Рикша въезжает в облако жирного пахучего пара - рядом жарят рыбу. Ночной рынок: люди кучками сидят вокруг свечей и, склонившись над плошками, едят лапшу, лаап и осьминогов на палочках. Андерсон сдерживает желание поднять над повозкой крышу и опустить занавеску, чтобы никто не заметил пружинщицу. Под сковородками-воками ярко вспыхивает огонь, в нем проскакивают зеленоватые искры метана, за который министерство природы берет налог. В темноте на смуглой коже посетителей едва заметно поблескивает пот. Под ногами шныряют чеширы - ждут объедков и ловят возможность что-нибудь стащить.
Перед рикшей мелькает красный кошачий силуэт, Лао Гу резко выкручивает руль и бормочет проклятье на родном языке. Эмико хлопает в ладоши и негромко смеется. Китаец бросает на нее сердитый взгляд.
- Любишь чеширов? - спрашивает Андерсон.
- А вы - нет?
- Дома отстреливать не успеваем. Даже грэммиты платят за их шкурки - единственное, за что им можно сказать "спасибо".
- Да, пожалуй, - задумчиво тянет Эмико. - Эти кошки хорошо приспособлены, даже слишком - ни одной птице не уйти. А если бы первыми сделали Новых людей?..
На ее лице мелькает то ли угроза, то ли грусть.
- Ну и что, по-твоему, тогда было бы?
Она избегает взгляда Андерсона и смотрит на животных, снующих под столами.
- Генхакеры слишком многому научились на чеширах.
Больше Эмико не говорит ни слова, но и без них понятно, о чем она думает: если бы Новых людей создали первыми - до того, как генхакеры разобрались, что к чему, - девушка не была бы стерильной, подчеркнуто механические движения ее бы не выдавали. Возможно, ее сделали бы не хуже тех боевых пружинщиков, что сейчас воюют во Вьетнаме - смертельно опасных и бесстрашных. Если бы не чеширы, такие, как Эмико, вытеснили бы менее совершенных людей. Однако она - такой же генетический тупик, как соя-про или пшеница "Тотал Нутриент".
Еще один мерцающий кошачий силуэт тенью проскакивает через темную улицу - подношение высоких технологий памяти Льюиса Кэрролла. Два-три перелета на дирижабле, несколько рейсов под парусом - и целых классов животных, неспособных противостоять невидимому врагу, как не бывало.
- Мы бы поняли свою ошибку.
- Конечно. Но возможно, слишком поздно. - Тут она резко меняет тему и, показывая на темные силуэты ступ, спрашивает: - Как вам нравятся местные храмы?
Андерсону интересно: она ушла от разговора, потому что не хочет ссоры, или ей страшно лишиться в споре своих иллюзий?
- Куда лучше грэммитских построек у меня на родине, - говорит он, разглядывая чеди и бот.
- Грэммиты… - Эмико брезгливо морщится. - У них на уме только природа, теория ниш, да Ноев ковчег - хотя потоп уже давно произошел.
Андерсон вспоминает Хагга - как тот пыхтел и сокрушался по поводу бежевого жучка.
- Будь их воля, мы бы все сидели по своим континентам.
- По-моему, это невозможно. Человек любит исследовать, занимать новые ниши.
В лунном свете тускло поблескивает золотой орнамент храма. Мир и в самом деле стал меньше. Сначала дирижабль, потом парусник - и вот Андерсон уже трясется в повозке по темным улицам города на другой стороне планеты. Уму непостижимо. Пару поколений назад сообщения не было даже между центром и пригородами, построенными в Экспансию. Дед рассказывал, как люди делали вылазки в опустевшие районы и собирали добро по огромным кварталам, заброшенным в эпоху нефтяного Свертывания. Путь в десять миль тогда считался великим путешествием, а теперь…
В начале улицы возникает несколько человек в форме.
Эмико бледнеет и тянет руки к Андерсону:
- Обнимите меня.
Он пробует стряхнуть девушку, но та держит крепко и сжимает пальцы еще сильнее, когда замечает, что белые кители остановились и смотрят. Андерсон сдерживает порыв скинуть ее с рикши и бежать - это было бы большой ошибкой.
- Я сейчас нарушаю карантин и для них - не лучше японского долгоносика. Увидят мои движения - все поймут и отправят на удобрения. - Она льнет теснее и глядит умоляюще: - Простите меня. Обнимите.
Внезапно поддавшись жалости, он обхватывает девушку, будто защищая - насколько калорийщик может защитить нелегальный японский хлам. Когда министерские, ухмыляясь, окликают их, Андерсон радостно кивает в ответ, хотя по коже у него бегают мурашки. Кители продолжают разглядывать парочку. Один что-то говорит второму и болтает висящей на поясе дубинкой. Эмико с застывшей на лице улыбкой вздрагивает. Андерсон крепче прижимает девушку к себе.
"Не просите взятку. Только не в этот раз, только не сейчас".
Рикша проезжает мимо, и патрульные остаются позади. Слышно, как они хохочут - то ли по поводу фаранга, который обнимает девушку, то ли по совсем другой причине - уже не важно. Главное - Эмико снова в безопасности.
Чуть отпрянув и дрожа от испуга, она шепчет:
- Спасибо. Не подумала - и выглянула. Вот глупая. - Потом смахивает с лица волосы, глядит на быстро исчезающих вдали кителей, сжимает кулаки, бормочет: - Глупая девчонка. Ты кто - чешир, который взял да исчез? - И совсем сердито, будто желая получше втолковать себе, повторяет: - Глупая, глупая, глупая.
Андерсон глядит на девушку, остолбенев: она создана вовсе не для этого душного полузвериного мира. Рано или поздно город ее обязательно съест.
Эмико замечает его реакцию и, грустно улыбнувшись, говорит:
- Думаю, ничто не вечно.
- Да, - отвечает он сдавленно.
Оба молча смотрят друг на друга. Ее блузка вновь раскрылась - видно шею и ложбинку между грудей. Эмико глядит на него серьезно и не спешит поправлять одежду. Специально? Подталкивает? Или такова ее натура - соблазнять? Должно быть, она не может ничего с собой поделать, если эти инстинкты заложены в ее ДНК, как в чеширов - талант к ловле птиц. Андерсон неуверенно придвигается ближе.
Она не возражает. Наоборот, отвечает тем же. Очень мягкие губы. Его пальцы скользят по бедру девушки, распахивают блузку и ныряют внутрь. Эмико с легким вздохом, приоткрыв рот навстречу, льнет к нему - искренне или уступая? Может ли вообще отказать? - прижимается грудью, гладит, руки бегут вниз. Андерсон дрожит - трепещет, как шестнадцатилетний мальчишка. Неужели генетики научили это одурманивающее тело поражать феромонами?
Забыв обо всем - о городе, о Лао Гу, - он притягивает Эмико к себе, осторожно обхватывает грудь и ощущает под пальцами безупречную плоть.
От прикосновения сердце пружинщицы начинает колотиться как бешеное.
11
Чаочжоуских китайцев Джайди в некотором смысле уважает: у них большие, хорошо организованные фабрики, за несколько поколений они пустили корни в королевстве, истово чтят ее величество Дитя-королеву и совершенно не похожи на своих жалких собратьев-беженцев, которые хлынули сюда, на его родину, из Малайи в надежде на поддержку после того, как сами отвернулись от собственных земляков. Последним бы половину расчетливости чаочжоуских - давным-давно приняли бы ислам и нашли место в местном пестром обществе.
Вместо этого китайцы из Малакки, Пинанга и с Западного Берега надменно держались особняком и думали, что прилив фундаментализма их не тронет, а теперь пришли в королевство с протянутой рукой к родне из Чаочжоу, так как спастись своими силами ума не хватило.
Там, где малайским недостает сообразительности, чао - чжоуские не теряются. Они уже почти тайцы: говорят по - тайски, берут тайские имена. Пусть когда-то в роду у них и водились китайцы, но сейчас они - верноподданные граждане этой страны, а такое, если подумать, скажешь не о всяком тайце, а уж тем более об Аккарате и его выводке в министерстве торговли.
Поэтому Джайди даже немного сочувствует чаочжоускому заводчику, который расхаживает перед ним в белом балахоне, свободных хлопковых штанах и сандалиях по цеху и возмущается тем, что его фабрику закрыли из - за какого-то превышения нормы угля, хотя он платил каждому белому кителю. А значит, Джайди не имеет права - совершенно никакого права - останавливать его предприятие.
Слышать в свой адрес "черепашье яйцо" Джайди даже лестно, хотя и весьма неприятно - для китайцев это страшное оскорбление. Все же он спокойно выслушивает яростную тираду. Немного погорячиться - так по-китайски. Позволяют себе эмоции, как тайцы никогда бы не посмели.
Тем не менее этот человек ему симпатичен.
Но к тому, кто сыплет оскорблениями и постоянно тычет ему пальцем в грудь, испытывать симпатию Джайди долго не может, а потому уже восседает на груди бизнесмена, пережимает горло дубинкой и объясняет тонкости этикета по отношению к белым кителям.
- Похоже, вы приняли меня за очередного министерского служаку, - замечает он.
Тот хрипит, вырывается, но тщетно. Внимательно глядя на предпринимателя, Джайди поясняет:
- Вы, конечно, понимаете - лимиты на уголь введены из-за того, что город стоит ниже уровня моря. Вы свою углеродную норму превысили еще несколько месяцев назад.
- Гхрхха.
Поразмыслив над таким ответом, Джайди грустно качает головой: