- …Эта вселенная больше не существует. Есть только вы и я. Я вызываю вас. Я люблю вас, Айрт!
Залп.
Через несколько секунд пастор чувствует себя совсем плохо. Арктурианский прокурор стонет в углу тюремного двора: завтра же, нет, уже сегодня, он подает в отставку…
- Интересно, - говорит старший охранник, рассматривая странный черный отпечаток, как будто инкрустированный в камне, которым покрыт двор в том месте, где только что произошла казнь. - А мне казалось, что столбов три…
А их оказалось только два.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИСХОД
А что, если я назову вас Сатаной? Ведь мы играем в Фауста…
Поль Валери "Мой Фауст"
1
Два зеленых миндалевидных глаза на треугольном кошачьем лице. Гибкое худое тело, вьющаяся шевелюра цвета спелой ржи. Талестра не думает… она видит.
Сначала было повальное бегство.
После "последних событий на Земле" (они всегда бывают, эти "последние события") не оставалось ничего другого, как спасаться бегством. По крайней мере, если у вас были человеческая душа и нервы. И, естественно, возможность убежать. У нас она была, эта возможность - какой-то разведывательный корабль ограниченной вместимости, в него должны были набиться, как сельди в бочку, женщины и дети. Корабль располагал минимумом горючего и ничтожными запасами провианта. Для дыхания можно было рассчитывать лишь на небольшую гидропонную оранжерею и несколько кислородных аппаратов. Многие пассажиры были ранены, умирали один за другим уже в полете, и их выбрасывали за борт. Другие сходили с ума и сами следовали за ними. И, в конце концов, корабль плыл в бесконечности, набитый кучей трупов…
Да, так обычно и бывало. Но, к счастью, никто не мог об этом знать заранее. И никто не мечтал о возвращении на ненавистную планету, такую желанную - и потерянную навсегда…
Даже я не мечтала.
У нас почти не было багажа - и фальшивых удостоверений личности тоже не было. Мы не хотели подводить (даже если погибнем, и те, другие, найдут на борту разбитого корабля наши невесомые тела) тех, кто оставался на Земле. У одной это был муж, сражающийся на каком-то неизвестном фронте, у другой - потерянный ребенок, у третьей - больные или престарелые родители. Те, кто не мог улететь.
Из всей нашей огромной семьи до космодрома удалось добраться только четверым: моей матери, мне, моей молодой тете и ее младенцу. Мне кажется, что тогда, среди этой сумасшедшей толпы, именно младенцу Юрию и мне, которая в 11 лет была больше похожа на лягушонка, удалось решить судьбу нашей группы. А может быть, моей матери - кто знает? Эта молодая фурия с перекошенным от ярости лицом схватила Юрия поперек тела, меня - за плечо, сильно ущипнула и приказала: "Орите!" Мы заорали. Тетя тащила за нами сумки. Мы спотыкались об ужасные почерневшие тела, скользили по липким зловонным лужам… Юрий был синий от крика. Мы пробирались именно к этому кораблю, где был начальник космодрома, сквозь толпу исступленных людей. Я еще помню (это уникальное в своем роде зрелище, оно произвело на меня огромное впечатление среди всех криков, в красных расплывчатых отблесках пожарищ), как люди боязливо расступались перед нами. В центре космодрома стоял небольшой белый столик. Вокруг него были расставлены четыре легких дезинтегратора, направленных в разные стороны, а огромные черные собаки с вытянутыми грустными мордами лежали среди разбросанного оружия и лениво лизали покрасневший бетон… Начальник разговаривал с мужчиной огромного роста, затянутым в черный пластик. На фоне покрытого заревом пожаров неба четко вырисовывался мертвенно-бледный профиль, в разрезе его глаз было что-то восточное, как и во всем выражении его лица и в изгибе губ кофейного цвета. (Я потом слишком часто встречала на самых различных лицах эти несмываемые признаки и знаю, что их нельзя отнести к какой-либо определенной расе. Речь идет о признаках определенного клинического состояния.) В отличие от сопровождающих его людей, вооруженных до зубов, у гиганта в руке был только хлыст из бычьих жил, и его сухое пощелкивание по камню как бы подчеркивало его слова. Я расслышала:
"Иностранцам из-за пределов Солнечной системы нечего здесь делать… полнейшее уничтожение… будут ликвидированы…"
Выражение невероятной скуки делало это лицо абсолютно нечеловеческим.
Но моя мать, решилась атаковать это чудовище, крича:
"Пустите меня! Пустите меня! В городе чума, по трупам ходят! А мои дети здоровы, они после прививки, вы слышите, как они кричат?! Болезнь поражает в первую очередь легкие, да?! Но эти малыши боятся, а когда Юрий чего-нибудь пугается - это катастрофа…"
Начальник бросил исполненный покорности взгляд в сторону затянутого в черное гиганта.
- Эти детки, должно быть, страшно живучи - а в сумках, наверное, грязные пеленки. Пропустим?
- Пропустим.
- Надо же, чтобы кто-нибудь подыхал и в космосе! - съязвил, оскалив зубы, высокий чернокожий охранник.
Вот таким был наш пропуск в будущую жизнь.
Когда мы оказались на борту этого кораблика, поразительная житейская хватка моей матери и то, что она называла "своими связями" (случайные любовники, просто чувствительные люди, охранники, получившие взятку) помогли нам занять крохотный служебный отсек, где старшие стали выяснять отношения.
- Если ты думаешь, что я потащу тебя через всю галактику, - сказала мать тете, - то ты напрасно надеешься. Неизвестно даже, сможет ли Юрий приспособиться - я стащила в муниципальной лаборатории кое-какие тесты. Незачем тебе говорить, что это не для него - а условия, в которых он родился, не предвещают ничего хорошего!
- Ах, если бы мы могли остановиться на Уране, - прошептала тетка, всхлипывая. - Там мама…
- Ты высадишься на первой же планете, где мы сделаем остановку! - отрезала мать. - Необходимо избавиться от большинства пассажиров до того, как корабль вырвется в большой Космос. Здесь слишком мало воздуха. Эти водоросли и традесканции ничего не стоят с точки зрения фотосинтеза. Идиотка, перестань стонать! Ты хотела покинуть Землю - что ж, ты ее покинула! Или ты надеешься долететь до Сигмы в созвездии Волопаса?!
- Но ведь вы, Ксантия…
- У меня, - воскликнула мать, приподнимаясь на цыпочки, - у меня свои расчеты! Ты ничего не знаешь об особых возможностях Талестры, она родилась в момент прохождения кометы с максимальным уровнем тяжелых частиц в хвосте. И это моя дочь. Так ты что, хочешь, чтобы она продолжала путь без своей родительницы?!
На этом месте она неожиданно умолкла и выскочила в коридор, чтобы распространить свою идею о высадке бесполезных ртов. Тетя Элла, бледная и как-то сразу сдавшая, неожиданно заснула с Юрием на руках. Я же, насколько помню, пошла прогуляться. Не знаю, при чем здесь тяжелые частицы, но я умею проделывать некоторые вещи, от которых у людей лезут глаза на лоб. Этот небольшой кораблик был каким-то странным: он был тесным, как обычный лунный грузовик местного сообщения, но кое-где виднелись замаскированные дополнительные мощные двигатели. Всюду блестели экраны и механизмы, чьи совершенные линии напоминали экспонаты в музее земной космонавтики. Все это было похоже на семейный геликоптер, переоборудованный для межгалактического перелета. Я попробовала пройти в рубку управления, но все пути к ней были перерезаны, а я еще не могла как следует управлять своими способностями. А жаль!
Тогда я "вернулась в свое тело" и решила затесаться среди пассажиров, напиханных в жилых отсеках, как сельди в бочке. Они жаловались или ругались, их мысли были весьма примитивны. Присев отдохнуть в похожей на нашу каюту, я неожиданно обнаружила очень старого мужчину - ему было не менее пятидесяти лет. Я удивилась, что ему удалось попасть сюда, а потом поняла, что он один из этих многосторонних людей - он был одновременно и астрофизиком, и археологом, и астроботаником и т.д. Он был худеньким, кожа
- цвета сухого дерева, щупленьким, как кузнечик. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки фиолетового цвета и огромного монокля в глазу. Он прижал к себе, словно бесценное сокровище, очень старую книгу в футляре. Пока я вертелась около него, он вытащил нечто совсем не похожее на наших классиков на микропленке: пачку переплетенной бумаги, структура и запах которой напоминали сухие лепестки розы. То, что он прочитал, было похоже на музыку:
…Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины…
Он сделал паузу, рассматривая меня через свой монокль, и это было так странно, что я не могла произнести ни слова. Тяжело падавшие фразы больше не были слышны, и я была уже на пороге каюты, но в то же время я очутилась в диком лесу, "дремучем и грозящем", среди сказочных зверей. Я чуть было не вскрикнула, картины мгновенно изменились, но остались все такими же тревожными: я увидела прямо перед собой какую-то темную дверь, похожую на люк космического корабля. Я увидела полустертую надпись на каком-то языке, который я понимала, совсем не зная его:
Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям.
И я тотчас поняла: это была та самая дверь, через которую мы вошли. А спускаться с горы нам придется по этой дороге.
Я отпрянула: несомненно, это была книга черной магии! То, чего больше всего боятся на Земле…
И я сказала голосом, который не был моим: