Они там беседуют втроём - Греков, Феликс и Стэффорд. Великий Стэффорд, Стэф Меланезийский. Он осунулся и выглядит усталым. И все же по-прежнему красив и элегантен.
Понимаю, что не должен влезать в их разговор со своей корявой идеей, но ничего не могу с собой поделать. Я прошу извинения и выпаливаю: "Но если прошли импульсы, то и мы…" Ну, и так далее. Стэффорд смотрит на меня удивлённо: мол, что ещё за новости? Греков подпёр кулаком тяжёлый подбородок, молчит.
Феликс, молодец, нисколько не удивлён. Запускает пальцы в свою волосяную крышу.
- Ну что ж…
И начинает говорить о теле, движущемся в пространстве-времени. Длина этого тела - расстояние между одновременными положениями его концов. Но если эту одновременность сдвинуть…
Я почти ничего не понимаю в том, что он говорит дальше, - просто в голове не укладывается. Я напряжённо вслушиваюсь, ожидая ответа на вопрос: можно, основываясь на этом принципе, лететь сквозь время к звёздам?
И Феликс вдруг умолкает на полуслове. Я отчётливо слышу его решительное менто: "Можно".
Глава шестая
АНДРА - НАДЕЖДА ЭТНОЛИНГВИСТИКИ
По двум белым лестницам факультета этнолингвистики стекали два человеческих потока. Вон бегут вприпрыжку курчавые губастые папуасы. Рослые парни скандинавского типа с желтолицыми смеющимися кореянками или, может, аннамитками. Четверо пигмеев идут не спеша, на ходу листают книги и переговариваются голосами, похожими на птичьи. Пёстрые одежды, весёлый гам, интерлинг вперемежку с неведомыми мне языками.
И, наконец, - Андра. Новая причёска - волосы черным ореолом вокруг головы. Переливающийся красным и лиловым спортивный костюм, лыжные мокасины. Слева и справа - почётный эскорт в лице двух юных гуманитариев, увешанных портативными лингофонами.
До меня донёсся обрывок разговора:
- В этой позиции прямой взрыв утрачивается и переходит в сложный латеральный звук.
- Ты ошибаешься: не латеральный, а фаукальный…
Мне было жаль прерывать этот необыкновенно интересный разговор, но все же я окликнул Андру. Её тонкие брови взлетели, она выбралась из потока и, улыбаясь, направилась ко мне:
- Улисс! Почему не предупредил, что прилетишь? Или потерял номер видео?
- Не хотел отвлекать тебя от учёных занятий. А ты ещё выросла.
- Не говори глупости! Это Улисс, - сказала она своему эскорту, - познакомьтесь. Улисс Дружинин.
- Позволь, - сказал гуманитарий, что постарше. - Не ты ли выступал недавно в Совете перспективного планирования?
- Он, он, - подтвердила Андра. - Я сама не слушала, но мне, конечно, доложили…
Она слегка порозовела. "Конечно, доложили" - эти слова как бы намекали, что мои дела имеют прямое отношение к ней, Андре.
- Я был дьявольски красноречив, правда? - сказал я.
Она засмеялась:
- Ещё бы! При твоих голосовых данных…
- Мне понравилось твоё выступление, - серьёзно сказал гуманитарий. - Я не совсем понял смысл открытия Феликса Эрдмана…
"Не совсем"! Солидный малый, подумал я, стесняется сказать, что совсем не понял.
- … но в том, что ты говорил, была логика, продолжал гуманитарий на прекрасно модулированном интерлинге. Если появилась возможность полёта вне времени - кажется, так ты формулировал? - то, очевидно, надо её использовать. Одно неясно: для чего нужно лететь за пределы Системы? Ведь доказана нецелесообразность таких полётов, не так ли?
Ох… Я подумал, что, если бы вдруг эта самая нецелесообразность материализовалась и стала видимой, я бы полез на неё, как… ну, как Дон-Кихот на ветряную мельницу.
- А ты чем занимаешься? - спросил я.
В моих негибких модуляциях было, наверное, нечто угрожающее, и Андра поспешила вмешаться в разговор, Она сказала:
- Эугеньюш - надежда этнолингвистики. Он знает тридцать три языка, и у него уже есть работы по машинному переводу на интерлинг.
- Перестань, - сказал Эугеньюш, поморщившись.
- Знаешь, что он предложил? - не унималась Андра. - Он предложил заранее написать все книги, какие могут быть написаны в будущем. Ведь электронное устройство может исчерпать все возможные логические комбинации слов и знаков.
- Позволь, - сказал я. - Но это старинная идея, которую…
- Ну и что? Идея была высказана в прошлом веке, а осуществил её Эугеньюш. Знаешь, что он сделал? Запрограммировал для машины полный вебстеровский "Словарь Шекспира", задал ей соответствующие алгоритмы и историческую кодировку…
- …и получилась прескверная одноактная пьеса, - перебил её Эугеньюш. (Он начинал мне нравиться.) - Как ни печально, даже самым умным машинам не хватает таланта. Улисс - это родительское имя?
- Нет, собственное, - сказал я. - А что, не нравится?
Тут вмешался второй гуманитарий, совсем юный и румяный.
- Мне нравится, - заявил он и вдумчиво разъяснил: - Улисс ведь был не только героем и мореплавателем, он был первым в Древней Греции семасиологом.
Я подумал, что этот парень слишком заучился, но он сослался на эпизод из "Одиссеи", который я совершенно не помнил, а именно: Улисс водрузил весло на могиле Эльпенора и тем самым сделал первую древнегреческую надпись - мол, здесь лежит не кто-нибудь, а моряк.
- Вероятно, и до него многие поколения моряков поступали таким же образом, - уточнил гуманитарий, - но Улисс был первым, о котором мы это знаем.
Мы вышли из факультетского здания на вольный морозный воздух. Я обдумывал, как бы избавиться от гуманитариев, и, должно быть, обдумывал весьма интенсивно, потому что Эугеньюш вдруг умолк на полуслове, покосился на меня, а потом стал прощаться. И увёл с собой румяного юнца.
- Они всегда крутятся возле тебя, эти ларе… латеральные? - спросил я, беря Андру под руку.
Она засмеялась:
- Всегда. Ты прилетел по делам в Учебный космоцентр?
- Я прилетел в Веду Гумана. Видишь ли, там учится одна очень, очень серьёзная особа, надежда этнолингвистики.
- Улисс, не поддразнивай. Не люблю, когда со мной говорят, как с маленькой.
Снег славно скрипел под её мокасинами и моими башмаками. Встречные парни тоже казались мне славными теперь, когда никто из них не вертелся возле Андры. Она потребовала, чтобы я рассказал, как это я осмелился выступить на Совете.
- А что? - сказал я. - Каждый человек имеет право выступить и быть выслушанным. А я - человек. Ты ведь не сомневаешься в этом?
Она быстро взглянула на меня. Мы свернули в тихую боковую аллею. Я украдкой заглядывал Андре в лицо, обрамлённое белым мехом капюшона.
- Чего же ты добился на Совете? - спросила она.
- Ничего не добился. Хроноквантовый двигатель пока что - голая теоретическая идея. Феликс называет его синхронизатором времени-пространства, но все это так сложно, что… В общем, после той передачи с Сапиены началась страшная суматоха. Я пытался пробиться к Феликсу - куда там! Только по видеофону удалось поговорить.
- Какой он, Феликс Эрдман? В газетных снимках сплошные кудри какие-то и маленькое лицо, глаз почти не видно.
- Так оно и есть. Нечёсаный и самоуглублённый. Смотрит вроде бы сквозь тебя. Занятный.
- Улисс, но если все так смутно с этим… синхронизатором, то зачем ты поторопился выступить на Совете?
- И ещё буду выступать, - сказал я, отводя тяжёлую от снега еловую ветку, и снег посыпался нам на головы. - И друзей подговорю, пилотов. И твоих лингвистов. И тебя вытащу на трибуну.
- Ты можешь говорить серьёзно?
- Серьёзнее никогда не говорил. Чем больше мы будем долбить на Совете, тем лучше. Шутка ли - расшатать такую доктрину.
- И ты убеждён, что этот… синхронизатор позволит преодолеть пространство и время?
- Не знаю. Говорю же - пока голая идея.
Мы помолчали. Где-то над головой стучал дятел, я хотел разглядеть лесного работягу в снежных переплётах деревьев, но не увидел.
- Ты знаешь конструктора Борга? - спросил я, держа Андру под руку.
- Знаю, я голосовала за него.
- Ну вот. Когда я выступал, Борг посматривал на меня и усмехался. А потом сказал, что в жизни ещё не слышал такого бредового выступления. Весёлый дядя. Зачем ты за него голосовала?
- Улисс, так ты… ты хочешь лететь за пределы Системы?
- Полечу, если пошлют. Если не состарюсь к тому времени.
- На Сапиену?
- На Сапиену. Для начала.
- И можно будет вернуться обратно не сотни лет спустя, а…
- Улечу в среду, а вернусь в субботу. Может, даже в прошлую субботу.
- Опять начинаешь дразнить? - Она выдернула свою руку из моей. - Просто ты решил прославиться, потому и выступил на Совете. Чтобы все увидели по визору, что есть на свете Улисс Дружинин.
- Конечно. Мне не даёт покоя слава знаменитых футболистов прошлого века.
Мы вышли на опушку рощи. Слева глыбой сине-белого льда высился один из прекрасных корпусов Веды Гумана, справа, за невысокими заснеженными холмами, за перелесками, угадывались в дальней перспективе строения Учебного космоцентра. Перед нами был пологий спуск, изрезанный лыжнями, и ярко-красные домики лыжной базы.
- Где твой жилой корпус? - спросил я.
- Я живу не в корпусе. Мама не захотела остаться одна… и приехала сюда со мной.
- Почему ты говоришь - одна? Ведь прилетел твой отец. В сентябре я сам привёз его с Луны.
- Знаю. - Голос у Андры потускнел. - Отец уехал в Индию. Там сейчас большая работа, расчистка джунглей.
Я понял, что ей не хочется говорить о семейных делах. Однако не сидится Тому Холидэю на месте…
- Давай побежим на лыжах, - предложил я. - Давно не бегал. Провожу тебя домой.