6
По иссохшейся, затертой тысячами подошв, покрытой трещинами асфальтовой дорожке неторопливо, но деловито и собранно, шли две пожилые женщины в возрасте далеко уже запенсионном, но все-таки достаточно бодрые и подвижные, чтобы этак, с ходу, именовать их старухами. Обе женщины никуда не торопились в это утро, направляясь к ближайшему от их дома магазинчику, чтобы пополнить домашние припасы. Время они выбрали самое что ни на есть удачное: рабочие, служащие, мелкие приказчики и купчишки уже разошлись и разъехались по своим цехам, конторам, лавкам и складам, а та часть городского населения, что вела в основном ночной образ жизни только-только начинала пробуждаться от тяжелого, неурочного сна.
- Ты послушай, Сергевна, - начала разговор та из женщин, что была повыше ростом, да и выглядела постарше второй. - Что это за шум там у вас был с утра? У соседнего-то дома?
Сергеевна проживала в крайнем подъезде, потому считалась самой знающей в делах соседней девятиэтажки, так разительно не похожей на их собственный, старой, послевоенной постройки, дом с высокими потолками, просторными прихожими и кухнями.
- Ай, - махнула рукой Сергеевна. - Чепуха какая-то… я так сразу-то ничего и не поняла, только вижу - полицейские толкутся, околоточный наш прибежал, весь взволнованный такой. Потом еще "Черный крест" приехал, да встал в сторонке, чтоб людей, значит, не нервировать лишку.
- И что ж там такого случилось? - поощрила собеседницу вопросом высокая. - Дом-то хоть и бестолковый, но не бандитский, небось. Всякие шебутные там, конечно, водятся, но так за ними околоточный не бегает…
- Ох, мне уже потом, через часок что ли, знакомая рассказала, она там как раз возле подъезда была, слышала-видела, считай, всё…
"Сперва-то убийство там было, но - не убийство, там просто решили. Вернулась с блядок девчонка одна, их там несколько в доме-то этим промышляют, глядит, а подружка её в квартире лежит вся в кровище и - не дышит…"
Попутчица слушала её слегка иронично, прищурив глаза и покачивая головой, мол, что за ужасы такие происходят в нашем смирном районе, но Сергеевна не обращала на это внимания, увлеченная и собственным рассказом, и тем, что, оказывается, знает побольше вездесущей высокой соседки.
- …понятное дело, девица сразу в полицию звонить с перепугу. Те приехали, а время-то ранее, кто-то после дежурства, кто-то только-только на службу подошел. Вот и спросонья не разобрались, давай сразу протокол составлять, значит, девицу эту опрашивать, мол, где была, зачем, да почему. Да - в слезы, в истерике бьется, тут и прокурорские подъехали, все ж таки не простой грабеж случился. Замесилась каша крутая, так бы и отвезли девчонку-то пострадавшую в морг, кабы один эксперт-старичок не догадался ей пульс пощупать.
"Короче говоря, жива оказалась эта жертва окровавленная. То ли от расстроенных чувств, а может и с радости, кто их, блядушек-то, разберет, но напилась она оказывается в эту ночь, да так, что и сама себя не помнила. То ли сама упала, то ли банку трехлитровую уронила, а стекла в доме - полно. Вот об это стекло-то она и порезалась. Понятно дело, кровищи-то вагон, а ей - хоть бы хны, не почуяла ничего, дурища. Пьяная потому что…
Свезли её, значит, в больницу. В какую, куда - не скажу, не знаю, да и чего мне знать-то? Девка-то эта приблудная, и двух лет еще на районе не прожила. А вот уж народу сколько перебаламутила, сказать страшно…"
- Что там было в самом деле, никто правды не знает, а если кто знает, нам не скажет, - чуток ревниво отозвалась высокая, когда Сергеевна остановилась передохнуть. - Может, пьяная, может, трезвая, а может и порезал её кто так, чтоб на него не подумали. Пускай там полиция и разбирается, чего ж гадать-то? А вот то, что с утра Ленька Воронцов объявился, это чистейшая правда, и ни в каких доказательствах не нуждается. Я его сама видела.
- Ленька, Ленька… - задумчиво, вспоминая, произнесла Сергеевна. - Да какой же он Ленька-то, если он Алексей? Про того Воронцова-то говоришь?
- Про того, про того, - подтвердила высокая. - А я вот его как с детства Ленькой звала, так и привыкла. Пускай для меня Ленькой остается.
- А как же так получилось, что и на похороны не успел, да и ведь девять дней вчера было? - с явным огорчением спросила скорее саму себя Сергеевна. - А уж мать-то он любил, тут слова поперек не скажешь…
- Получается, что не смог, - посуровела лицом высокая. - Человек предполагает, а Господь располагает. Он же не из простых военных, Ленька-то. Да и отец его тоже не из простых был, говорят - графских кровей…
- Да врут, небось, - оживилась, соскакивая с грустной темы, Сергеевна. - Этих всех графьев и прочих благородиев еще в восемнадцатом году под корень извели или заграницу повыгнали. А нынче - модно стало, опять все лезут в благородные, хоть прадеды в холопьях при барском дворе хаживали…
- Этот-то, похоже, точно из дворян, - чуток понизив для пущей таинственности передаваемой сплетни, сказала высокая. - Ты б его деда видела, так сразу бы поняла. Высокий такой был мужчина, тощий, но жилистый, тонкая кость, но крепкий. И на морду… тьфу, ты, на лицо сразу была порода видна. Ленька-то в него весь пошел, разве что, ростом не вышел…
- А как же они, то есть, уцелели-то? - заинтересовалась неведомой ей страничкой дворовой истории Сергеевна. - Да еще вон какую квартиру от социалистов получили, не то, что мы, простые грешные…
- Как да что - врать не буду, не знаю, - охотно, с явной гордостью, поделилась знанием высокая. - Вот только дед Воронцов ужасно засекреченный весь был и постоянно по командировкам мотался, а оттуда, из поездок, значит, этих много чего ценного привозил, ну, разрешалось ему это, видать… А квартира-то не вся их, воронцовская, их квартирка только трехкомнатная была, да и жили там, дай бог памяти, человек восемь, когда въезжали… Это теперь Ленька-то один остался. А верхнюю, поменьше, они к своей присоединили, когда его отец женился на соседке. Вот ведь, как людям счастье прет: и по любви, вроде, и с прибытком каким!!!
Она помолчала с десяток шагов, а потом, как бы успокоившись, пригасив внезапно возникшую зависть к чужим прибыткам, продолжила:
- … так вот и получилось у них пять комнат на двух этажах, а проход между ними они уж совсем недавно проделали, видать, при социалистах такого не разрешали, что б совсем уж по-буржуйски жить, в двухэтажной, значит, квартире. Теперь-то - всё можно, не то, что раньше.
- А то раньше некоторым не всё можно было, - махнула рукой Сергеевна. - Кто тогда хорошо жил, тот и сейчас не теряется…
- Тоже верно, только вот раньше люди совесть имели, стыд, да порядочность, а сейчас…
Перепрыгнув на донельзя заезженную, но такую бесконечно любимую тему, спутницы будто бы моментально забыли и об утреннем происшествии в соседнем доме, и о приезде Алексея-Леньки Воронцова, и о его графской крови, и о квартире в пять комнат на двух этажах…
А сам Леша в это время неприкаянно бродил по той самой квартире и никак не мог сосредоточиться, заставить себя сделать что-то нужное, осмысленное. Просто ходил из комнаты в комнату, смотрел на развешанные по стенам картины, трогал взглядом забавные и не очень безделушки на старинных комодах, касался разложенных на столах салфеток с изящной, ручной вышивкой, сдергивал черные, кружевные покрывала с зеркал.
Он не был дома давно, по сути, почти восемь лет, с тех самых пор, как ушел служить сначала срочную, а потом и остался на сверхсрочную. В первые, самые тяжелые и определяющие дальнейшую судьбу военного годы службы обязательные для рядового состава отпуска он проводил в спецсанаториях, так было положено, чтоб к тридцати годам не выпустить из армии в действующий резерв больного, мало к чему пригодного инвалида. А после санаториев заскакивал на день-два домой, целовался с родственниками, одаривал их скромными, но многозначительными сувенирчиками, выпивал пару бутылок водки за вечер с отцом и - снова попутными бортами улетал в часть, которая в тот момент могла находиться в любой точке Северного полушария от Манчжурии до Кипра и от Таймыра до Цейлона.
Сегодня, добравшись с оказией с военного, "закрытого" аэродрома до города, Воронцов поймал такси и первым делом поехал на кладбище. Он никогда не был особенно близок с матерью, разве что, в последние годы, когда не стало отца, и Алексей почувствовал, что неизбежно останется одиноким на этом свете. А вот на похороны он не успел. Просто не мог успеть физически, вырваться до окончания рейда было невозможно даже и начальнику Генерального штаба, попади он волей случая в группу Воронцова, а что уж там говорить про простого унтера. Но потом, с возвращением на базу, всё закрутилось стремительно, как в калейдоскопе: краткий, совсем краткий отчет в особом отделе, недолгий разговор сначала с ротным, а потом и с самим комбатом, а к этим разговорам прилагался приказ на очередной и внеочередной отпуска, проездные документы, деньги, адреса живущих в его городе действующих резервистов, ну, а дальше - машина, вертолет до ближайшего аэродрома, два часа ожидания и прямой "борт" до города.