Полиция у барьеров, полицейские патрули на платформе. Переполненный поезд (на ядерном топливе). Беатрис-Джоанна, уже измученная, села между худым мужчиной, окостеневшим до такой степени, что кожа казалась какой-то броней, и очень маленькой женщиной с болтавшимися, как у очень большой куклы, ногами. Напротив сидел мужчина в клетчатом костюме с грубым лицом комедианта, безнадежно сосавший искусственный глазной зуб. Маленькая девочка с открытым ртом, точно у нее росли аденоиды, в строгом медленном ритме оглядела Беатрис-Джоанну с головы до ног и с ног до головы. Очень толстая молодая женщина сияла предупредительным фонарем, а ноги ее до того походили на дерево, что как будто росли из пола купе. Беатрис-Джоанна закрыла глаза. И почти сразу навалился сон: серое поле под грозовым небом; стонут, качаются растения вроде кактусов; люди, похожие на скелеты, падают, высунув черные языки; потом сама она оказалась участницей акта совокупления - с некоей мощной мужской формой, которая не появлялась на сцене. Раздался громкий смех, и она, отбрыкиваясь, очнулась. Поезд еще стоял на станции; коллеги-пассажиры смотрели на нее лишь с легким любопытством (кроме девочки с аденоидами). Потом - словно тот самый сои был обязательным ритуалом перед отъездом - они медленно тронулись, оставляя позади серую и черную полицию.
Глава 8
- Что они с нами сделают? - спросил Тристрам.
Глаза привыкли к темноте, он сумел разглядеть рядом косоглазого монгола, который сотни лет назад называл ему свое имя на взбунтовавшейся улице, - Джо Блэклок. Из других заключенных одни по-шахтерски распластаны - сидеть было не на чем, - другие стены подпирают. Одного старика, прежде флегматика, обуял лихорадочный приступ; вцепившись в прутья решетки, он кричал в коридор:
- Я оставил включенной плиту. Дайте мне пойти домой и выключить. Я сразу же вернусь, честно, - а теперь лежал в изнеможении на холодных плитах.
- Что сделают? - переспросил Джо Блэклок. - Никого не пропустят, насколько я знаю. Насколько я знаю, одних выпустят, других оставят. Правда, Фрэнк?
- Зачинщиков взяли за дело, - сказал Фрэнк, сухопарый, высокий. - Мы все Гарри твердили, это пустая трата времени. Не надо бы этого делать. Смотри, куда это нас привело. Смотри, куда это его привело.
- Кого? - спросил Тристрам. - Куда?
- Он себя называет лидером забастовки Теперь крепко потрудится ни за что ни про что. Может, и хуже того, гайки кругом ведь все туже закручиваются. - Он наставил на Тристрама палец на манер пистолета. - И тебе может быть то же самое, - сказал он. - Кх-кх.
- Ко мне это никакого отношения не имеет, - в тридцатый раз сказал Тристрам. - Меня просто в толпу затянуло. Все это ошибка, я вам повторяю.
- Правильно. Им и скажешь, когда за тобой придут. - Потом Фрэнк ушел в угол мочиться. Вся камера уютно пропахла мочой. Мужчина средних лет с седым хохолком на макушке, с безумным, как у проповедника, видом, подошел к Тристраму и сказал:
- Вы себя выдаете, как только рот открываете, мистер. Благослови ваше сердце и душу, они вас признали интеллектуалом, как только вы там появились. Я вас считаю поистине храбрым так или иначе, раз вы за рабочих вступились. Придут лучшие времена, вам воздастся, попомните мои слова.
- Но я за них не вступался, - едва не заплакал Тристрам. - Не вступался.
- Ах, - сказал голос в углу, - я чую шаги, воистину мыслю.
В коридоре зажегся свет, сырой, как яйцо; к камере протопали ботинки. Старик с пола взмолился:
- Я только хочу ее выключить. Я быстро.
Прутья решетки, мертво-черные при включенном свете, откровенно им всем ухмыльнулись. Двое серых, молодые вооруженные головорезы, ухмыльнулись из-за ухмыляющейся решетки. Выстрелили болты, заскрежетал ключ, поворачиваясь, решетчатая дверь открылась.
- Хорошо, - сказал один серый, молодой парень, перетасовывая колоду удостоверений личности. - Эти я обратно отдаю, ясно? Те, кому я их отдам, могут проваливать и больше не дурить. Хорошо. Аарон, Адис, Барбер, Вивиан, Виллис…
- Ну чего я такого плохого сделал, черт побери? - сказал Джо Блэклок.
- …Вильсон, Вильсон, Вильсон, Мохаммед Дауд, Джилл, Джонс, Дилк…
Мужчин быстро хватали и грубо выталкивали на свободу.
- …Доддс, Дэвенпорт, Ивенс, Коллинз, Линдсей, Лоури…
Камера быстро пустела.
- …Макинтош, Морган, Мэйфилд, Норвуд, О’Коннор…
- Я вернусь, - сказал трясущийся старик, беря свое удостоверение, - сразу, как только выключу. Спасибо, ребята.
- …Пейджет, Радзинович, Смит, Снайдер, Такер, Тейлор, Франклин, Фэрбразер, Хокни…
- Тут какая-то ошибка, - закричал Тристрам. - Я на "Ф".
- …Хамидин, Чанг, Эндор, Юкак. Все. Ты кто, парень? - спросил серый Тристрама.
Тристрам сообщил.
- Ну, ты тут остаешься, вот так.
- Я требую встречи с начальником, - потребовал Тристрам. - Я требую разрешения связаться с моим братом. Дайте мне позвонить жене. Я напишу Министру Внутренних Дел.
- Пиши, вреда не будет, - сказал серый. - Может, начнешь писать - утихомиришься. Давай, парень. Пиши.
Глава 9
- Ух ты, - прогудел Шонни, - слава Богу Всевышнему, поглядите-ка, кто тут. Моя собственная малышка свояченица. Благослови и спаси нас Бог, выглядит ни единым днем старше, чем при нашем последнем свидании, а с тех пор, должно быть, минуло целых три года. Входи, входи, добро пожаловать. - Он подозрительно высунулся, продолжая: - Я зла ему не желаю, однако, надеюсь, ты не притащила с собой того самого страшного человека; видно, есть что-то такое в самом его виде, отчего у меня волосы дыбом встают да оскомина на зубах.
Беатрис-Джоанна с улыбкой качнула головой. Шонни был созданием из баснословного прошлого - открытый, прямой, честный, мужественный, с загорелым, грубым, добродушным, лунообразным лицом, неожиданными льдисто-голубыми глазами, с верхней обезьяньей губой и мясисто обвисшей нижней; тело крупное, в мешковатой фермерской одежде.
- Мевис! - крикнул он. - Мевис!
И в крошечной прихожей появилась Мевис, на шесть лет старше Беатрис-Джоанны, с такими же волосами цвета сидра, глаза карие в крапинку, руки-ноги длинные, большие.
- У меня не было времени предупредить, - сказала Беатрис-Джоанна, целуя сестру. - Я уехала в спешке.
- Самое место, откуда бы надо поспешно уехать, - сказал Шонни, подхватив ее сумку, - этот самый ужасный огромный метрополис, да пошлет ему Бог дурных снов.
- Бедный маленький Роджер, - сказала Мевис, обняв сестру, ведя ее в гостиную. - Какой стыд.
Комната была не намного больше гостиной в квартире Фоксов, но, казалось, дышала простором и кислородом.
Шонни сказал:
- Прежде чем двинемся дальше, надо чего-нибудь выпить, - и открыл потайную дверцу, продемонстрировав взвод бутылок. - Такого никогда не купишь за те двадцать крон, что выкладываешь за четверть пинты в той самой погруженной во мрак карциноме, которую ты покинула, разрази ее Бог. - И поднял бутылку к электрическому свету. - Сливовица моего собственного изготовления, - сказал он. - Виноделие считается запрещенным, подобно множеству прочих полезных и богобоязненных дел, но черт с ними, со всеми мелкими душонками, законодателями, навозными жуками, да смилуется над ними Христос. - Он налил, приказал: - Возьмите в правую руку и повторяйте за мной. - И они выпили. - Обождите, - сказал Шонни. - За что ж это мы пили?
- За многое, - сказала Беатрис-Джоанна. - За жизнь. За свободу. За море. За нас. За кое-что, о чем я потом расскажу.
- Надо выпить за каждое по стакану, - просиял Шонни. - Славно, что ты с нами, - сказал он.
Шонни был панкельтом, одним из редких выживших представителей Кельтского Союза, которые в добровольном исходе покидали Британские острова и, волна за волной, оседали в Арморике почти сто лет назад. В Шонни смешалось крепкое варево из Мэна, Гламоргана, Шетландии, Эйршира и графства Корк, но он с жаром подчеркивал, что ни о каком смешении рас речь при этом не идет. Фергюс - Моисей Союза - учил, что кельты были единым народом, язык у них един и религия принципиально одна. Он разработал доктрину второго пришествия Мессии, заимствованную из католицизма, кальвинизма, методизма, пресвитерианства: церковь, кирха и капелла - один храм грядущего Господа. Их миссия в мире, где пелагианство фактически было индифферентизмом, заключалась в сохранении факела христианства, как некогда перед саксонскими ордами.
- Знаешь, мы молились, - сказал Шонни, наливая дамам еще вина, - хоть тоже нелегально, конечно. Обычно нас в прежние дни оставляли в покое, а теперь работает ихняя дьявольская полиция, шпионит, арестовывает, точь-в-точь как в древние приснопамятные каторжные времена. Пару раз проводили здесь мессу. Отца Шекеля, благослови и спаси Бог беднягу, как-то в собственной лавке забрали очередные придурки с оружием и в губной помаде, - по профессии отец Шекель - торговец семенами, - и увели, никому не известно куда. И вот, - а ведь эти несчастные, помраченные кретины не могут или не желают сообразить, - нам предлагают пожертвовать Государству собственным благом. Всем придется голодать, благослови нас Бог, раз уж мы не молимся о прощении своих богохульных деяний. Прегрешение против света, отрицание жизни. Дела идут так, что, похоже, для всех нас грядет Божий суд. - Он допил кубок сливовицы, причмокнув большими мясистыми губами.