь, он рассказывает ей обо всем, что видел: война, пожары, землетрясения, извержения, наводнения, цунами… Лала кивает головой. Людей ей, конечно жаль. Но ведь людей и так много. Куда больше она переживает из-за безжалостно расстреливаемых китов, хищнически истребляемых осетров, последних из оставшихся белых журавлей.
Бабаев все пытается понять ее. Да где ему, если она и сама не понимает. Накануне ночью у нее появилась новая тайна.
Тяжелой сомихой ворочалась она под корягой у излучины крохотной речушки и неожиданно поймала призыв несчастного, одинокого существа. Создание это было сродни ей, ибо умело желать, мечтать, чувствовать боль и обиду. И в то же время строй его мыслей, конституция создания были чуждыми и неясными. Однако оно призывало на помощь любое живое существо, способное понять, и Лала вошла в его сознание так же решительно и безрассудно, как имела обыкновение поступать всегда.
Первым ее ощущением была всеобъемность окружающего мира. Казалось, что вся она представляла собой один огромный, сверхчувствительный глаз, зрительно воспринимающий всю необозримую гамму ведомых и неведомых человеку чувств. Свет, тепло, звуковые и радиоволны виделись ей (ему) потомками зримого излучения, пронизывающими или отталкивающимися от его (ее) большого, темно-серого тела.
Она (вернее, даже "оно", но не будем уточнять, она и оно были в этот момент едины), находилась в огромной пещере глубоко под землей, плавая в густой соленой жидкости. Рядом с ней на бетонной ступеньке сидел мальчик лет четырнадцати в белом комбинезоне и плакал.
– Не умирай! – стонал он, и слезы, смешанные с потом, градом катились по его искаженному отчаянием лицу. – Не умирай, родная, не надо!
Несколько людей в белых халатах пытались его оттащить, но он упирался, кусался и звал ее.
Было жарко. Удушливый, влажный зной переполнял залу, испарениями поднимался вверх и крупными каплями лился со скальных сводов.
Несколько человек на лодках окружили ее, один упал в воду и смешно и нелепо барахтался там, пытаясь ухватиться за борт лодки. Они прикрепляли к ее телу какие-то присоски с проводами, пытались разбудить маломощными электрическими уколами. Но она источала жар, которой не могла остановить сама. Этот жар был защитной реакцией ее организма на страшный, нестерпимый холод, который струился с далеких небес.
Это был невыносимый холод, по сравнению с которым ничем была температура абсолютного нуля, холод, в котором замедлили свой бег электроны, и протоны меняли орбиту и заряд, распадаясь на простейшие частицы, которые испарялись, уходя в другое измерение. В том, ином измерении этот холод являлся являлся высочайшей точкой нагрева, при нем взрывались и пылали солнца антимиров. А источник этой невыносимой пляски температур висел в двухстах километрах над землей в бил по ее телу пронзительными уколами излучения.