- Я буду стараться, изо всех сил, честное слово. Мне очень хочется стать таким же, как ты. И мне кажется, что если я буду стараться, у меня это обязательно получиться. Я больше не хочу в эту прошлую жизнь, потому что дал себе слово. И я готов ко всему. Учи меня Дед, ты единственный во всём мире, кто отнёсся ко мне, так же как и мои родители.
- Ладно, полно тебе Илюша, - губы Деда расплылылись в дорогой для мальчишеского сердца улыбке, и из уголков добрых приятных глаз, по его щекам побежали дорожки мелких морщин. - Лучше прибереги свои речи и не разбрасывайся ими напрасно. Слово - это энергия, а её надо беречь и распоряжаться ей нужно разумно. А теперь, пойдём в магазин нам ещё нужно купить продуктов.
Они зашли в большой супермаркет, оставив Баяна лежать в теньке, под развесистыми ветвями деревьев, подальше от многолюдного входа.
Пёс на людях был сдержан и дружелюбен, но кто знает, как могут повести себя люди при виде грозного зверя размером с маленького телёнка.
Илье ещё не приходилось за свою жизнь бывать в таких больших и красочных магазинах. Когда он жил в семье Одинцовых в Москве, жизнь в стране уже начинала меняться, вставая на новые рельсы экономического развития, но годы, проведённые в исправительной колонии и злополучном интернате, скрыли от мальчика эти преобразования. А после обретения им свободы, у него просто не было достаточно денег, чтоб позволить себе посещать подобные красочные места.
Несмотря на то, что, на улице стоял ясный солнечный день, в огромном просторном помещении супермаркета, горело люминесцентное дневное освещение, многоярусные полки просто ломились от изобилия красочных, пестрых банок и упаковок с многочисленными наименованиями товаров.
В глазах мальчика рябило от этого тожества нереального Рая, в котором он утопал, не скрывая своего восхищения. Люди, находящиеся в магазине, катили перед собой решётчатые тележки, неторопливо складывая в них необходимые им продукты. Илья восторженно удивлялся, тому, как привычно и непринуждённо они совершали свои процессы покупок, нисколько не проявляя всем своим внешним видом, испытываемого им возбуждения. Похоже, Дед относился к этому, тоже, как самому обычному, само собой разумеющемуся действию, внимательно изучая надписи на упаковках.
- Что там вычитывать? - спросил нетерпеливо Илья. - Ведь там и так всё понятно, красиво и вкусно, на этикетке же нарисовано.
- Что нарисовано - не обязательно соответствует действительности, ответил Дед, многозначительно устремив свой перст в подвесной потолок супермаркета. - Закон сегодняшней экономики: "Произвести подешевле продать подороже". А при такой конкуренции и массовом насыщении рынка, нужно чтобы товар мог храниться долго и не испортился. Вот и пичкают его консервантами и вкусовыми заменителями натуральных продуктов. А человек ведь не машина, ему нужна здоровая пища, чтоб мог и голод свой утолить и здоровье своё не утратить. Это раньше было всё хорошо, что ни купи, всё в прок пойдёт, если только не злоупотреблять чревоугодием. А сегодня, поесть и остаться к тому же полным сил и жизнеспособным - это милый Илюша, целая наука.
Мальчик, сделал вид, что он понимает, и последовал дальше за своим спутником, катящим перед собой доверху наполненную тележку.
Со стороны они смотрелись несколько странно. Высокий широкоплечий, статный, хотя уже и не молодой мужчина, одетый, несмотря на невыносимую жару, в потёртую кожаную куртку, высокие шнурованные ботинки и чёрную плотную шапочку. И худенький мальчик в неновой, но всё-таки чистой одежде, явно с чужого плеча.
Когда они подошли к очереди, стоящей для расчёта в одну из многочисленных в супермаркете касс, то стали объектами пристального внимания окружающих, мнения которых разделились на два противоположных лагеря. Они из них, перешёптывались, утверждая, что это бродяги, которые, посылая мальца по квартирам, просят милостыню и подаяний, изображая из себя беженцев.
- Вот увидите, сейчас выгребут гору мелочи. Шутка ли, столько набрать продуктов. Кассирша - бедняжка, будет до вечера пересчитывать. Как им только не стыдно, здоровые лбы, шли бы уж лучше работать…
Хранитель, метнул свой суровый взгляд в сторону болтливой пенсионерки, та, словно по волшебству, прекратила свои крамольные речи, отводя глаза испуганно в сторону, и сделала вид, что внимательно изучает рекламный плакат с летней акцией Кока Колы.
- Да нет же, говорю вам, что люди собрались в поход. Сейчас это модно, ну разные там скауты или, например школы выживания. Сами посмотрите, ну не похожи они на бомжей или алкоголиков, - говорил своей соседке худой человек в очках и застиранной мятой рубахе.
- Да кто их сегодня разберёт, где бомж, а где нормальный человек. Да и нормальность то теперь сами знаете, какая… иной бомж может быть лучше благополучного человека.
И кто знает, как долго ещё Дед с Ильёй были бы общей мишенью для пустословов и знатоков нынешней жизни, если бы не инцидент, возникший в очереди в соседнюю кассу.
Трудно было понять, из-за чего разыгрался спор между двумя солидными на первый взгляд, зрелыми женщинами. Но они попеременно выталкивали друг друга из стройной очереди, выставляя перед собой тележки, как танки в готовности к очередной атаке. Как и следует в таких случаях, в выражениях они не стеснялись:
- Да ты на себя посмотри сначала, припёрлась сюда народ распугивать!.. Давай, проваливай по добру по здорову. Овца!..
- Да кто ты такая, чтоб здесь командовать?!.. Дома, мужем командуй, если он жив ещё, а то я б на его месте, давно уж повесилась, чем с такой черноротой собакой под одной крышей жизнь свою калечить.
- Ты кого черноротой назвала, скотина безмозглая?!.. Нарожали в стране уродов, а нам теперь мучайся. Ну что вылупила зенки свои бестолковые, я же говорю - овца. Овца - она и в Африке - овца.
Обе женщины уже завелись не на шутку, обливаясь потом и багровея от ярости. Они готовы были вцепиться в схватке между собой и не известно, чем бы это всё закончилось, если бы им не помешало, скрытое от посторонних глаз вмешательство.
Хранитель, поморщился от неприязни, он не любил склок, а уж прилюдных раздоров между людьми, служащих любимой потехой зевак и ротозеев, подавно. Он считал, человека великим твореньем и не терпел поругания над ним, даже тогда, когда люди этого не осознавали, по причине своей недалёкости и отсутствия должного воспитания. Отвернувшись в сторонку, он прошептал слова, которые слышал только Илья, не обращающий внимания на бранящихся женщин и случилось невиданное.
Женщин окутала мутная поволока вибрирующего воздуха. Создавалось впечатление, что в глаза окружающим попала едкая пыль, заставляющая их слезиться, от чего изображение видимого пространства расплывалось, теряя свои чёткие очертания. Краски слились в единую переливающуюся массу, перестраиваясь в новый, установленный для них порядок. Когда же всё прояснилось, то к великому удивлению наблюдателей спорящие женщины куда-то исчезли. Вместо них, на их месте стояли на задних ногах, опираясь передними о перекладины тележек облезлая, ощетинившаяся собака и блеющая овца. Они по инерции вели свою перебранку, по началу так и не заметив, произошедших с ними изменений.
Первой, произошедшие перемены с соседкой заметила не сдающая своих позиций овца. Она, указывая на свою обидчицу выставленным перед собой копытом, повернулась к людям стоящим в очереди и попыталась злорадно захохотать, радуясь восстановленной справедливости. Но вместо, привычного для себя хохота, она услышала отвратительное, жалкое блеяние. Потом замотала своей головой, увенчанной витыми рогами, пытаясь убедиться, что злополучная метаморфоза не обошла стороной и её. Когда же ужасные подозрения, были подтверждены четвёркой, оканчивающихся копытами ног и густым завивающимся руном на полных одутловатых боках, овца начала, лягаясь подпрыгивать вверх и истошно блеять, вчленяя в овечий язык обрывки человеческой речи:
- Бе-е-е… бе-е-е…безобразие. Бе-е-е… бестолочь, бе-е-е… безмозглая. И-и-и… заче-е-ем… мне-е-е… всё-ё… это было надо? Ну что мне-е-е… те-епе-ерь… де-е-елать?…
Овца, истошно брыкаясь, опустила в отчаянии свою голову и как бык во время корриды, устремилась в глубь супермаркета, прорываясь сквозь строй, разбегающейся в суматохе очереди.
Она крушила рогами прилавки, топтала копытами упаковки с продуктами, трясла своими жирными, кучерявыми боками, одним словом, пыталась сделать всё, чтобы только сбросить такую непривычную для неё личину.
Та женщина, что превратилась в собаку, отчаянно заливавшуюся сочным лаем с пеной на темных губах, своей черноротой пасти, вошла в такой раж, что даже когда увидела и осознала все происходящее, ещё с минуту не могла остановиться. Когда же ей удалось усмирить переполняющий её порыв, она опустила с тележки передние лапы и, поджав к животу свой облезлый и куцый хвост, начала озираться по сторонам. От стоявших в кассы очередей, не осталось и видимого следа. Народ попрятался кто куда, не смея издать даже звука, кое-кто осенял себя крестным знамением, в надежде на высшую защиту и искупление.
Тишину нарушали лишь звуки, трещащих под ударами рогов и копыт стеллажей, шорохи разрывающихся обёрток и бьющегося стекла. Это буйствовала и неистовствала её подруга по несчастью - овца.
- У-у-у-у-у-у… - истошно, от накатившегося отчаяния завыла собака и залаяла, срывающимся на визг голосом, - гав…, гав…, гав. арили мне люди, нельзя так - сама себе беду накличешь. Ну почему было не послушать?…
И сторонясь перепуганных людей, псина, семеня и перебирая тощими лапами, переместилась бочком к рядам с разгромленными стеллажами и устремилась, виляя хвостом к бушующей в дальнем углу зала овце.