24
Утром инженер проснулся с тяжелой головой. Мышцы болели, словно он всю ночь, подобно Сизифу, таскал камни. Окружающее воспринималось отстраненно, как будто весь мир был отгорожен от него толстым стеклом. Кажется, ночью ему снились какие-то странные сны. Но что это были за сны, Каталински не помнил.
Мысль о еде почему-то вызывала у него отвращение, но инженер все-таки заставил себя сделать несколько глотков мультивитаминной смеси - и эта смесь показалась ему абсолютно безвкусной.
А потом он подошел к рации и отключил ее. Сам добровольно перекрыл канал связи с ЦУПом. Если бы его спросили, зачем он это сделал, он не смог бы ответить.
Немного постояв, рассеянно разглядывая пол и словно бы о чем-то размышляя, Каталински круто развернулся и направился к выходному люку.
Новое марсианское утро было солнечным и тихим. Ничего не изменилось в окружающем пейзаже, только над хищным Сфинксом висела легкая белесая дымка. Вездеход выглядел как-то нелепо, он был неуместен здесь, на этой древней равнине.
Каталински присел на ступеньку трапа, широко расставил ноги, упираясь в песок задниками ботинок, и скрестил руки на груди. Внешний мир по-прежнему был отделен от него толстым стеклом. Нужно было выводить контейнеры, грузить золото, а потом готовить модуль к старту, но инженер как будто забыл обо всех этих хлопотах. Он просто сидел и задумчиво смотрел себе под ноги. Потом поддал носком ботинка бурый гладкий камешек, и тот со стуком закатился под широкий бампер марсохода.
Каталински равнодушно проводил его глазами и перевел взгляд на далекий Марсианский Лик.
Да, он не ошибся в своем предположении. Исполин не был мертвым монолитом, наподобие вытесанных в скалах египетских храмов. Он жил какой-то своей таинственной жизнью, он менялся. Солнце освещало его, и на каменном боку, обращенном к модулю, серебрился над поверхностью равнины безукоризненно правильный прямоугольник. Его там не было, когда инженер вышел из "консервной банки", - это Каталински знал точно.
Марсианский Сфинкс, вернее, то, что земляне называли "Марсианским Сфинксом", был способен на метаморфозы.
Инженер почему-то совершенно не удивился и вообще не ощутил никаких эмоций. Он продолжал оставаться за толстым стеклом и воспринимал действительность - или то, что казалось действительностью - с невозмутимостью лежащей в холодильнике рыбы. Встав с трапа, он подошел к вездеходу и снял фонарь с брошенного на сиденье шлема. Зачем ему нужен фонарь, он не знал, но ему и в голову не приходило искать какое-то объяснение. Обогнув ровер, Каталински неторопливо зашагал по равнине к каменному колоссу с прямоугольником, сверкающим серебром. Зашагал, словно был морским судном, плывущим на свет маяка. Или мотыльком, летящим к смертельно обжигающей лампе.
Серебряный прямоугольник медленно приближался, и было уже видно, что это ворота. Огромные закрытые ворота, к которым вели несколько широких каменных ступеней, выраставших из грунта. Когда-то эта лестница поднималась высоко вверх, но за долгие века песчаные бури сделали свое дело, засыпая исполинское существо, и теперь ворота оказались совсем близко к поверхности увядшей планеты. Вчера он не видел здесь ни ворот, ни ступеней, не было такого входа и на схеме командира, - но Каталински совершенно не думал об этом. Никаких вопросов у него не возникало, и он брел как во сне, спокойно глядя в пространство перед собой.
Сфинкс навис над ним. Астронавт медленно поднялся по полустертым ступеням, чему-то улыбаясь. И остановился на верхней площадке возле двустворчатых высоких ворот с массивными дугообразными бронзовыми ручками. Их серебряная поверхность слепила глаза. Сбоку от ворот, из покрытой разводами мелких извилистых трещин бугристой стены (или бока марсианского существа), торчал на высоте чуть больше человеческого роста длинный, толщиной с руку, стержень из темного металла.
"Похоже на рычаг, - инженер осторожно прикоснулся к стержню. - Дерни за веревочку - дверь и откроется?.."
Он обхватил стержень ладонями и, поджав ноги, повис на нем всем своим весом, как гимнаст на перекладине. Стержень не сдвинулся с места.
Но Каталински не собирался отступать - он был уверен в успехе. То отталкиваясь подошвами от каменной площадки, то повисая на рычаге, он упорно старался раскачать его, вновь заставить работать древний механизм.
И наконец у него получилось.
Рычаг со скрежетом опустился, заставив взмокшего от усилий инженера упасть на колени. Что-то защелкало, зажужжало, словно невесть откуда налетел вдруг рой рассерженных пчел, - и высокие серебряные двери с громким шорохом подались назад, открываясь, откатываясь с поворотом на невидимых колесах по дугообразным колеям, выдолбленным в каменном полу. Утренний свет жадно устремился в застоявшуюся, спрессованную столетиями темноту, размягчил ее - и почти сразу захлебнулся в ней.
Но ему на помощь тут же пришел луч фонаря.
Поводя фонарем из стороны в сторону, астронавт без колебаний шагнул внутрь. Лицо его было совершенно спокойно и даже безмятежно - словно не раз и не два доводилось ему бывать за этими серебряными воротами.
Перед ним простиралось пустое пространство, огромный зал с высокими сводами - и дальние стены, и потолок терялись в темноте. Гладкая каменная поверхность под ногами была покрыта пылью, и шаги получались неслышными, как по первому мягкому снегу. Инженер обернулся. За открытыми воротами распростерлась бурая равнина. Вдали застыл посадочный модуль, похожий на какое-то диковинное насекомое, приготовившееся к прыжку сквозь небеса. И этот летательный аппарат, как и ранее вездеход, почему-то казался странным и нелепым, из разряда предметов и явлений, находящихся по другую сторону, за чертой…
Некоторое время Каталински стоял, равнодушно глядя на модуль, а потом повернулся к молча и терпеливо ждущей его темноте. И медленно двинулся вглубь зала.
Он сделал десятка три шагов - и вдали проступило какое-то смутное светлое пятно. Переложив фонарь из руки в руку, инженер, сам не зная почему, ускорил шаги. По сторонам он больше не глядел и не оборачивался на видневшуюся в проеме ржавую равнину с нелепым летательным аппаратом. Он глядел только вперед, на это светлое пятно, словно слышал дивное пение неведомых марсианских дев-сирен…
Перед ним был саркофаг, большой серебряный саркофаг, возвышающийся над каменным полом. Его плоскости были исчерчены множеством тонких черных линий, создающих причудливые узоры. Орнамент этот был совершенно непривычен человеческому глазу. Он рождал у инженера какие-то смутные странные чувства, которые вдруг всколыхнулись в темных обманчивых глубинах подсознания, возможно - в прапамяти, и начали медленно всплывать к поверхности…
Астронавт прикоснулся пальцами к прохладному боку саркофага - и лицо его стало умиротворенным, словно он наконец обрел то, что искал, к чему стремился всю жизнь. Он положил фонарь на пол и без труда сдвинул серебряную крышку.
Гробница была пуста.
- Ну, конечно, - негромко сказал инженер таким тоном, как будто догадался о чем-то очень важном.
"…нечно…" - тихим эхом прошелестело под сводами зала.
Отзвук не пропал, отзвук множился - и шелестело, шелестело вокруг, словно шептало что-то само древнее время, долгие десятки веков запертое внутри живого исполина - по-своему живого исполина - с ликом Марсианского Бога и наконец-то разбуженное и освобожденное пришельцем с соседнего космического острова, где пока еще продолжала существовать жизнь.
Теперь Каталински твердо знал, что ему делать дальше. Ему казалось, что это знание, непроявленное, невостребованное до поры, всегда было с ним.
Он еще больше сдвинул крышку вдоль саркофага, так что она в конце концов накренилась и с тихим стуком уперлась в пол. Он видел, что черные узоры пришли в движение, и все множились и множились, подчиняясь единому ритму. И в этот ритм каким-то невероятным образом вплелся шелест, неосязаемым мелким дождем лившийся из-под невидимого темного свода.
Каталински без колебаний забрался в саркофаг. Лег на его серебряное дно, скрестил руки на груди и медленно закрыл глаза, чувствуя, как освобождается от чего-то, до сих пор мешавшего ему по-настоящему жить. Он не думал ни о чем. Невидимое толстое стекло исчезло, и на его месте возникла сияющая серебряная стена, испещренная древними неземными символами.
Астронавт неподвижно лежал в серебряном саркофаге посреди пустынного зала, и лицо его было подобно маске. И тихо, очень тихо было вокруг.
…Когда солнце уже начало снижаться, приближаясь к горизонту, Каталински открыл глаза и выбрался из саркофага. В зале по-прежнему стояла тишина, продолжал буравить темноту фонарь на полу, и створки ворот были закрыты. Теперь они были не серебряными, а прозрачными.
Он приблизился к ним и остановился - взгляд его был спокоен. Потом с наслаждением вздохнул и улыбнулся.
Он видел перед собой вовсе не бурую, а синюю-синюю равнину - такими бывают лепестки инни после дождя. Равнина привольно раскинулась под прекрасным изумрудным - пронзительно знакомым и родным! - небом, в котором переливалось разноцветье тысяч и тысяч далеких светил. В стороне от величественного иссиня-черного Купола - хранилища знаний - виднелась несуразная конструкция, своими примитивными, убогими формами нарушая красоту и величие окружающего пейзажа, что воплощал вечную мировую гармонию. И совершенно непонятно было, зачем идти к этой абсурдной конструкции, которой вовсе не место здесь, на синей равнине, где когда-то вели неторопливые беседы великие жрецы…