* * *
Быстро летели дни.
Анджело выдал тайники, явки, пароли, выдал всех, кого знал, а кого не знал – описал достаточно подробно. Лучо организовал засаду на контрабандистов. Во время перестрелки погибли двое боевиков и четверо мафиози. Десять пластиковых мешков героина были вырваны из жадных лап "синдиката" и перепроданы конкурирующей фирме. На этой операции "миротворцы" заработали чистыми сто тысяч долларов, после чего им, правда, пришлось срочно убираться из Италии и прятаться на севере Европы. В скором времени ими был приобретен подержанный бронетранспортер, в одном местечке нашлась партия стрелкового оружия, из другого было доставлено подходящее обмундирование. Были восстановлены старые связи, началась активная вербовка новых боевиков.
Кто же были те, что гордо именовали себя "миротворцами"? История донесла до нас имена некоторых из них.
"Миротворцы" отмежевались от "красных бригад" в конце 70-х годов, когда те уж слишком скомпрометировали себя актами массового террора, граничившего с вандализмом. По мнению "миротворцев", идеи всемирной анархии должны были привлекать людей, а взрывы бомб их только отпугивали. По тем же соображениям "миротворцы" не любили принимать на себя ответственность за те или иные преступления. Свои дела они обставляли без излишней рекламы, тщательно придерживаясь строго распланированного на годы вперед расписания убийств политических лидеров и диверсий на транспорте. Идейным вождем и вдохновителем всей деятельности террористов был уже знакомый нам Луиджи Кавальери (З6 лет, клички: Лучо, Кавалер, Гордый, Беркут; Фан, Маскино и др.). Свою политическую деятельность он начинал в шестидесятых годах в Париже, учась в университете, был сподвижником Кон-Бендита, участвовал в студенческих беспорядках. Шестнадцать раз привлекался к суду по обвинению в торговле наркотиками. Торговлей он занимался, во-первых, из идеологических соображений (это расшатывало моральные устои буржуазного общества), а во-вторых, из экономических (на проведение террористических актов требовались немалые деньги). В последние годы сам в диверсиях не участвовал, разрабатывал программу и политическую платформу новой партии. Некоторое время партия находилась в подполье. Теперь настала пора действовать.
Правая рука его, Юргенс (он же Карлснифф Юхансон, 42 года, клички: Стен, Заморыш, Цыпка, Бенни и др.) был не менее опытным и закаленным бойцом против правительств и властей предержащих, специалистом но захвату и взрывам гражданских самолетов. Он занимался вербовкой новых членов партии, осуществлял связь с международными террористическими организациями, был казначеем партии. Если Лучо можно было назвать мозгом и сердцем организации, то Юргенс был ее чуткими и твердыми, хоть и не совсем чистыми руками.
Они оба поверили в операцию, предложенную Харлемом (он же Джон Хименес, американец ямайского происхождения, 21 год, привлекался к суду за спекуляцию оружием. При побеге из армейской тюрьмы задушил охранника. Некоторое время промышлял в Гамбургском порту, переодевшись в наряд проститутки. Заманивал клиентов в глухие уголки и там убивал и грабил. Таким образом он однажды познакомился с Маленьким Бернандино, который свернул ему челюсть, вышиб четыре зуба, а после накормил, обогрел и привлек к "миротворцам". В скором времени Харлем горячо порекомендовал Лучо некую Норму Уайлдер, которая уверенно прошла все проверки и показала себя как стойкий борец против государственности).
О Маленьком Бернандино мы можем сказать, что он, возможно, был американцем (без гражданства) азиатского происхождения. Своих имен он никогда не запоминал, документы менял чаще, чем носки, клички к нему не прилипали. Иногда, подвыпив, заявлял, что был любимым учеником Фунакоши Накаямы. В хорошем настроении ломал ладонью черепицу, в плохом – черепа.
Все прочие – Рикки, Перно, Леконт – были из той же породы людей без чести, совести, милосердия, жалости. Таковы были те, кто желал навязать миру свой образ мышления, философию, мораль. Страшно даже подумать, в чьих руках порой оказываются судьбы цивилизации…
* * *
Тихо-тихо ползет муха по оконному стеклу. Большая, черная, с зеленоватым отливом, она неторопливо двигается вверх, стукается о раму, с недовольным жужжанием шлепается на подоконник и вновь начинает свой поход.
"Какая противная…" – вяло думает Лала.
Муха падает на подоконник и замирает.
"Ты ее убил?"
"Да".
"Зачем? Что она тебе сделала?"
"Но ведь ты сама сказала, что она противная".
"Мало ли что я сказала. Значит, надо убивать? Пусть она оживет!"
"Но ведь она вредная", – убеждает ее незримый друг.
"Раз она есть, значит, должна быть, – настаивает Лала. – Ничто не родится даром. Оживи ее!"
"Боюсь, что у меня не получится", – смущенно признается он.
"Эх ты, – смеется она. – Вот, посмотри, как надо!"
Как будто невидимые струны натягиваются между ней и затухающими биоэлектрическими колебаниями крошечного трупика. Пробуждается из спички микроскопический мозг и начинает подавать команды внутренним органам. Вздрогнули мохнатые лапки, заработали крылья. Неистово жужжа, муха начинает вертеться на месте, падает с подоконника, в полете находит равновесие и принимается носиться по палате, как ошалелая.
"Выпусти ее, пожалуйста".
Крючок соскакивает с ушка. Форточка распахивается. Со скрипом открывается дверь. Сильный сквозняк выносит муху на улицу.
"Как здорово это у тебя получается!" – восхищается Лала.
"Что получается?"
"Оживлять".
"Но ведь и ты умеешь оживлять".
"Мне проще – у меня живые".
"А мне еще проще – у меня всего лишь вещи".
Она, эта прелестная девушка на больничной койке – его самая томительная, самая щемящая, самая страшная тайна. Он уже почти месяц с ней, заботливо опекает ее, приносит чай, сахар, фрукты. Она для него загадка, которую он тщательно скрывает от своих галактических хозяев.
"Неужели она тоже попалась в лапы уирков и ларгов? – размышляет резидент вечерами, валяясь на своем скрипучем диванчике. – Но почему они тогда мне об этом не сказали? А может быть…" – в голову ему приходит совершенно фантастическая мысль: бывший резидент вступает в брак с простой земной женщиной, и от этого союза… "Ну, это уж полная ахинея, – вздыхает он, еще раз проверив собственную схему. – Вот здесь генератор полей, тут система питания, здесь – транстипизатор, и все это с органами размножения никак не связано".
В то же мгновение в нем зарождается новая, ужасная мысль. Что если, кроме тех, кто гордо именует себя Ассоциацией, Землю посещали и иные существа? Ведь Галактика не бесконечна. За ней имеются иные галактики, которых Ассоциация опасается. Эти неведомые гости вполне могли завербовать девушку и наделить даром перевоплощения, гораздо более сказочным, чем у него. Больше того, они могли ей этого даже не сообщить, а просто пользоваться ее обличьем для исполнения своих замыслов. Каковыми должны быть в таком случае действия резидента? Поделиться открытием с Уирком? Доверить судьбу девушки холодным, бездушным машинам?
Вновь и вновь приходит резидент в клинику. Лале он является то в образе бумажного цветка, ненароком влетевшего в окно. То в обличье забавного кукольного гномика забирается к ней на подушку. Она так любит с ним играть. Совсем как ребенок. Наверное, она и есть большой и глупый ребенок, ставший игрушкой в руках проходимцев.
Осторожно, окольными путями пытается он выведать у нее подробности о ее чудесном даре. Лала лишь смеется. Нет у нее никакого дара. Просто она фантазерка. И соня.
Всю жизнь ей снились очень странные сны. Сны, в которых не было сюжета, но цветные и яркие, насыщенные, как сама жизнь. И то, что в них происходило, было ей самой непонятно и не поддавалось разумному объяснению. Самое странное, она была главным действующим лицом этих снов и действовала в них так же активно, как и в жизни.
Порой она чувствовала себя существом округлой формы, состоящим из нескольких слоев различных жидкостей, окруженных оболочкой. У него не было глаз, ушей, носа, все происходящее это существо осознавало, прогоняя сквозь рот и выуживая из среды питательные вещества. И испытывала несказанную радость, когда в облике клетки чувствовала, как в ней зарождается новое ядро, набухает, стремится вырваться наружу, проходит период созревания – и она наконец делится на два таких же прекрасных и совершенных создания, которые также начинают питаться, расти и делиться, множа ряды себе подобных.
Видела она себя и воробьихой, отчаянно защищающей драгоценные яйца от хищного кота. Ужасом и болею полнилась ее душа при виде желтка, стекающего с кошачьих усов.
Но порою и мартовской кошкой дико визжала она, предвкушая радость встречи с одноглазым соседским Барсиком.
В образе серны бросалась она в волчью пасть, спасая детенышей, и волчицей, подыхая от голода, отрыгивала своим волчатам куски дымящегося мяса.
И была она царицей крошечного, сурового народца муравьев, плодовитой и благодушной, с безграничной щедростью производящей тысячи тысяч чад, мужей и слуг своих.
Порою сердце ее тревожно сжималось при виде гибели многих миллионов живых существ от людской алчности и небрежности. Будто не их, а ее травили радиацией, кислотными дождями, душили нефтяными отбросами и газом, расстреливали, сжигали, но на место погибших приходили другие, отравленные – мутировали, подстраивались под изменяющиеся условия внешней среды – и выживали, несмотря ни на что.
Природы снов своих Лала не понимала. Окружающие, с которыми она пыталась поделиться, поднимали ее на смех. Истолкованию ее таинственные грезы не поддавались – она принимала их покорно, как часть своего существа, называя их попросту "бзиком".