Но приказ выполнил четко. Приставил алебарду к стене, обнажил меч и характерным крадущимся шагом прошел вдоль стены, держа меч наготове. До прихода в стражу Купер служил в пехоте, и строевую подготовку знал не понаслышке. Хорошо, что сегодня в смене именно он, а то как бы не улизнули… И беды как бы не вышло, тот пацан, что покрупнее, очень здоровый и мускулистый, Дрон сразу не разглядел в неверном свете, а то бы еще подумал бы, стоит ли связываться… Птааг, помоги…
- Птааг, помоги! - эхом отозвался второй парень, который поменьше.
А тот, который побольше, вдруг прыгнул и в прыжке ударил ногой прямо по гарде Куперова меча. Будь на месте Купера обычный громила, не приученный к рукопашной схватке, тут бы ему и наваляли. Но Купер меча не выпустил, хотя ни уклониться, ни заблокировать удар не успел, растерялся. От второго удара уклонился, но вяло, а третий, раскрытой ладонью в переносицу - пропустил. А какой был удар! Был бы Борода без шлема, мог бы помереть на месте. А так ничего, даже не ошеломился. А барчонок дурак, стрелку на переносице не приметил, рассадил ладонь до крови, вот и конец драке. Взмахнул Купер мечом, да и пустил дурачку кровищу из розовой щеки. А затем вытаращил глаза и завопил страшным голосом:
- А ну стоять, щас кровя пущу!
Юноша не устоял на ногах, отпрянул, споткнулся, да и сел с размаху на жопу. Но Купер придираться не стал, что приказ не выполнен, не стал пускать кровя.
- Руки за голову! - приказал Купер. - Дрон, веревка у тебя?
Вместо ответа Дрон выругался. Веревку они забыли в подвале. А вернее, забыл он, прихватить веревку была его обязанность. Но это не страшно.
- Отмудохай, чтоб не убежал, потом сбегаешь, пока валяться будет, - распорядился Дрон. Подумал и великодушно добавил: - Или я сбегаю, пока эти…! А где второй?
Второй юноша бесследно исчез, как сквозь землю провалился. Не иначе, реально помог ему Птааг. А прикольно! Двое из четырех участников схватки помолились Птаагу, оба целы и невредимы, а другие двое не помолились, и у одного кровища из носа, у другого из щеки. Отличный наглядный пример божьей милости, самого упертого атеиста проймет на раз. Впрочем, атеистической ереси в Палеополисе давно уже нет, и слава богам.
Купер разразился длинной фразой, в которой пристойных слов только четыре: "он", "этот", "Дрон" и "извини".
- Ладно, ерунда, - сказал Дрон. - Клиента допросим, он быстро всех сдаст.
Юный мордоворот сделал серьезное лицо и торжественно заявил:
- Я ничего не скажу!
Дрон и Купер привычно рассмеялись, Дрон - добродушно, Купер - демонически. Им нечасто приходилось допрашивать преступников, все-таки главная работа громил - держать, не пущать и задерживать, а языком болтать они не шибко горазды. Но в жизни всякое бывает, делать допросы тоже случалось, и тактику поведения на допросах они давно отработали: Дрон играет доброго следователя, Купер - злого. Вот и сейчас они моментально разобрали роли, не сговариваясь ни словами, ни жестами. Купер выругался еще раз, очень грязно и зло, пленник даже чуть-чуть сбледнул. А Дрон добродушно сказал:
- Что, страшно? Ты еще Зайца не видел, вот кто страшен так страшен. Купер, мочи.
И Купер начал мочить.
3
Испокон веков сложилось так, что в университет Палеополиса принимают только юношей. Всякому разумному человеку очевидно, что учить девицу астрологии или мантике нет никакого толку. Заводить знакомства и связи ей самой лично не придется, у нее на то муж будет, а если не будет, то тем более не придется, ибо смысл жизни для женщины - рожать и воспитывать наследников, а все остальное вторично, с этим прислуга справится. Так что пусть себе сидит дома и шьет, а для знакомств с женихами достаточно танцев и посиделок.
До недавнего времени вышеизложенная точка зрения представлялась типичному жителю Палеополиса единственно возможной. Но несколько лет назад среди девиц высшего света распространилась мода переодеваться в мужские одежды и ездить в университет на лекции. Говорят, начало этой моде положила принцесса Дарья Кабан, знаменитая неестественной склонностью любить девочек, переодевшись в мужское платье. Но как бы эта мода ни появилась, продолжали и распространяли ее не мужеподобные извращенки, а нормальные приличные девушки. В старшем поколении многие возмущались, но разумные люди восприняли эту новость спокойно. В каждом поколении обязательно появляется хотя бы одна дурацкая мода, нынешние отцы семейств, например, в юности обожали устраивать с черножопыми рабынями дикие пляски, переходящие в оргии. Дворянские девушки, правда, в подобных безобразиях не участвовали, но не зря священных писаниях написано, что каждое следующее поколение превзойдет в разврате и извращениях отцов и матерей.
Большинство девушек, участвовавших в этом развлечении, находили его скучным и посещали лекции исключительно под влиянием моды, а не из-за потребностей в познании мира или еще чем-нибудь подобном. Некоторые девицы, наиболее легкомысленные, рассчитывали завести так романтическую интрижку, которая, если боги позволят, глядишь, перерастет в светлое чувство если не с принцем, так хотя бы с маркизом. Но реально без родительского благословения такая интрижка может перерасти только в порку. К сожалению, эту нехитрую премудрость понимают немногие юные барышни, а большинство настроено излишне романтично, чтобы ее понять.
В большом катехизисе, подписанном всеми семьюдесятью семью светлыми богами, под номером тридцать четыре идет заповедь, которую бытовым языком можно пересказать так: "Всякое извращение, доступное воображению, где-то во вселенной существует". Нет предела человеческой извращенности, и какую бы нелепость ни измыслил развлекающийся ум, обязательно найдется человек, который именно такую нелепость полюбит.
Хорошей иллюстрацией этой заповеди стали девушки, о которых идет речь. В обиходе их называют ботаничками, потому что впервые их заметили на кафедре ботаники факультета материалистической философии. Эти девушки находят противоестественное удовольствие в обязанности, которую любой нормальный юноша-студент считает обременительной, хотя и терпимой - отсиживать три часа лекций каждое утро. Стайки переодетых в мужское платье девиц залетают в лекционные залы, усаживаются на первых рядах и старательно записывают, что говорит лектор, а отдельные ботанички, самые отмороженные, даже задают умные вопросы. А когда лекции заканчиваются, и студенты идут в буфет вдуть по пиву, ботанички тоже идут с ними, и тоже пьют пиво, а в перерывах между кружками сквернословят так, что не от каждого грузчика такое услышишь. Юноши, наблюдавшие непотребство, делают вид, что не понимают, какого пола их компаньоны, и тоже не ограничивают себя в выборе слов, их это тоже прикалывает. Бывает, ботанические компании засиживаются в тавернах до глубокой ночи, и ходят упорные слух, что иногда такие посиделки перерастают в оргию. Чуть ли не у каждого студента был знакомый, чей знакомый знаком с одним из непосредственных участников такой оргии, но сам лично никто в ней, конечно, не участвовал.
На самом деле оргии так не происходят, просто ботаничка-оторва по имени Лайма и студент-раздолбай по имени Юджин однажды вечером нажрались вина сверх меры и сильно понравились друг другу, как часто бывает по пьяному делу. Лайма еще немножкр соображала, а Юджин не соображал уже ничего, и примерещилось ему, что Лайма - не переодетая в парня девица, а реальный парень, а сам он, Юджин, не нормальный парень, а гомосек, но не презренный, а вполне достойный - по пьяни чего только не примерещится. Короче, Юджин полез к Лайме целоваться, та прикололась, что все вокруг думают, что она не развратница, а педик, стала хохотать и изображать стереотипного манерного педика, короче, все здорово повеселились, но оргии не было, никто даже не разделся.
Лайме нравилось учиться. Обычный студент воспринимает слова лектора как поток бессмысленных сведений, которые нужно тупо зазубрить. Редко кто начинает интересоваться смыслом, прячущимся за учеными словами (чаще все, кстати, там не прячется ничего), и до Лаймы не было случая, чтобы девушка всерьез увлеклась университетской наукой. А Лайма увлеклась всерьез, и даже подумывала, не попросить ли отца записать ее на медфак под видом юноши. Но пока не просила, боялась, что ответом на такую просьбу может стать порка.
И вот однажды заявилась Лайма в университетский квартал, сидела в таверне, пила вино, а потом стало ей нехорошо, закружилась голова, и решила Лайма выйти проветриться. Вышла на свежий воздух, в голове просветлело, но живот скрутило так, что терпеть невозможно, так что отошла Лайма на другую сторону улицу, прислонилась к столбу, и стала тошнить. И в какой-то момент ей примерещилось, что мимо пробежал Мюллер, это такой странный парнишка, они раньше в одном классе учились, Лайма даже была в него недолго влюблена. И что глаза у Мюллера как монеты по пять золотых, будто за ним черти гонятся, и еще он поминает Птаага вполголоса, что странно - в школе он особой набожностью не отличался. Но это еще ничего, однажды, помнится, Лайме привиделось по пьяни, будто она резала колбасу на бутерброд и порезала палец, а потом смотрит - и точно палец порезала, так что видения не всегда проходят бесследно…
- Эй, чувак! - прервал ее мысли чей-то грубый голос. - Парня бегущего… тьфу, бля!
Лайма открыла рот, чтобы ответить, что парня бегущего она видела, и это не просто парень, а Мюллер из ее бывшего класса, но вместо слов к горлу подкатила тошнота, и ничего Лайма не сказала. А когда она проблевалась и снова стала готова к беседе, обладатель грубого голоса уже удалился, а перед этим он сказал кому-то другому:
- Да это лесбиянка ужратая, чего ее спрашивать!
После таких слов желание рассказать про Мюллера пропало у Лаймы начисто.