Мы оказались под нижним слоем упорядоченной структуры вакуума, в его "изнанке" - в инсайде. Здесь сильное взаимодействие объединилось с электрослабым, здесь материя потеряла массу покоя, здесь исчезло понятие светового барьера, здесь не было ничего, кроме океана чистой энергии. Если бы не "кокон", окутывавший "Марианну", мы сами превратились бы в часть этой энергии.
Краем глаза я заметил, как офицер связи поднялся со своего места, отсалютовал шкиперу и направился к выходу из рубки. Его короткая вахта закончилась; теперь он понадобится не раньше, чем мы прибудем в систему Тау Кита.
- Продолжать погружение до номинальной глубины, - распорядился Томассон. - Навигатор, передайте штурману курс.
- Есть, сэр! - ответил Вебер. - Курс готов.
В этом полёте у него была самая плёвая из всей нашей четвёрки работа. Тау Кита находилась на расстоянии всего пяти светолет от Эпсилон Эридана, это была ближайшая к нам населённая система, и между Октавией и Тау IV постоянно ходили корабли. Маршрут был исследован вдоль и поперек, так что Вебер составил курс, что называется, левой рукой - если вообще не левой ногой, перекинутой через голову.
Тут, впрочем, был один нюанс - по прямой между нашими системами находилась область вакуумной аномалии. Гражданские корабли обходили её стороной, делая крюк в два с лишним световых года. Но разведчики космоса - крутые ребята, они не привыкли пасовать перед трудностями, поэтому навигатор, даже не обращаясь за советом к шкиперу, предложил кратчайший курс, ведущий прямиком через аномалию.
Когда фрегат достиг номинального уровня десяти в тридцать пятой степени градусов, штурман Топалова запустила привод в форсированном режиме. Через двадцать с небольшим минут мы вышли на крейсерскую скорость, и я наконец смог перевести дыхание - при форсаже корабль так и норовил нырнуть поглубже, поэтому мне постоянно приходилось избавляться от излишков энергии в излучателях. Разумеется, все расчёты производил компьютер, но от меня зависел выбор оптимальных решений. Машина, какой бы умной она ни была, не обладает свободой воли и интуицией - а без этих качеств с вакуумом никак не совладаешь, выполняй ты хоть триллион секстильонов операций в секунду.
Закончив разгон, Топалова переключила привод с форсажа в обычный режим, и следующие два часа полёта прошли спокойно. Как и прежде, Павлов ни во что не вмешивался, оставаясь сторонним наблюдателем. Временами он исчезал в смежной с мостиком капитанской рубке, и там, наверное, просматривал записи отдельных эпизодов, оценивая мои действия.
Уже на подходе к аномалии, командор Томассон неожиданно приказал:
- Штурман, поменяйтесь местами с оператором погружения.
Почему-то на этот раз я совсем не удивился. В первый момент у меня даже мелькнула мысль, что шкипер не рискует доверить мне контроль над уровнем погружения в аномальной области пространства - ведь там, похоже, будет заносить ещё похлестче, чем при форсаже. Но, с другой стороны, будь это так, он бы вернул обратно Гарсию, а не сажал меня в штурманское кресло. По всей видимости, это капитан Павлов, когда я был занят работой, дал Томассону знать, что хочет проверить, сумею ли я удержать корабль на курсе при прохождении аномалии.
Волноваться я уже перестал и с невозмутимостью, удивившей даже меня самого, принял управление кораблём. Аномалия оказалась не так страшна, как я ожидал, и мне без особых усилий удавалось вести "Марианну" по курсу. Именно сейчас, когда энергетические завихрения в вакууме раз за разом пытались швырнуть фрегат то в одну, то в другую сторону, я испытывал необыкновенный душевный подъём. Я не знал, доволен ли моими действиями Павлов, и в данный момент меня это мало интересовало. Я вёл корабль и наслаждался этим. Это был настоящий межзвёздный корабль, и я наконец-то почувствовал себя настоящим пилотом. А в более широком смысле - космоплавателем. Именно так, не иначе. Прошло уже более пяти столетий, как был создан первый сверхсветовой привод, но люди до сих пор не придумали единого названия для всех, чья профессия - космические полёты. Их называют и астронавтами, и космонавтами, и звездолётчиками, и космолётчиками. Но ближе всего - космоплаватели. Ведь мы, по сути, моряки-подводники, а наша стихия - глубины Моря Дирака…
Через час с небольшим мы покинули пределы аномалии, и корабль вновь пошёл ровно. Томассон обратился к Веберу:
- Навигатор, коррекция курса нужна?
- Похоже, что нет, шкипер.
- Похоже?
- Я уверен, сэр.
Командор в задумчивости потёр свой гладко выбритый подбородок.
- И всё же проверим. Штурман, переключить привод в холостой режим. Оператор - подъём в апертуру.
- Привод приостановлен, - отчитался я.
- Начинаю подъём, - сообщила Топалова.
В инсайде мы были почти слепы. Надёжные ориентиры отсутствовали (аномалии нельзя было считать надёжными ориентирами), и нам приходилось полагаться лишь на чисто математические расчёты, производимые компьютером. Однако со временем погрешность расчётов накапливалась, поэтому периодически требовался подъём в апертуру для определения точного местонахождения по электрослабым отражениям звёзд.
Всё это, впрочем, относилось к длинным отрезкам пути в несколько десятков светолет. Ну и ещё, конечно, коррекция производилась при подлёте к системе назначения. Однако до Тау Кита оставалось ещё добрых два световых года, так что было ясно - Томассон решил убедиться, что я ничего не напортачил при прохождении аномалии.
Когда мы пересекли критический уровень десять в двадцать седьмой и оказались в апертуре, навигатор быстро произвёл необходимые счисления и сообщил:
- Погрешность курса в пределах допустимого минимума. Я же говорил, шкип, что коррекция не нужна.
- Принято, - сказал Томассон. - Оставаться в апертуре. - С этими словами он включил интерком на своём капитанском пульте и объявил о смене лётной вахты.
Спустя пять минут нашу команду заменила другая четвёрка лётчиков. Томассон отправил нас отдыхать, поручив Топаловой определить меня в одну из свободных кают. Покидая рубку, я бросил на Павлова вопросительный взгляд, но тот лишь качнул головой: мол, ступай, парень.
Когда мы спустились палубой ниже, где находились офицерские каюты, я осторожно поинтересовался у своей провожатой:
- Как вы думаете, я выдержал экзамен?
- Экзамен? - не поняла Топалова. Потом до неё дошло, и она улыбнулась: - Пожалуй, да. По крайней мере, у меня нет к вам никаких претензий… Гм. Значит, это был экзамен?
- Да.
- И какого рода?
- Наподобие вступительного. Капитан Павлов сказал, что если я выдержу его, то буду зачислен в Астроэкспедицию.
К моему удивлению, Топалова энергично кивнула:
- Вот это правильно! Лучше брать своих курсантов, чем нанимать легионеров.
Я собирался было спросить, о каких легионерах она толкует, но тут Топалова хитро усмехнулась:
- А знаете, когда шкипер сообщил, что в нашу команду временно зачислен курсант, мы грешным делом решили, что нам собираются навязать какого-нибудь адмиральского сынка-заморыша. Потому-то мы все сбежались в рубку - хотели поглазеть на это чудо природы.
Я с трудом подавил истерический смех. Насчёт адмиральского сынка их догадка оказалась верной - прямо не в бровь, а в глаз. Знали бы они ещё, какого адмирала я сын…
Мы прошли в жилой отсек лётно-навигационной службы, который располагался особняком от кают остальных офицеров - точно так же, как держались особняком и сами лётчики, считавшие себя элитой на корабле - на мой взгляд, вполне заслуженно.
Топалова остановилась перед дверью без таблички.
- Здесь свободно. Отдохните, расслабьтесь немного, а через полчаса приходите в офицерскую столовую на ужин. До встречи, курсант Вильчинский.
Ободряюще хлопнув меня по плечу, она зашагала обратно по коридору. Я проводил её взглядом, затем открыл дверь, которая оказалась не запертой, и вошёл в каюту.
Лишь теперь, оставшись наедине с собой, я почувствовал, как напряжены мои нервы. Нельзя сказать, что я сильно перетрудился, просто на моих плечах лежала двойная ответственность - за корабль, который я пилотировал, и за своё будущее, которое во многом зависело от этого полёта.
Я повалился на застеленную койку, рассчитывая полчаса отдохнуть перед ужином, но едва моя голова коснулась мягкой подушки, я уснул мёртвым сном.
6
Проснувшись, я обнаружил, что проспал более десяти часов. Это было плохо. И не просто плохо, а скверно. Я вскочил с койки, чувствуя, как меня охватывает паника. Что подумает обо мне Павлов? Всего четыре часа лётной вахты - и я уже свалился без задних ног. Даже если там, в рубке управления, я выдержал экзамен, то потом…
Тут мой взгляд упал на дверцу одёжного шкафа. Я точно помнил, что десять часов назад там ничего не было. Помнил, потому что ещё хотел заглянуть внутрь и проверить, не осталось ли вещей от прежнего хозяина. А сейчас дверца была слегка приоткрыта, и на ней висела голубая офицерская форма Астроэкспедиции. Со знаками различия суб-лейтенанта - одна широкая и одна узкая нашивки на погонах. С золотыми крылышками лётно-навигационной службы на левой стороне мундира. А справа… справа была именная планка с моей фамилией!
Нет, это невозможно! Ну, допустим, я успешно прошёл испытание и меня зачислили в Астроэкспедицию. Тогда мне полагалось бы звание уорента, в лучшем случае - мичмана. Но никак не суб-лейтенанта.
Наверное, кто-то решил надо мной подшутить, предположил я. Рассчитывает, что я, дурачок, напялю на себя эту форму и пойду в ней разгуливать по кораблю. Вот смеху-то будет, обхохочешься! Чижик-пыжик возомнил себя орлом…