Гуля попрощалась и вышла. Ли открыла глаза. Отдельная палата в новом корпусе Кузинской больницы. Маленькая, но отдельная - теперь все палаты отдельными делают. Занавеску Гуля отдернула, и в широком окне покачивались верхушки деревьев - черные ветви березы с жалкими обрывками мокрой листвы, мохнатая шапка сосны.
Едва слышно скрипит насос, установленный на здоровое, правое плечо. Качает лекарство и физраствор в кровь, по тоненьким пластиковым жилкам, автоматически проросшим внутрь, припавшим к подключичной вене. Ли уже привыкла к этому тихому скрипу.
Дверь снова открылась. Ли широко открыла глаза - это был Ресков. Он еще ни разу не приезжал к ней - с того момента, как сдал ее в больницу, это Ли помнила смутно: они летели на санвертолете, она на носилках, Ресков рядом, держит ее за правую руку, и ей кажется, что через эту руку он вливает в нее жизнь. Жизнь в ней едва теплилась.
Вообще члены группы КБР навещали ее мало. Вот свой отряд - много, каждый день и не по одному человеку. А из КБР каждый побывал по разу, только Юлька - два. Ресков же еще у нее не был. Все это, конечно, ради конспирации. По-прежнему. Теперь так будет всегда.
Учитель подошел, сел рядом с ней. На плечи наброшен белый халат.
- Как ты? - спросил он, - болит что-нибудь?
- Нет, - ответила она. Ей постоянно капали анальгетики.
- Как чувствуешь себя?
- Да так себе, - Ли попробовала улыбнуться, - спасибо вам. Если бы не вы тогда…
Ресков мучительно сморщился, покрутил головой.
- Нам повезло еще. По-хорошему тебя нельзя было отпускать вообще. Но данных о том, что они связаны с вооруженными бандитами, у нас тогда не было. И все равно это мой прокол - то, что ты едва не погибла. Я отслеживал тебя, конечно, через комм, ты же понимаешь. Счел, что мой Зонгшен покрывает расстояние до Кузина за четверть часа. Я действительно был на месте происшествия через пять минут. Зонгшен мой идет и по лесу, а след был хорошо виден, да и навигация. И все же я чуть не опоздал.
- Он мог бы убить меня сразу.
- Видимо, он не убийца. Еще. Он боялся на самом деле, накручивал себя. Стрелял - но не в сердце, издевался. Это не так легко - в первый раз убить безоружного.
- Я бы все равно умерла, если бы не вы. Кровотечение. Так что он все равно убийца.
- Конечно. Он был убийцей, готовился им стать. Сейчас, раз ты выжила, его бы, вероятно, не расстреляли, если у него еще нет жертв на счету. Нынешние времена гуманные. Но теперь он мертв. У меня не было другого выхода, я должен был стрелять, чтобы спасти тебя.
Ресков помолчал.
- Вчера был суд, - вновь заговорил он, - Талгыта и трех его сообщников из взрослых отправили в ЗИН. Для националистов существует отдельный ЗИН, кстати, на территории Казахстана - там только дополнительно систему орошения поставили. Они там кучкуются в отдельные национальные группки. Воюют между собой. За десять лет, думаю, он многое поймет.
- Он же был украинец, - произнесла Ли, - а Миша у нас вообще русский. А национализм казахский. Почему так, Кирилл? Что за ерунда такая?
Ресков покачал головой.
- Ты разве еще не поняла - ни при чем здесь национализм, нация, любовь к народу или к своей культуре. Разве у нас кто мешает любить свою культуру и развивать ее - да развивай сколько влезет. Даже навязываем в определенной степени - все языки СТК предлагаются в школе для изучения. Бред это все, Лийя. Я же рассказывал сколько раз - и у Гитлера было полно коллаборационистов из народов, которые считались неполноценными. И например, в бандеровском конфликте участвовали и русские националисты. Ну не бред ли - риторика вся антирусская, проклятые москали, кацапы - а русские националисты как свои. Это просто фашистская идеология. Фашисты любой нации могут отлично сотрудничать друг с другом.
- Они говорили, - вспомнила Ли, - что СТК возник не потому, что рабочие взяли власть. А потому, что русские имперцы все захватили и уничтожили великий Казахстан.
- Вот! О рабочих они и слышать не хотят. А их идеал - это на самом деле власть местной национальной элиты, и в конечном итоге - восстановление буржуазии, чтобы эта элита снова получила собственность и имела возможность делать прибыли. Конечно, большинство-то националистиков мелких этого не понимают. Они и вправду верят в нацию и прочий бред. Их пока можно переубеждать. А вот те, кто стоят за ними…
Ресков покрутил головой.
- Лийя, - сказал он, - то, что ты сделала - это… ну очень круто. Не то, что ты пострадала, конечно - это моя вина. А то, что ты фактически одна эту группу раскрыла. И бандеровца этого - главным-то, конечно, он был, а не Талгыт. Мы и связи его уже знаем теперь. Он бы раскручивал украинцев, но в нашей школе их меньше, да и у них еще с бандеровщины прививка, не любят они нациков. Поэтому он стал казахов раскручивать. Ты даже не представляешь, какая ты молодец. И как ты все правильно сделала, и это - в пятнадцать лет. Знаешь, если бы ты что-то сравнимое, да в твоем возрасте сделала в армии - тебе бы сейчас орден дали и по всей Евразии прославили. А так - никто не узнает, кроме нас и твоего личного дела. В дело все занесено, конечно, насчет этого не волнуйся. Это тоже такой аспект. В КБР ты можешь хоть из кожи вон вылезти, хоть какой подвиг совершить - узнают об этом только после твоей смерти, да и то далеко не сразу.
- Да мне все равно, - Ли едва шевелила губами, - какая мне разница. Зачем мне слава эта. Да и за что тут…
Она замолчала. Все это время - и даже сейчас, и особенно сейчас, ночами, когда подступала боль - она нисколько не гордилась собой. Ей было тошно. По-прежнему мерзко, противно. По-прежнему - ощущение грязи, в которую она вляпалась - и не отмыться.
Но самое главное, что теперь как-то стало понятно, что придется так и оставаться во всем этом. Другого пути нет.
Если хочешь хоть немного себя уважать.
- А я ведь тебя сначала в группу не планировал, - признался Ресков, - мы отбирали ребят по другим параметрам, ты вроде и не проходила. Ты больше наукой занималась, общественница, умница. Но у нас есть один выпускник, он сейчас курсант КБР. Чон Йунгбинх, ты его помнишь, конечно же. Мы с ним говорили об этом в Ленинграде, и он сразу порекомендовал тебя.
- Бинх, - вырвалось у нее.
- Хороший товарищ, дельный. Вот так ты и попала в группу. Ну теперь я, конечно, нисколько не жалею!
Ресков ушел, попрощавшись, а Ли еще долго лежала, глядя в потолок, переваривая услышанное. Выходит, всем этим она обязана Бинху.
И выходит, Бинх помнит ее. Уже почти не пишет - но помнит.
Смеркалось, как всегда, рано, в комнату вошел дежурный салвер Володя с торчащим панковским гребнем и подносом в руках.
- Хэй, привет раненым героям! - воскликнул он, включая розовый мягкий свет, - или поярче сделать? Угу. Ну-ка, покажи свой драндулет!
Он поменял растворы для вливания. Протер кожу над проросшими жилками какой-то дезинфекцией.
- В туалет не хочешь? Тогда давай жрать, и без разговоров! Ну-ка, ну-ка, - он легко передвинул Ли повыше, нажатием кнопки поднял головную часть кровати, - твои любимые, между прочим, бутерброды с лососем!
- Неудобно, - пожаловалась Ли. Здоровая правая рука тоже двигалась с трудом из-за помпы с лекарствами.
- А ты терпи, казак, атаманом будешь. Давай-ка ешь, кормить я тебя не буду, я же должен стимулировать твои ресурсы! И кстати, к тебе там еще одна притащилась. Они тебя замучили совсем! Ей зайти или пусть завтра приходит?
- Да пусть зайдет, - улыбнулась Ли.
Ужин она доела до половины. Дверь открылась, и в палату робко заглянула Карагёз.
- Здравствуй, - робко сказала она.
- Привет. Да ты заходи! - Ли насторожилась. Отодвинула подставку с едой - та мягко автоматически отъехала.
Карагёз села на краешек стула.
- Вот… это тебе, - стала доставать из сумки конфеты, яблоки.
- Спасибо, - Ли не знала, как говорить с Карагёз. По правде сказать, ей было неловко, - ну как там, в школе?
- Да нормально, - кажется, и Карагёз растерялась, - так нормально все…
Она сцепила в замок тонкие пальцы.
- Лийя, я… Я не думала, что все так плохо! Правда! - вырвалось у нее, - я не думала, что он такой! Что он способен… Ну, Петро. Я думала, ничего такого, ну мы там собираемся, разговариваем. Но что он будет стрелять… в тебя…
- Я тоже, честно говоря, не представляла, что все так плохо, - кивнула Ли. Карагёз смотрела на нее с жалостью, и эта жалость накатывала, как асфальтовый каток. Страшен был не сам факт ранения, боли - страшна вот эта ненависть, эти цепкие мужские руки, впившиеся в глотку, тяжелый ботинок в лицо. Он хотел уничтожить, раздавить ее. Вот что страшно. И она не могла ему сопротивляться - она гораздо слабее. Да и не умеет она сопротивляться, все эти спарринги, тренировки - это же в шутку, это спорт. По-настоящему она не только не убивала людей - даже не ударила никого всерьез.
А он - стрелял в нее, он бил насмерть. Ли чувствовала, что дальше не сможет жить с этим фактом. По крайней мере - жить, так как раньше. А как вообще с этим жить? И стоит ли?
Она сморгнула. Сжала зубы. Не время сейчас расклеиваться, потом порыдаешь.