- Да, смертная казнь! - повторил я. - Не пленение, не консервация, а именно казнь. На Земле уже пятьсот лет не совершаются казни. Казнь - пережиток древних времен, рудимент дикарской эпохи. Но я настаиваю на ней, ибо шпионаж - тоже пережиток варварства. Наказание за бесчестный поступок должно содержать в себе бесчестье.
Ромеро поднял трость, показывая, что просит слова.
- Назовите преступника, адмирал! Опишите преступление. И тогда мы решим, заслуживает ли он смертной казни.
Я знал, что придётся идти против всех. Я холодно сказал:
- Казнь должна быть вотирована до того, как я назову имя преступника.
- Но почему, адмирал? Можете вы это объяснить?
- Мы все здесь - друзья. И когда я назову шпиона, вы не сможете сразу отделаться от многолетней привычки считать его другом. Это скажется на вашем приговоре. Я хочу, чтобы каре было подвергнуто само преступление.
- Но смертной казни вы требуете для члена экипажа, который, по вашим словам, очень нам близок, а не для преступления как такового.
- Если бы я мог осудить преступление, презрительно игнорируя самого преступника, я бы пощадил его. К сожалению, преступление неотделимо от преступника.
- Воля ваша, адмирал, до того, как назовут имя, я не проголосую за наказание.
- В таком случае, я вообще не назову его. И он останется невредимым. И будет продолжать свое черное дело. И, выдавая наши планы рамирам, сделает невозможным вызволение звездолета.
Ромеро сел. Заговорил Олег:
- Научный руководитель экспедиции ставит проблему, которую я бы назвал проблемой кодекса. В старину у людей существовал уголовный кодекс, карающий за преступление вне зависимости от личности преступника. Эли предлагает восстановить обычай заранее определять наказание за еще не совершенные преступления, чтобы предотвратить их. По-моему, это правильно.
- Но, по словам Эли, преступление уже совершено и преступник имеется, - подал реплику Ромеро. - Зачем же тогда устанавливать ценник преступлений, прикрываемый благозвучным словом "кодекс"? Давайте судить преступника вместе с преступлением.
Олег отвел его возражение:
- Доказательства преступления еще не представлены, имя еще не названо. Мы имеем право вести себя так, будто рассматриваем лишь возможность злодейства. Я за кодекс, или, по-вашему, ценник преступлений.
Упрямое лицо Ромеро показывало, что он будет противиться. Я знал, как сразить его. И не постеснялся громко сказать:
- Вы держите себя так, Ромеро, будто опасаетесь, что подозрение в шпионаже падет на вас!
Он хотел что-то запальчиво крикнуть, но сдержался. Ответ его был не лишен достоинства:
- Если бы я опасался за себя, я проголосовал бы за казнь.
- Может быть, вы страшитесь, что неназванный преступник будет вам дороже себя, Ромеро?
Он ответил угрюмо:
- Могу допустить это. Неожиданности у нас - каждый день…
- Это не ответ, Ромеро.
Он переборол себя:
- Хорошо, пусть будет по-вашему… Голосую за казнь преступнику… если преступление докажут!
- Будем голосовать, - сказал Олег. - Кто - за?
Лес рук поднялся над головами. Олег обратился ко мне:
- Называй преступника, Эли, и представляй доказательства.
Я знал, что первая же моя фраза породит шум и протесты. Через самое трудное я уже прошел - когда метался в запертой комнате, когда в последний раз стоял перед трупом Оана, когда в отчаянии, ночью, затыкал ладонью рот, чтобы не разбудить Мэри стоном, которого не мог подавить.
Я постарался, чтобы мои слова прозвучали спокойно:
- Шпион наших врагов - я.
8
Ответом было ошеломленное молчание.
И единственным звуком, разорвавшим молчание, стал горестный возглас Грация:
- Бедный Эли! И он тоже!.. - И снова установилось молчание.
Я всматривался в зал и с недоумением открывал на всех лицах одно и то же выражение горя и сочувствия. Лишь Мэри, смертельно побледневшая, прижавшая обе руки к груди, не поверила, что я болен, она-то знала, что безумие меня не коснулось.
Ко мне подскочил Осима:
- Адмирал, не тревожьтесь, все будет в порядке! Я провожу вас в постель. - Он потянул меня из зала.
Я отвел его руку. Олег обратился к залу, скованному, как спазмой, все тем же испуганным молчанием:
- Не отложим ли заседание? Мне кажется, электронный медик…
Ромеро прервал Олега ударом трости о пол.
- Протестую, - сказал он, вскакивая. - Вы ищете легкого решения, но легких решений не существует. Адмирал Эли здоровее любого из нас. Он имеет основание говорить то, что он говорит. И мы должны его выслушать.
- Вы единственный, кто не поражен, Ромеро, - заметил я.
Он ответил с вызовом:
- Да Эли. Я ждал именно такого признания.
- Стало быть, продолжаем? - спросил Олег у зала.
Раздалось несколько голосов: "Продолжаем! Продолжаем!" Большинство пребывало в прежнем молчании. Осима, недоуменно поглядев на мрачного Ромеро, возвратился на место. Олег сказал:
- Говори, Эли.
Я напомнил о признании Оана, что Жестокие боги проникают в среду аранов в облике паукообразных, чтобы иметь информацию об их жизни. Но кто такие араны? Деградирующая цивилизация, суеверная, бессильная. На что они способны? Чем опасны? Не следует ли отсюда, что, встретясь с несравненно более мощной цивилизацией, рамиры утроят свою настороженность, постараются заслать в нее значительно больше шпионов, чем к безобидным аранам? Нового здесь пока нет: мы знаем, что лазутчик рамиров проник в нашу среду, что его звали Оаном, что Оан раскрыл наши планы своим хозяевам и те сумели сорвать их.
Но вот и новое. Мы были уверены, что, покончив с Оаном, покончили со шпионажем рамиров. Гибель "Змееносца" рассеивает эти иллюзии. Как могли рамиры узнать, что мы готовились сделать с "Змееносцем"? Внешняя картина наших действий не выдавала намерений. Но они безошибочно установили нашу цель. Они знали наш план не извне, а изнутри. Как? От другого шпиона, оставшегося на корабле после гибели Оана! Нападение рамиров на "Змееносец" доказывает, что на "Козероге" их агент.
И это естественно. Не будем считать врагов глупцами. Они не глупее нас. Они не могли не знать, что один соглядатай слишком тонкая ниточка от них к нам. Если ниточка эта порвется, иссякнет поток важной информации. Агент должен быть продублирован. На кого же пал их выбор? Поищем за них лучший маневр. Эффективным агентом будет тот, кто в курсе всех планов, к кому стекается вся корабельная информация, в чьем мозгу рождаются осуществляемые потом планы. Таких членов экипажа два - командующий эскадрой и научный руководитель.
В этом месте Ромеро прервал меня:
- Договаривайте до конца, Эли. Такой человек один - вы. Вы знаете все намерения командующего, а он не имеет возможности вникать во все научные исследования на корабле.
- Принимаю вашу поправку, Ромеро. Я! Итак, умный враг постарается завербовать меня. Напомню, что так уже складывается моя судьба, что и в прежних экспедициях я оказывался в фокусе внимания противников. Разве ты, Орлан, не выбрал меня в качестве своего доверенного, когда замыслил переход на нашу сторону? Разве не сделал меня восприемником своих решений Главный Мозг на Третьей планете? Я неоднократно служил одновременно передающей антенной и приемником для тех, с кем сталкивала нас судьба. Рамиры постарались завоевать меня. Им это удалось. Я завоеван. Поверьте, мне горько говорить об этом. Но правде надо смотреть в глаза, если не хочешь терпеть поражение за поражением.
- Что сегодня Оан? - спросил я дальше. - Труп предателя, заплатившего жизнью за предательство? Такой ответ очевиден. Но он наивен. Рамиры могли бы и спасти своего агента, если бы очень постарались. Они не очень старались. И вот Оан висит в консерваторе. Не просто висит - продолжает службу. Он нынче - датчик связи с рамирами. Как осуществляется связь, не знаю, но он передает дальше сведения, поставляемые его агентом. Агентом являюсь я. Мой мозг схвачен и мобилизован, мои мысли прочитываются, мои желания расшифровываются, мои намерения угадываются.
В этом месте я сделал остановку. Мэри не сводила с меня отчаянных глаз, мне трудно было оборачиваться в ее сторону. И на Ромеро трудно было смотреть: он был очень уж хмур. И Осима смущал меня: капитан не верил ни единому слову, это было ясно написано на его лице. Я смотрел на Грация и Орлана: галакт страдал за меня, Орлан понимал меня, мне становилось легче и от сострадания и от понимания. Я перешел к тому, как узнал о своей неприглядной роли. Нет, было непросто разобраться в дьявольском хитросплетении пут, каким ухватили меня. Все началось с того, что я сам удивился, почему меня так тянет в консерватор, для чего в одиночестве и тишине разговариваю с мертвецами. Я не склонен к монологам, тут было что-то противное моей натуре, что-то навязанное. А когда погиб "Змееносец", стало ясно, что кто-то явился для рамиров поставщиком секретной информации. Простой перебор членов экипажа исключал всех, кроме меня. Консерватор - самое экранированное помещение звездолета. Оану проще наладить связь с тем, кто посещает консерватор, чем с тем, кто находится за его стенами. Так и выяснилось, что поставщиком информации для рамиров являюсь я!