- Мисс Кейн, - тихо проговорила она, - я не спорю, что приключения эти отчасти замарали мою репутацию. Я напрасно дала лживое объявление. Я понимала, что изображаю себя хозяином Годлин-холла, а не простой гувернанткой. Будь я храбрее, мне надлежало бы дождаться вашего прибытия и вас предостеречь. Но поймите, я не могла так рисковать. Я опасалась, что вы развернетесь и сядете в первый же поезд до Лондона. Я знаю, что струсила. Я отчетливо это сознаю. Но я должна была уехать, поймите. И однако единственное, чего я не могла совершить, единственное деяние, к коему я себя подвигнуть не смогла, - покинуть детей, бросить их на милость привидения. Оставить без всякой защиты. Пока я не уверилась, что вы прибываете, сама я не имела возможности уехать. - Она помолчала. - Нет, точнее будет сказать иначе, - прибавила она, передумав. - Я не могла оставить без защиты Юстаса. Изабелла, кажется мне, в защитниках не нуждается. Она умеет сама о себе позаботиться.
Я встала и медленно прошлась по классной комнате. На стене висело изображение генеалогического древа королей и королев английских, от битвы при Гастингсе до царствования Виктории, и на миг я забылась, вспоминая благополучные времена. Как счастлива была бы я здесь, всего лишь ожидая моих маленьких девочек с обеденной перемены - усталых, зевающих, готовых к дневным занятиям.
- А вы? - спросила мисс Беннет после долгой паузы. - Вы серьезно пострадали? (Я кивнула и коротко описала ей многообразные происшествия, случившиеся в Годлин-холле со дня моего прибытия.) Во всяком случае, вы живы, - заметила она.
- Пока, - отвечала я.
- Но ведь вы здесь. - Она с улыбкой приблизилась и взяла меня за руки. - Вы здесь. Вы спаслись. Как и я. Быть может, призрак лишился своего могущества.
Я отняла руки.
- Вы, вероятно, неверно поняли мои слова, - сказала я. - Я пока жива, но не спаслась, как вы выразились. Я прибыла в Лондон лишь на полдня. Говорю же, дневным поездом я уезжаю в Норфолк.
- Вы возвращаетесь в Годлин-холл?
- Разумеется, - сказала я. - Куда еще мне ехать? Иного пристанища у меня нет.
- Да езжайте куда угодно! - закричала она, взмахнув руками, отчаянно выплескивая многомесячное напряжение. - Положительно куда угодно. Возвращайтесь в школу, где служили прежде. Поезжайте в Корнуолл, в Эдинбург, в Кардифф, в Лондон. Во Францию, в Италию. В глушь Российской империи, если вам потребно, или живите средь несчастных женщин на улицах столицы. Но убирайтесь из этого страшного дома. Если разум не отказывает вам, мисс Кейн, уезжайте из Годлин-холла как можно дальше.
Я взирала на нее, изумленная подобным себялюбием.
- А кто тогда, - холодно, с трудом обуздывая нарастающий гнев, осведомилась я, - кто тогда позаботится о детях?
- Она позаботится.
- Я не оставлю их ей на потребу.
Она пожала плечами:
- Тогда она до вас доберется. Как добралась до остальных. - Она отвернулась; судя по тону ее, подобный исход представлялся ей очевидным и неотвратимым. - И тогда вы умрете.
Слова ее пронзили меня, будто нож.
- Но отчего так? - задумчиво спросила я, не вполне ожидая ответа. - Отчего она желает нам зла? Я лишь забочусь о детях. Хочу их защитить. А второй призрак? Старик? Вы о нем не поминали. Какова его роль?
Мисс Беннет нахмурилась и воззрилась на меня, тряся головой, будто не расслышала:
- Простите?
- Другой дух, - сказала я. - Их ведь двое, нет? Один раз он помешал ей выбросить меня из окна - я почувствовала его ладони. Юстас видел его, говорил с ним. Дух сказал, что пришел меня защитить.
Мисс Беннет обхватила себя руками; слова мои, по видимости, еще больше ее напугали.
- Простите, мисс Кейн. Я не имею представления, о чем вы говорите.
- Вы его не чувствовали?
- Нет, - сказала она. - Никогда. Только разрушительный дух. Только ее.
- Быть может, он был рядом, но вы не ощутили? Скажем, он отвел от вас камни?
Она поразмыслила.
- Я бы поняла, - убежденно сказала она. - Я уверена, что поняла бы. Будь там другой дух, я бы о нем знала. Его не было. Клянусь вам.
Я кивнула. Мне пришлось ей поверить - у нее не было причин лгать. По школе разнесся звонок; мальчики за окном закончили свои игры, подобрали обеденные жестянки и направились к дверям.
- Мне пора, - сказала я. - Очевидно, я должна поблагодарить вас за откровенность, мисс Беннет. Вы подтвердили несколько моих гипотез. И, как ни странно это звучит, утешительно знать, что не я одна пережила подобное. Это наводит на мысль, что я еще не схожу с ума.
- И однако вы сходите с ума, - сухо возразила мисс Беннет. - Иначе как объяснить ваше возвращение в Годлин-холл? Лишь полоумная туда вернется.
- Значит, я полоумная, - отвечала я. - Так тому и быть. Но дети не уедут, пока отец их в доме, - уж в этом я не сомневаюсь. Они ни словом не поминают о нем, ни единожды не признали его присутствия. Но им спокойнее жить, зная, что он рядом. А я ни за что не оставлю их наедине со злым духом.
Я потянулась к двери и за спиною услышала голос, полный печали и раскаяния:
- Вы, вероятно, полагаете меня ужасным человеком. Поскольку я их бросила.
Я обернулась и покачала головой.
- Вы поступили так, как требовала ваша натура, - с улыбкой сказала я. - А мне надлежит прислушаться к своей. Прощайте, мисс Беннет.
- Прощайте, мисс Кейн, - отвечала она. - И удачи вам.
В Годлин-холл я вернулась поздно. Состав задержался в Лондоне, а затем еще раз под Мэннингтри. Путешествие вышло неуютное. Немолодой мужчина, сидевший напротив, завел со мною непрошеный флирт - решительно непознанное мною переживание, от коего в иной день я бы, вероятно, получила немало удовольствия; ныне об удовольствии речи не шло, я вынуждена была пересесть, однако мне вновь не повезло, ибо очутилась я подле пожилой дамы, каковая желала безотлагательно попотчевать меня историей о том, сколь жестоки с нею ее дочь и зять, как они не дозволяют ей видеться с внуками, и вообще оба они - люди никуда не годные, а посему она непременно вычеркнет их из завещания.
Мэдж Токсли привезла детей в Годлин-холл, дабы они легли спать в родном доме; узрев меня, она вздохнула с облегчением, тотчас приказала подать коляску и укатила по дорожке с невероятной прытью. Поднимаясь по лестнице, я молила небеса даровать мне безмятежный ночной сон, дабы назавтра я восстала с новыми силами, готовая лицом к лицу столкнуться с любой бедою. Остановившись на площадке этажом ниже своей спальни, я с удивлением расслышала голоса за дверью Юстаса. Я глянула на часы: за полночь - детям давным-давно пора спать. Я миновала коридор, приблизилась к двери и прижалась ухом к филенке. Разобрать слова было затруднительно, но вскоре слух приспособился, и я расслышала тихие слова Юстаса.
- А вдруг она не вернется? - спрашивал он.
- Она вернется, - отвечали ему - не Изабелла, вопреки моим ожиданиям, но некто старше, взрослее; мужской голос.
- Я не хочу, чтоб она тоже нас бросила, - сказал Юстас.
- Она не бросит, - пообещали ему, но тут я распахнула дверь и вошла.
Лишь одинокая свеча на тумбочке у постели освещала спальню Юстаса и его самого. В ночной сорочке он был бледен, как белый снег. Я огляделась. Он был один.
- С кем ты разговаривал? - спросила я, кинувшись к нему, схватив его за плечи. Затем повторила громче: - С кем ты говорил, Юстас?
Он испуганно вскрикнул, но, как я его ни любила, с меня довольно было глупостей; я не отступлюсь.
- С кем ты разговаривал? - закричала я, и он сдался:
- Со стариком.
От ярости я чуть не разрыдалась.
- Тут нет никакого старика! - вскричала я. Я отпустила Юстаса, развернулась вокруг своей оси и вновь вперила взгляд в мальчика: - Здесь никого нет.
- Он у вас за спиною, - сказал Юстас, и я снова обернулась. Сердце мое заколотилось отчаянно, однако нет - позади меня никого не было.
- Почему я его не вижу? - закричала я. - Почему ты видишь, а я не вижу?
- Он уже вышел, - тихо сказал Юстас, заползая под одеяло. - Но он в доме. Он говорит, что не уйдет, сколько бы она его ни гнала. Пока вы здесь, он не уйдет туда, куда ему надлежит уйти.
Глава двадцатая
- Призрак? - с улыбкой переспросил преподобный Диаконз, очевидно заподозрив, что я над ним насмехаюсь.
- Я сознаю, сколь это нелепо, - сказала я. - Однако у меня нет сомнений.
Он покачал головой и указал на скамью по левую руку от прохода - скамью семейства Уэстерли, где мы с детьми сидели по воскресеньям. На латунной табличке в углу было выгравировано имя давнего предка Уэстерли, годы его рождения и смерти. Семнадцатый век. Значит, история их длится по меньшей мере с тех времен.
- Милая девушка, - промолвил викарий, присев в некоем отдалении от меня. - Что за фантазии.
- Отчего же фантазии, преподобный? Помните, как писал Шекспир? И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости.